Веревка смерти

В начале 90-х годов на экраны Южной Америки вышел фильм «Изумрудная сельва». Далеко не киношедевр, но по-своему увлекательная своей экзотикой лента повествует, в частности, о том, как молодой белый вождь индейского племени (индейцы похитили его в младенческом возрасте, вырастили, воспитали и сделали вождем), пытаясь отыскать своих утраченных родителей, принимает какие-то снадобья, благодаря которым его дух превращается в ястреба, взлетает, парит над землей и находит-таки дом предков. Киносказка и ничего больше? Как сказать. На самом деле ничего сверхъестественного в таком опыте нет.

 

 

Подобные полеты может совершить каждый. Кому повезет. Насчет везения я упомянул не случайно. Дело в том, что «полетом» должен управлять опытный и, главное, честный и добросовестный штурман.
И, конечно, надо побывать для этого в Амазонии.

«Вниманию сеньоров Родригеса и Араухо!»

«Вниманию сеньоров Родригеса и Араухо! Сеньор иностранец из Лимы, о встрече с которым мы договаривались, находится в Икитосе и ждет вас во вторник в условленном месте. Повторяем...»

Эта шифровка, повторенная несколько раз в течение дня, разносилась в эфире над бескрайними просторами Амазонии, и никто, кроме людей, знавших се смысл, не догадался бы, что речь в ней шла обо мне — московском журналисте, изъявившем желание ознакомиться на собственном опыте с одним из самых интересных и загадочных обрядов, издавна практиковавшихся знахарями и колдунами амазонской сельвы.

Родригес и Араухо как раз и были теми знахарями, кто обладал искусством и секретами этого обряда. Как-то будучи в Икитосе, я познакомился и подружился со священником Хосе-Марией Арройо. Он был большим знатоком истории своего города и его персонажей и не раз за чашечкой кофе рассказывал мне о местных нравах, обычаях и традициях. Однажды я спросил у него и про айяуаску. Он улыбнулся: все-то вы, иностранцы, первым делом хотите чего-то «остренького». Я стал оправдываться: будучи журналистом, просто не простил бы себе, если бы не попробовал знаменитой айяуаски.

— А не боитесь? — загадочно спросил священник.
— Кто не рискует, тот не побеждает! — патетически ответил я.
Он обещал подумать и что-нибудь предпринять для того, чтобы удовлетворить мой интерес.

Конечно же, сам отец Арройо не стал заниматься организацией для меня сеанса айяуаски. Зато передал меня в руки ребят из радиостанции «Голоса сельвы», принадлежащей католическому ордену святого Августина. По какой-то, известной только августинцам иерархии, отец Арройо опекал этих ребят. Они-то и вывели меня на двух знахарей — Родригеса и Араухо. Сославшись на отца Хосе-Марию, которого знахари хорошо знали, договорились с ними, что через месяц в Икитос приедет «сеньор иностранец из Лимы». Ему очень надо бы устроить обряд.

В Амазонии нет ни устойчивой телефонной сети, ни быстрой почты. У маленьких поселков, разбросанных по просторам «зеленой планеты», единственное сообщение между собой — по рекам. Но скоро ли доберется почта от одного поселка до другого! А случись что-нибудь срочное, непредвиденное или чрезвычайное? Вот и действует там система радиооповещения — единственно возможная в условиях непроходимых и непроезжих лесов, болот и водной глади.

В определенные часы, словно по системе SOS, люди настраивают свои радиоприемнички на волну «Голоса сельвы» и бесплатно получают известия от родственников, уехавших в Икитос — кто на рынок, кто на учебу, кто на работу, а кто и просто поразвлечься да покуражиться на заработанные. Бог знает какими путями, деньги. Существует и обратная связь — из радиоцентров, тоже рассеянных по удаленным населенным пунктам. Из них к Икитос слетаются радиограммы с пожеланиями, что и за сколько следует купить и в каком количестве, у кого занять деньги, кого поздравить с днем ангела... Так в один прекрасный день амазонский эфир огласился посланием, с которого я начал свое повествование. Пока знахари не откликнулись, расскажу немного об айяуаске.

Между легендой и былью

Об айяуаске в Перу да и по всей Амазонии известно довольно широко. Но даже там немногие доподлинно знают о ее свойствах, а уж тем более — о смысле экзотического ритуала. Легенд ходит масса, и наслушаться можно столько, что волосы встанут дыбом: айяуаска — сильнейший наркотик, ее используют шаманы для их дьявольских церемоний; она обладает чудодейственной силой превращения людей в злых духов и в то же время помогает духам сельвы завладеть умом и помыслами отведавшего ее человека, превратить его в зомби, готового в любой момент послушно выполнить любую программу, заложенную шаманом в его подсознание.

Говорят, с ее помощью человек, ежели пожелает, может перенестись в свое прошлое и будущее, а то и просто за тридевять земель, достоверно увидеть и запомнить до этого совершенно незнакомые ему места, дома и помещения, даже узнать, где запропастился родственник, давно покинувший родной дом, чем занимается в отсутствие мужа жена (или наоборот), кто или что стало причиной раскола в семье, неудачи в делах... Известно и то, что многие знахари используют айяуаску для лечения самых разных недугов. Как всегда бывает, многие из таких версий — экзотический вымысел, хотя в каждой из них, как водится, всегда есть доля правды. Но всего лишь доля, а не правда в ее последней инстанции.

Мне очень хотелось разведать эту правду в ее подлинном, а не построенном на слухах и досужих фантазиях смысле. Надо ли говорить, что для ее подтверждения или, наоборот, чтобы развеять се, нужен соответствующий опыт. Опыт мог быть только личным.

Очищение лианой

В переводе с языка кечуа слово айяуаска означает «веревка смерти»: «айя» — веревка, «уаска» — смерть. Так называется растущая в сельве лиана. Нет, она не убивает, не душит и не отравляет, а обладает определенным наркотическим воздействием на организм. Но всего лишь разовым, привычка не вырабатывается.

Зато лиана оказывает сильнейшее очистительно-расслабляющее действие. Вскоре после ее принятия человек ощущает непреодолимые позывы очиститься всеми возможными естественными способами. И то же самое происходит с его сознанием: айяуаска как бы открывает многие клеточки, дверки и ящички нашего мозга, закупоренные и засоренные нашим образом жизни. Она как бы проветривает их, выпускает наружу все таившиеся в них страхи и ужасы, радости, ожидания и комплексы.

Под легким наркотическим воздействием айяуаски все эти сокровища и шлаки нашего подсознания выплескиваются наружу в виде всевозможных видений и образов — когда красочных, а когда и жутких, леденящих кровь, — очищая тем самым память нашего естественного компьютера и оздоровляя психику пациента.

В процессе сеанса пациент проходит полное очищение — физическое и ментальное. Остальное же — в руках знахаря, который в нужный момент направит и вас, и ход нашего очищения в нужное русло или же поможет вам увидеть то, что недоступно простому смертному в обычных условиях.

Готовят снадобье несложно. Лиану срезают, дробят и толкут, разбивая ее до состояния муки грубого помола. Потом подмешивают в это месиво кое-какие листья и коренья и настаивают на местных самогонах. Затем процеживают, добавляют — в зависимости от конкретных целей — еще некоторые снадобья, и айяуаска готова...

Для опытного знахаря айяуаска служит своего рода ключом, с помощью которого он открывает дверь в подсознательный мир пациента, выпытывает у него причины мучающего того недуга. Ведь к знахарям, а особенно к индейским лесным шаманам, чаще всего приходят лечиться люди темные, неграмотные, даже неспособные толком объяснить, ч го именно их беспокоит. Вот и устраивает им амазонский лекарь этот сеанс откровения, докапываясь до очагов болезни.

Пациенту, решившему обратиться за помощью к айяуаскеро (так зовут в сельве знахарей, пользующихся этим снадобьем), рекомендуют накануне не злоупотреблять едой, а в день сеанса вообще попоститься — можно только пить. Ритуал начинается ближе к полуночи, когда, по мнению знахарей, все космические силы и духи обладают наиболее сильным воздействием на организм человека и сам пациент легче воспринимает все целительные импульсы, идущие к нему от лекаря.

Как правило, пациенты собираются по несколько человек. Предварительно они рассказывают знахарю о своих проблемах и недугах, о том, что хотели бы увидеть или узнать в ходе сеанса, от чего излечиться. Потом усаживаются в круг — на скамеечки или прямо на расстеленных по полу циновках.

Сеанс начинается при малом освещении — только пара свечей или слабый свет «шахтерской» лампы. Каждому выдается ведерко и полотенце — на случай рвоты. Порцию айяуаски выдает сам знахарь. Он обходит сидящих, наливает жидкость в индивидуальный стакан и, вручив его, поглаживает пациента по голове, что-то при этом приговаривая. В соответствии с предварительным заказом — в зависимости от пожелания пациента, желающего вылечиться от чего-то, что-то узнать или увидеть, — айяуаскеро добавляет в эту порцию какие-то дополнительные ингредиенты. Каждый выпивает свою порцию (отвратительную на вкус!) и, взяв ведерко, укладывается на расстеленных вдоль стен циновках в ожидании, что же с ним произойдет.

Начинается с сильной тошноты, головокружения и рвоты. Потом кто-то стремглав бежит в туалет, возвращается и снова укладывается на полу. И тут начинается... Сначала все тело как бы растекается по полу, теряя былую упругость: все мышцы расслабляются до того, что даже пошевелить пальцем становится проблемой. Сердце стучит все реже, и вскоре его пульсация как бы растворяется в общем ватном месиве, которым кажется все, что еще четверть часа назад называлось организмом. Воздуха не хватает, хочется сделать глубокий вдох, но невозможно: привычные, ранее работавшие в автоматическом режиме мышцы не слушаются. В какой-то момент наступает паника: а вдруг процесс станет необратимым, и... Но тут постепенно накатываются видения, и все необычные и даже тревожные мысли растворяются в ином, совершенно новом мире.

О том, что наступила эта фаза сеанса айяуаски, свидетельствуют легкие вздохи, ахи, охи и даже вскрикивания, то и дело начинающиеся раздаваться в полутьме. Кого-то охватывают видения страшных чудовищ, отвратительных монстров, словно пришедших из фильмов ужасов, перед ним разверзается твердь, на него рушатся скалы и здания, его захлестывают цунами, пожирает трясина. А кто-то погружается в мир восхитительных образов.

Словно в стереокино, прямо из-за спины выпархивают гигантские прозрачные бабочки потрясающих расцветок, пролетают кружевные облака, на чуть ли не касающихся лица ветвях качаются райские птицы, перед зачарованным взором распахиваются подернутые пенистыми буранчиками волн лазурные морские дали, в живописных садах распускаются фантастические цветы. Все это происходит при полном сознании пациента, и тот может рассказывать о видениях, содрогаясь, ужасаясь, восхищаясь и даже комментируя.

Этим и пользуется знахарь, приглашая поочередно каждого к себе для, так сказать, индивидуальной работы. Он расспрашивает пациента о том, что ему видится, и таким образом устанавливает диагноз болезни. Мне не удалось выяснить, каким конкретно способом определяется причина того или иного недуга — какой из образов свидетельствует о чем. Ну, скажем, появились перед глазами бабочки — значит, ищи болячку в печени, или, например, образ жар-птицы свидетельствует о проблемах с селезенкой, а бурное море — символ пораженной щитовидки. Как мне потом объяснили, у каждого знахаря своя шкала диагностики, построенная исключительно на личном опыте.

Кроме того — и наверное, это самое главное, — в момент работы с пациентом важна не только интерпретация символов, но и своего рода экстрасенсорный контакт. Ведь в такую минуту все ячейки мозга открыты для знахарских рецепторов и передатчиков, и тот производит не столько образную диагностику, сколько психоаналитический рентген больного. Пациент сам раскрывает перед знахарем историю своей болезни и наводит его на ее очаг. Остается только нанести решающий удар по ней — исцелением духовным или же потом лекарством. Первое начинается тотчас же.

Пациент, скрестив ноги и понурив голову, усаживается перед знахарем. Тот, вооружившись веничком из пальмовых листьев и сигарой-самокруткой из едчайшего, видимо, смешанного с какими-то тоже специально предназначенными для такого случая травами табака, начинает ритуал очищения больного от скверны духовной.

Тихим голосом он запевает какие-то заклинания, по ходу окуривая пациента дымом своей сигары. Слегка покачиваясь и отбивая веничком ритм, взывает на всех известных ему языках ко всем богам и добрым духам Амазонии, моля их посетить пациента и изгнать из него хворь, защитить от порчи, дурного глаза и злой воли нехороших людей.

Постепенно частота песнопений и постукиваний веничком учащаются, охватывая все существо пациента, каждую клеточку его тела, властно подчиняя все его жизненные процессы этому единственному, всепоглощающему ритму. Не меняя ритма, знахарь похлопывает пациента ветками по спине, плечам и рукам, как бы смахивает с них все нечистые помыслы, порчи и недуги, при этом поливает его голову какой-то ароматизированной жидкостью.

Постепенно заклинания стихают, шелест пальмовых веток переходит в легкие поглаживания, и наконец все замирает. Ощущающий неожиданную неслыханную легкость в голове и во всем теле пациент отправляется на свою лежанку и засыпает.
Когда он проснется — а это может произойти и через час, и два, а то и через сутки, — знахарь, если такое потребуется, пропишет ему снадобья, настойки, мази или микстуры, сделанные на травах, кореньях, семенах, цветках или коре амазонских растений. И будьте уверены: не пройдет и пары недель, как больной напрочь забудет, зачем он приходил на этот экзотический — сеанс. Потому что этот последний лекарственный удар будет нанесен в самую «десятку» недуга. И добавьте к этому экстрасенсорное воздействие целительной воли знахаря на распахнутую перед ним настежь душу больного. То есть, у болезни не остается никакого шанса.
А вот что касается «полетов в завтрашний день»...

Отец смотрел мне в глаза...

Я пришел на айяуаску с двоякой целью. Первая, конечно же, была посмотреть и прочувствовать, что же это такое, как ведут себя люди на подобном сеансе. Вторая была сугубо личная, я доверил се знахарю: «Хочу увидеть моего отца и узнать, что будет со мной лет через десять». (Для информации: мой отец умер в апреле 1978 года, а этот сеанс происходил летом 1984 года; моя командировка в Перу подходила к концу, и будущее было совершенно неясным).

Пройдя первую фазу чистилища и испытав всё описанные выше ощущения (я взял с собой маленький микрокассетный магнитофончик, на который пытался записывать то, что происходило со мной; чтобы поднести его ко рту, потребовались усилия обеих рук: легенькая машинка весила в те минуты, казалось, целый пуд!), я вдруг увидел себя мчащимся на автомобиле по странному шоссе или улице, которую воспринял сначала как проекцию виденного мной накануне детективного телефильма, в котором главный герой то и дело гонял по улицам Лас-Вегаса.

Разница состояла лишь в том, что на этот раз дело было ночью: навстречу неслись огни уличных фонарей, и почему-то все редкие световые рекламные вывески находились по левую сторону дороги, оставляя правую в густой, черноте. Да, справа был полный провал. Я закрывал глаза, потряхивал головой, но изображение держалось, и я продолжай! катиться в какую-то ночную неизвестность.

Уверившись, что это — отзвук вчерашнего телефильма — а такое, как мне рассказывали, нередко бывает на сеансах айяуаски: увиденное на экране предстает перед глазами пациента, — я стал покорно ждать, что же будет дальше. «Где же то, что я заказывал? — этот вопрос свербил в моем расслабленном мозгу. — Где же отец, где же мое будущее?» Грешным делом, я даже стал обижаться на знахаря: схалтурил, дескать, дружище.

И уже совсем расстроился, когда над чернятиной справа неожиданно возникла сначала тоненькая светлая полоска, которая стала расти и превратилась в канонический известный нам с детства портретный ряд вождей: Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин. «Что за дела! — подумал я. — Откуда они-то взялись? И почему сейчас, здесь?» Снова стал трясти головой, хлопать глазами, но иконостас держался, либо исчезал, но возникал вновь. Неожиданно от него стали отделяться и падать вниз один за другим: сначала Сталин, потом Ленин, а вслед за ним и остальные двое.

Я не переставал удивляться, но видение повторилось. Потом снова и снова. И все это на черном ночном фоне. А потом, когда я уже потерял надежду увидеть что-то еще — ведь действие айяуаски сравнительно недолгое, — «экран» просветлился, и я увидел небольшой морской (или речной?) залив, силуэты белых яхт, гряду скал, построенный из крупных каменных глыб мол, справа —широкий водный простор. Я же оказался стоящим в красивом холле дома, расположенного неподалеку от берега. И над всем этим, будто проецируясь двойным, стереоскопическим изображением, накладываясь на холл и на залив, возникло лицо отца. Оно было нечетким, прозрачным, но устойчивым. Отец смотрел мне в глаза, словно желая что-то сказать, но почему-то молчал, словно не был уверен, стоит ли это делать. Продержавшись какое-то время в такой нерешительности, он тихо покачал головой и исчез.

Что все это значило? Да и было ли это все, не подстроило ли все это мне мое же воображение, изнасилованное отчаянным желанием увидеть и свое будущее, и отца? Вопросы эти много лет не давали мне покоя. Со временем я смирился: все это был мой собственный вымысел, конструкция расслабленного айяуаской мозга. И тихо-тихо стал забывать все, пригрезившееся в ту ночь. Вернее, списал в архив пережитых мной курьезов — не более того.

Так бы и пылились в этом архиве мои впечатления от сеанса айяуаски, если бы в один прекрасный день -всего каких-то пять лет спустя — я, будучи в Уругвае, не оказался именно в таком же холле дома, стоявшего на берегу залива Рио-де-Ла-Платы, и если бы мне не приходилось частенько, возвращаясь из центра Монтевидео в корпункт, мчаться по набережной и видеть бегущие навстречу фонарные столбы и редкие, находившиеся по левую сторону дороги световые рекламные вывески; правая сторона оставалась в густой черноте — там была бескрайняя, погруженная в ночь река.

А потом грянула перестройка и все последовавшее за ней, и стали опадать как осенние листья портреты вождей и все, что было связано с их образами и именами. Если же говорить о моей семье, то на нас в уругвайский период обрушилось немало передряг и невзгод. Не об этом ли хотел предупредить меня мой отец, но почему-то так и не сделал, ограничившись только лишь легким покачиванием головы?..

...Когда силы стали потихоньку возвращаться и я уже мог свободно шевелиться и даже легко поднести ко рту магнитофон, знахарь подозвал меня к себе и устроил, как и всем, сеанс духовного очищения. Потом отпустил. Я отполз на циновку и погрузился в мертвый сон...

На рассвете мы все проснулись, как заново рожденные. До сих пор не припомню такой легкости во всем теле, такого прилива энергии, желания что-то творить, создавать, созидать, как в то утро. Хотелось обсудить все пережитое, и мы гурьбой отправились на берег Амазонки. И там я услышал от Хавьера, одного из журналистов, принимавших участие в сеансе, как он перед приемом айяуаски запрограммировал себя на то, чтобы узнать, где находится его брат, уехавший месяца три назад в Лиму и до сих пор не приславший ни одной весточки, и как ему там живется сейчас. Во время сеанса Хавьер увидел, как его брат весело подбрасывает вверх белого голубя, и тот, сделав несколько кругов, садится на его, хавьерово плечо. Помню, кто-то сказал тогда: «Жди вестей».

И действительно, не прошло и трех дней, как Хавьер собрал всех нас, участников сеанса айяуаски, и с радостью зачитал только что полученное от брата письмо. Тот сообщал, что устроился хорошо и недавно получил приличную работу, а долго не писал только лишь потому, что никак не мог наладить свою жизнь.

Я позавидовал тогда Хавьеру — вот, мол, счастливчик: увидел что-то конкретное и даже получил тому подтверждение.
Но, как видим, и мне тоже повезло, правда, по-своему.