Берег Горы

Восточное побережье Адриатического моря — это изрезанная линия, идущая от Истрии на юго-восток, к греческим Ионическим островам. Большая часть побережья поделена теперь между тремя бывшими республиками СФРЮ: Словенией, Хорватией и Черногорией. Первые две — самостоятельные государства, а третья вместе с Сербией входит в состав заметно сократившейся Югославии.

Залив

В 1834 году Александр Сергеевич Пушкин опубликовал в вольном переводе с французского цикл стихотворений и баллад «Песни западных славян». В этом цикле есть стихотворение, начинающееся со строфы:

Черногорцы ?

 

 

что такое ? —
Бонапарте вопросил: —
Правда ль: это племя злое,
Не боится наших сил ?..

Дальше в молодеческом стиле излагается такой эпизод. Когда наполеоновские войска вторглись в Боку Которску (район Которского залива), черногорцы устроили в горах хитроумную засаду. Они спрятались за кустами и подняли над ними свои красноверхие плоские шапочки. Простоватые чужеземцы, конечно же, открыли беспорядочную пальбу и получили в ответ дружный залп, отчего побежали. С тех пор, как утверждают черногорцы,

французы всякий раз краснеют,
...коль завидит Шапку нашу невзначай.

В этом сюжете, то ли действительно родившемся в народной гуще, то ли придуманном известным мистификатором писателем Проспером Мериме (его сборником «Гузла» воспользовался Пушкин), отражен реальный исторический факт, имевший место в 1806 году. Черногорцы действительно умело сражались с французами и очистили от неприятеля часть Боки Которской. Большую поддержку им оказала русская эскадра под командованием адмирала Д. Н. Сенявина, находившаяся тогда в Адриатическом море. Однако в те далекие времена судьбы малых народов во многом зависели от воли великих держав, и столь желанная свобода оказалась для черногорцев недолгой. Согласно условиям Тильзитского мира, подписанного Александром I и Наполеоном, Бока Которска со всеми прибрежными селениями отошла к Франции, которая и распоряжалась там до 1813 года.

Не знаю, как преподносят эту страничку истории французским туристам, приезжающим отдыхать на остров Святого Марко, расположенный в глубине Которского залива, то есть примерно там, где и случился с ними, согласно Пушкину, конфуз. Несколько лет назад французы построили на острове курорт, благодаря чему их страна снова демонстрирует свое присутствие на Адриатике. Правда, нынче французам вряд ли удается «завидеть невзначай» черногорца в красной шапочке — разве что во время выступления фольклорного ансамбля.

Остров Святого Марко и соседний с ним столь же живописный остров Цветов я разглядывал из окна автобуса, огибавшего Которский залив. Но, пожалуй, я введу читателя в заблуждение, сказав, что шоссе «огибает» это творение природы, потому что в местном ландшафте редко встречаются плавные, мягко сочетающиеся линии. Похоже, что миллиарды лет назад подземные силы устроил и здесь основательную тряску, перемешав и разбросав в беспорядке каменные груды. Морю осталось только довершить титанический акт созидания, заполнив образовавшиеся впадины.

Впрочем, существует и иная версия происхождения этого уголка Адриатики. Господь, проходя здесь, выронил из сумки несколько камней. Остановившись и подумав, он не стал подбирать их, а захватил из другой сумки пригоршню землицы, окропил ее водой и рассеял между камнями. И вот по долинам заструились прозрачные реки, среди лесов разлились голубые озера, а у обрывистых скал заплескалось ласковое море.

Так это случилось в дни творения или иначе, но, разглядывая залив с разных участков шоссе, невольно думаешь, что человеку никогда не будет дано повторить нечто подобное. Залив, который иногда именуют фьордом, вторгается в материк на глубину 30 километров — это было бы немного для Скандинавии, но в Южной Европе другого такого нет. Береговая линия образуется чередованием бухт и бухточек, изломов и извилин, выемок и выступов.

Глянешь вверх — увидишь карабкающиеся по известняковым осыпям кактусы, агавы, низкорослые средиземноморские сосны, щетину кустарников на уступах, а еще выше — леса и леса, темно-зеленые, до густой черноты, как и должно быть в Черной Горе (Название «Черногория», или «Црна Гора», как говорят здесь, значит, по одной версии, «Черная гора», по другой — «Черный лес». Дело в том, что в южнославянских языках слово «гора» означает также и «лес». И то и другое точно передает особенности местного пейзажа. Но распространению первого значения немало способствовал итальянский перевод «Montenegro», вошедший во все западные языки.) И невольно представишь, как двести лет назад пробирались по неровной, каменистой дороге солдаты Наполеона, и поверишь, что так все и было, как описано у Пушкина: мелькающие за кустами, вон на той скале, красные шапки, победный клич черногорцев, паника и бегство французов...

А вниз, к морю, спускаются старые рыбацкие деревни, больше похожие на крохотные чистенькие городки: два десятка тесно стоящих каменных домов под черепичными крышами, зеленый купол православной церкви, причал, ресторанчик с вынесенными на террасу, под сень виноградных лоз, столиками.

Когда-то слава о местных моряках гремела по всему Ядрану. как называют по старинной традиции Адриатическое море славяне. Наш Петр Великий даже посылал сюда, в городок Пераст, боярских детей, дабы учились они морскому делу. Вблизи Пераста виден островок, который тоже напоминает о былых подвигах черногорских моряков. Островок этот искусственного происхождения. Жители Пераста затопили вокруг торчащей из воды скалы отбитые у турок и пиратов суда, засыпали их камнями и построили на искусственном островке церковь Богородицы. И до сих пор 22 июля, в престольный праздник, люди со всех концов залива приплывают в Пераст на своих лодках, загружают по нескольку больших камней и везут их на рукотворный остров.

И снова автобус. Снова нетерпеливое ожидание, надежда, что за очередным поворотом шоссе откроется гладь Адриатического моря... Но моря все нет и нет. Вместо ярко-голубого Ядрана видишь зеркало залива, зеленоватое от отраженных в нем лесистых склонов. За мысом встает другой, берега сбегаются, как скалы Симплегады в мифе об аргонавтах, потом залив уходит куда-то вбок, показывается утес, еще один утес — и так раз за разом.

Наконец, въехали в городок со странным названием Херцегнови, расположенный у самой горловины залива. Как выяснилось, он был наименован так вовсе не в честь какого-то «нового герцога». Герцог был всего один, звали его Стефан, и был он преемником боснийского государя Твртко I, заложившего здесь в конце XVI века крепость. Стефан отстроил город и назвал его «Нови», то есть как бы Новгородом, а после его смерти благодарные подданные добавили к этому наименованию титул своего владетеля. Получилось — Херцегнови.
Недавно город стал пограничным. Между Херцегнови и хорватским Дубровником обозначен на карте контролируемый ООН район — как суровое напоминание о недавних кровавых межэтнических столкновениях на территории бывшей СФРЮ. О последней войне, как выразился мой черногорский знакомый Стево. Раньше же «последней войной» называли Вторую мировую.

Близость границы никак не отражается на течении жизни в Херцегнови, как, впрочем, и во всей Черногории. Как и прежде, здесь ищут вдохновения писатели и художники, каждый февраль проводится красочный фестиваль мимоз, а летом на пляже под массивными башнями венецианской крепости яблоку негде упасть.
Что же касается Ядрана, то он лишь слегка показался мне, ибо вход в залив закрыт островом Мамула. На острове хорошо видна круглая цитадель.

Крепости, крепости... Только объехав Боку Которску, начинаешь понимать, почему здесь строили прочно, обносили города стенами: этот край привлекателен и для торговли, и для накопления военной мощи, и для разбойных нападений на соседей, да и просто для жизни.

Cтены защищают

При подъезде к Котору прежде всего обращаешь внимание на древние стены, петляющие по склону холма. Холм, собственно, не холм как таковой, а часть Ловченского горного массива, отломленная от него какой-то фантастической силой. Нам, поставившим на службу себе десятки машин и механизмов, трудно представить адову работу, изо дня в день свершавшуюся поколениями строителей этих мощных сооружений длиной пять километров, высотой двадцать метров, поднимающихся вверх по горе на четверть километра.

Сам город Котор, расположенный вокруг одной из глубоководных бухт залива, тоже окружен стеной. Сохранился он, несмотря на полуторатысячелетнюю историю, прекрасно, что и дало основание ЮНЕСКО принять решение о включении Котора в список Всемирного наследия человечества.

Войдя в город через главные ворота, Морские, я оказался на площади Оружия. Афиша старинного театра извещала о предстоящем концерте симфонической музыки. За столиками, покрытыми расшитыми скатертями, грелись на солнышке за чашечкой кофе старики. Часы на городской башне бесстрастно фиксировали время с точностью до минут. Но не века и годы.

Есть особое очарование у городов, окруженных крепостными стенами. Стены словно защищают прошлое от вторжения современной цивилизации — такой притягательной и такой разрушительной. Если когда-то улицы и площади замостили брусчаткой, то не надо их покрывать асфальтом. Если предки закрывали на ночь окна деревянными ставнями, то не стоит заменять их на модные жалюзи. Если в прежние времена припасы ввозились в город на лошадях и осликах, то не следует расширять ворота, чтобы в них мог пройти трейлер. Если существуют прекрасные национальные мелодии, то пусть существуют... Так или примерно так, наверное, рассуждают вполне современные обитатели исторических городов — и не только в Черногории. Для России подобный подход, к сожалению, не характерен.

А за пределами старого города, на набережной, кипит иная жизнь, здесь господствуют другие ритмы и запахи. По асфальту мчатся автомобили, на воде покачиваются в ожидании пассажиров белоснежные катера, гомонит базар. Я прошелся между рядами торгующих в поисках чего-то местного. Увы — рынок предлагал обычный европейский набор продуктов и товаров первой необходимости для хозяек. Лишь в самом конце торговых рядов мне повезло. Я обнаружил двух дюжих мужиков, которые вывешивали на крюках огромные куски каштрадины — копченой баранины, распространявшей острый аромат.

В первое же утро в Будве меня разбудил колокольный звон. Вслед за ним я услышал воркование горлицы.
Я раздвинул шторы и вышел на балкон. В ту же секунд; перед глазами чиркнула крыльями ласточка. Заложила нал площадью несколько стремительных виражей и бесстрашно возвратилась в гнездо, устроенное в ямке между железобетонными плитами балкона.

Солнце только-только поднялось над гребнем недалекого горного кряжа, выбелило желтые стены старой крепости, бросило сверкающую дорожку на гладь дремлющего моря и заиграло радугой в струях воды, льющейся из шланга поливальщика.
Подобные утра навевают мысли о простоте и чистоте провинциальной жизни.

Истоки адриатических городов-крепостей теряются во мгле тысячелетий. В каждом городе вам расскажут легенду или красивую новеллу, сдабривающую сухой отчет профессиональных открывателей прошлого. Вот, например, Будва. На том месте, где теперь находится гостиница «Авала» с ласточкиными гнездами на балконах, в IV веке до н.э. стояли дома, поблизости археологи раскопали дворец с прекрасными мозаиками. Легенда же относит возникновение Будвы к мифическим временам, когда адриатическое побережье занимали исчезнувшие позднее племена иллирийцев и некий финикиец Кадмо приплыл сюда со своими чадами и домочадцами.

Следы влияния Эллады и Рима, Византии, славянских государств Дукли и Зеты, Венеции, Турции, Франции, Австро-Венгрии веками наслаивались друг на друга; потоки культур с Запада и Востока смешивались, обогащали один другой, сформировав своеобразный колорит черногорского побережья.

...Вечерами я шел через крепостные ворота в Старую Будву и бесцельно бродил по ее улочкам, напоминающим тропинки в горных теснинах. Камни мостовых и стен медленно отдавали дневное тепло, а легкий бриз доносил запахи моря и цветов.

Я заглядывал то в одну, то в другую лавку — возможно, потому, что мне нравилось всякий раз слышать с улыбкой произносимое продавцом «Добар дан!» — и рассматривал местные сувениры, книги, грубоватые картинки и копии икон. Однажды купил кассету с записями старых городских романсов — смесь славянской, греческой и итальянской мелодичности со зноем Востока.

Нравилось мне и то, что нигде не попадались на глаза ставшие привычными у нас фигуры с нашивками «Security» на униформе, увешанные дубинками, пистолетами и автоматами. На побережье совершенно безопасно и практически спокойно. Неистребимо лишь древнее ремесло контрабанды, и знающие люди задешево отовариваются на рынке в портовом городе Бар тайно доставляемыми из-за границы виски и джином.

Главная улица Старой Будвы, огибающая фасады и углы домов, выводит в конце концов к собору Св. Иоанна, одной из особо чтимых святынь города. Именно с его колокольни, построенной в VII веке, разносится звон.
Напротив церкви, на открытом воздухе, — кафе. Поздним вечером здесь, как правило, не бывает свободных столиков. Помимо туристов, заходят после ужина завсегдатаи, приветствуя друг друга возгласами «Здраво!»

Здесь я и познакомился однажды с вышеупомянутым Стево — русоволосым красавцем, сразу признавшим во мне гостя из России. Было ему на вид лет 35, и он уже не застал те времена, когда во всех школах Югославии изучали русский язык. Мы говорили на странной смеси сербского, болгарского и русского с добавлением английских слов — и вполне понимали друг друга.
Стево одобрил тот факт, что русские туристы снова стали ездить в Югославию, как раньше.
Из деликатности Стево не коснулся участия России в международных санкциях против Югославии, тем более, что дело это теперь уже прошлое. Я тоже не говорил о том, что не все у нас одинаково отнеслись к этому решению.

Что касается Черногории, то россиянам есть что помнить. Покровительство Петра I главному черногорскому монастырю в Цетине, установление Павлом I ежегодных субсидий Черногории «на общенародные надобности и учреждение полезных заведений», разыскания полезных ископаемых русским горным инженером Ковалевским, коронование при поддержке России первого светского государя Черногории — князя Данило... Да, нам есть что помнить.

«Традиционалисты» и «космополиты»

Из Будвы шоссе продолжает бег на юг. Дорога, связывающая Черногорию со Словенией, а через нее и с другими европейскими государствами, постоянно вьется вдоль Ядрана. Горы близко придвинуты к морю, и часто автобус будто крадется по узкому уступу: слева каменная стена, справа обрыв, огороженный полосатой балкой. Но вот горы отступают, отдают часть своих владений людям, устроившим на отлогих берегах жилища, сады, пляжи, гостиницы. В одном из таких мест расположен по берегам полукруглой бухты портовый город Бар.

Он не столь стар, как Будва, но тоже имеет свою крепость, свои легенды и свои редкости. Трудно представить, что существует дерево, посаженное при жизни Иисуса Христа, но в Баре всем желающим демонстрируют уникальную двухтысячелетнюю оливу, которая находится под защитой закона. Оливы вообще растут медленно и лучший урожай приносят в столетнем возрасте. Множество плантаций этих деревьев устроено на склонах гор, окружающих Бар. Отзвуком далеких языческих верований веет от обычая давать оливам имена, восходящие к именам посадивших их людей: Джуро, Периша, Радун...

Об этом обычае рассказал мне Томо Сошич, шеф-повар ресторана в гостинице «Тополица», расположенной на окраине Бара, рядом с дворцом черногорского князя, а впоследствии короля Николы. У отца Томо в предгорьях Беласицы есть дом, хозяйство и довольно большой, гектаров в двадцать пять, земельный надел, поэтому Томо знает толк в сельской работе.

В прошлом году Томо женился на москвичке Наталье Малютиной, правнучке известного русского художника конца XIX — начала XX века Сергея Малютина. Он довольно прилично говорит по-русски, иногда перенося ударения, по сербской привычке, ближе к началу слова.

На ужин в ресторане в тот вечер подали чевапчичи — популярное на Балканах мясное блюдо, отдаленно напоминающее люля-кебаб по крайней мере формой. Тут надо пояснить, что с первого дня в Черногории я искал возможности отведать настоящие чевапчичи, вкус которых помнил еще с поездки в Дубровник двадцать лет назад. Но, как назло, ни один мангал со шкворчащим на углях мясным великолепием не попадался на глаза, зато пицца — пожалуйста. И я попросил Томо объяснить эту странность.

Все оказалось просто. В разгар лета, когда идет наплыв гостей, чевапчичи продают прямо на пляжах и набережных. Но и теперь для желающих нет проблем, надо только знать, что заведения, где их делают и подают, называются «Гриль 011». Что означает «011»? Ничего особенного, телефонный код Белграда. И неизвестно, кому пришла в голову идея столь экстравагантного названия.
Я записал традиционный способ готовки чевапчичей и привожу его ниже для любознательных читателей.

Последний город на черногорском взморье — древний Улцинь, которому больше двух тысяч лет. С высокого холма, возвышающегося над пляжем из белого песка, хорошо просматриваются грозно выдвинутая к морю крепость, гребни черепичных крыш, пики минаретов вперемежку с колокольнями.

В 1214 году неутомимая монгольская конница оборвала здсеь свой, казалось, неостановимый бег на запад. Крепость Улцинь осталась непокоренной, и воины Чингисхана, омочив копыта коней в Ядране, возвратились в степи. И мечети здесь не имеют никакого отношения к монгольскому нашествию. Они появились в период турецкого владычества, когда часть славян и албанцев была обращена в мусульманство; их потомки ходят в мечеть до сих пор.

Однако берег Черной Горы не заканчивается в Улцине. Еще южнее лежит треугольный островок Ада, образованный рукавами реки Бояны и морем. На острове находится одно из четырех нудистских поселений, расположенных на восточном берегу Адриатического моря.

Автобус свободно въехал под задранный к небу шлагбаум и оказался на острове. Туристический городок нудистов «Ада» был пуст.

Сезон в «Аде» продолжается с июня по октябрь. «В миру» нудисты вполне обычные люди, неотличимые от других. Но законный трудовой отпуск или каникулы они обожают проводить среди единомышленников, предпочитающих костюмы Адама и Евы, в окружении пышной природы и в отдалении от любопытных взглядов. Приезжают сюда семьи с детьми, компании и одинокие люди из европейских стран.

Существует мнение — или по крайней мере подозрение, — что нудистские поселения являются гнездами разврата. На самом деле это не так. Свободная любовь, конечно, здесь существует, но где ее нет теперь?.. В «Аде» свои моральные запреты, тщательно соблюдается этикет. Например, в общественные помещения, где работает обслуживающий персонал, принято приходить одетыми. Но если ты пришел в «Аде» на пляж или волейбольную площадку — сбрось одежду, ибо равноправие в «раздетости» должно соблюдаться неукоснительно.

В последний вечер перед моим возвращением в Москву мы посидели с Томо Сошичем за бутылкой белого вина и поговорили об отличиях в укладе жизни на побережье и в горах, где мне так и не удалось побывать. Томо объяснил мне, что если в горах люди больше «традиционалисты», то здесь, на побережье, они больше «космополиты». Но те и другие — черногорцы. И это они всегда будут помнить.