Бхилы за плугом

Сквозь толпу было не пробиться. Степенно двигались мужчины в белых тюрбанах, в рубахах навыпуск, с длинными бамбуковыми палками в руках. Женщины в широких разноцветных юбках, почти у каждой на лбу покачивается блестящий металлический фонарик — «ракри». Браслеты на руках и ногах, ожерелья на шее звякают, перезваниваются. Тысяч десять бхилов со всей округи собрались на ежегодную «мелу» — храмовый праздник.

 

 

Было это у деревни Азвания, на крайнем западе штата Мадхья-Прадеш. Здесь, на плато Мальва, сходятся четыре штата — Гуджарат, Раджастхан, Мадхья-Прадеш и Махараштра. В этих местах живет больше всего бхилов. Племя бхилов — четыре миллиона человек — вторая по величине малая народность, официально считающаяся в Индии племенем.

...Ярмарка раскинулась по обе стороны дороги.

Прямо на земле, на подстилках разложили свои товары торговцы. Женщины толпятся у развалов с дешевыми украшениями, тканями, посудой и готовой одеждой для детей — на праздник им положена обнова. Мужчины ждут в сторонке.

Беспрерывно крутятся два «чертовых колеса». Их разгоняют дюжие парни — по четверо на каждое. Рядом продают и сразу же опробуют флейты из бамбука, свистульки. Ветер разносит аппетитные запахи от десятков жаровен. На краю ярмарки — оружейная лавка: бхильские кинжалы в деревянных ножнах, сабли, ножницы, кованые опасные бритвы. Мужчина вращает влево-вправо точильный круг, а женщина затачивает купленное оружие. Почти полчаса потерял я, покупая бхильский кинжал. Точильщица наотрез отказывалась продать его, пока не наточила, как полагается. Пришлось ждать.

По обеим сторонам прохода к храму Санкарджи сидят астрологи и музыканты.

Из солистов-музыкантов больше всех зрителей собрал обсыпанный золой почти голый певец. Он самозабвенно исполнял куплеты, аккомпанируя себе на странном инструменте: небольшой бочонок без доньев, к которому прикреплена планка с одной струной. Этот инструмент называется «ектара».

Мало что известно о происхождении и древней истории бхилов. Одни исследователи относят их к додравидским народностям, другие — к арийским. У бхилов есть разные легенды о своем происхождении. Во всяком случае, я, объездив районы их расселения, убедился, что единого антропологического типа бхилов не существует: слишком они смешались с соседями.

Еще в эпосе «Махабхарата» упоминается непревзойденный стрелок из лука — бхил Эклавия. К сожалению, ни в одном бхильском доме, где я побывал, не сохранились луки, даже как семейные реликвии. Поскольку лесов почти не осталось, охотиться негде. Весь образ жизни бхилов определяется нынче крестьянским трудом — на себя или на других.

Впрочем, не только искусством стрелять из лука славились бхилы. Автор «Рамаяны» по имени Валмики тоже был бхилом, одним из самых известных бхилов древности. До своего «прозрения» и обращения в индуизм был он разбойником...

Не буду вдаваться в ученые споры о происхождении бхилов: цель моих поездок была другой.

В хареди разводят кур

Убедить в целесообразности моей поездки начальство в административном центре штата Гуджарат Гандинагаре и позже в окружном центре Годхра было нетрудно, потому что оно знало уже, что советские журналисты серьезно интересуются прогрессом в жизни местных племен.

В Гандинагаре передо мной положили на стол том страниц в триста: «Подплан развития племенных районов» штата Гуджарат с племенным населением, насчитывающим почти три миллиона человек. Работа по этому подплану как раз завершалась во время моей поездки. Социально-экономических мероприятий было множество — от проектов ирригации до выдачи школьникам бесплатных учебников. И средства на пять лет работы по этому плану были отпущены большие: около полутора миллиардов рупий.

В поездках по племенным районам Гуджарата я повсеместно видел, как практически осуществляется этот план.

В Гандинагаре меня предупреждали: в каждой местности, где живут племена, свои сложности. Скажем, в округе Панчмахал, куда я еду, главная проблема — неплодородная земля и коварство климата: то засуха, то избыток влаги.

Чиновник продолжал свой рассказ, и мне вспомнилась песня, которую поют бхилы, когда долго нет дождей и полям грозит засуха: «О облака, принесите нам дожди. О дожди, сыпьте мелкими каплями! О облака, принесите нам дожди! О дожди, войдите в наши колодцы!..» Ни в одном племени Индии я не слыхал песен, где бы проклинали излишек дождей, хотя вреда он может принести не меньше, чем засуха.

Здесь, в округе Панчмахал, больше трети семей имеют свою землю, но уходят на девять месяцев в году батрачить в более богатые районы штата. Детей бхилы берут с собой, и те в школу не ходят. Потому и грамотность в племени ниже двух процентов.

Есть и удачные программы — обычно конкретные, дающие племенам «сиюминутную» выгоду. Например, «зерновые банки», которых в штате уже девять. Эти банки дают по пятьдесят килограммов высокоурожайного семенного зерна на семью. Возвращать надо тоже зерном — и плюс всего десять процентов. А ростовщики берут за ссуды в три-четыре раза больше. Крестьянин, понятно, теперь идет в банк.

Программа развития птицеводства тоже хорошо прививается. Но только в пригородных деревнях: здесь есть возможность быстро продать яйца и птицу.

Еще меня попросили запомнить, что любое начинание местных властей, даже самое нужное, обретает популярность у местного населения не раньше, чем через два-три года после старта. К примеру, несколько лет потребовалось, чтобы доказать бхилам, что химические удобрения «не сожгут мать-землю». Если бхил получает образование, то в своей родной деревне не задерживается, а старается устроиться на какую-нибудь государственную службу. Деревни так и остаются неграмотными.

Короче говоря, главная задача администрации — либо повысить урожаи на крестьянских полях, либо обеспечить бхилов дополнительными источниками дохода на месте. За последние четыре года в округе культура земледелия значительно поднялась, а власть ростовщиков заметно ослабла.

Вот с такими предварительными знаниями я и отправился в поездку по бхильским селениям. Первой была деревня Хареди неподалеку от города Годхра в штате Гуджарат.

Хареди — место довольно унылое. Голые лоскутные участки полей. Овраги, пустыри. Общественные пустоши для выпаса деревенского скота. Издали ни одного зеленого пятнышка не видать, а коровы и козы все же что-то усердно выщипывают.

У въезда в деревню, на бугре, стоит небольшая индуистская молельня, а возле нее в три ряда выстроились коричневые, почти черные или серые мемориальные камни. Плоские и узкие, сверху округленные или отесанные тупым углом плиты, возведенные в честь умерших, разной высоты — от полуметра до полутора. Почти на каждом камне барельеф: всадник с пикой или пеший воин с саблей. И ни одного с луком. Резьба по камню очень искусная, даже, можно сказать, изящная.

Под некоторыми камнями стоят фигурки лошадей из красной глины, чем-то похожие на дымковскую игрушку. Их ставят под камень раз в году, на праздник Дивали, и не убирают. Между камнями, рядом с фигурками лошадей, сушится на солнце кизяк. Соседство довольно странное. Впрочем, насколько я успел заметить, к святым местам своим бхилы относятся хотя и с уважением, но без религиозного трепета. В некоторых деревнях ребятишки при мне ступали ногами, садились на камни-символы наиболее почитаемых бхилами богинь, и взрослые их не одергивали. Можно было понять из бесед с бхилами, что только на религиозные праздники «святые места» обретают для них торжественно-обрядный смысл.

Мы расположились для разговора в школе — под крышей, установленной на столбах на краю деревни.

Триста семей в деревне Хареди — тысячи три жителей. А подивиться на гостя-чужестранца собрались человек двести. Почему так мало людей в деревне? Оказалось, что крестьяне подались в богатый округ Кайра, на заработки. Из семьи моего собеседника, бхила Далабхаи, из двадцати двух человек ушли пятнадцать, взяв и пятерых детей. Вернутся только через восемь месяцев.

Оставшиеся ухаживают за скотом (это общая собственность семьи), выращивают овощи, неприхотливое бобовое растение грэм, возят в город молоко на продажу.

— Сколько же денег,— спрашиваю,— привезут после работы ваши родственники?

— Примерно по двести рупий на взрослого. Истратим их на питание, на одежду семье, на корма для скотины.

— Кто решает, кому ехать на заработки, а кому оставаться?

— Глава семьи. Раньше это был наш отец, а теперь мы, все трое братьев, собираемся и обсуждаем, как сделать лучше.

В сухой дымке над оврагами клонилось к закату бледно-золотистое солнце. Мемориальные камни у храма отбрасывали длинные тени. Вытягивая ведра с водой из широкого круглого колодца веревками, пропущенными через небольшие железные шкивы, смеялись и судачили женщины. Одеты они были, мне показалось, по-праздничному, со всем грузом серебряных и бронзовых украшений. Может быть, их предупредили о нашем приезде?

— Нет,— ответил Далабхаи,— бхилы так одеваются всегда.

— Ну а что нового у вас еще? — спросил я.

— Ростовщиков в Хареди нет,— удовлетворенно сказал Далабхаи, поправляя свисающий с затылка на грудь длинный конец тюрбана.— Долга у нашей семьи немного. То, что заняли на мою свадьбу, уже вернули — у нас положено давать приданое за женихом. А теперь должны две тысячи рупий кооперативному обществу за пай на птицеферме.

— Какой птицеферме?

— А вон той.

На большом плоском бугре километрах в двух от деревни, возвышалось длинное двухэтажное строение под алюминиевой крышей, которое я принял за большую мастерскую. Вблизи она выглядит внушительно, внутри и вовсе вполне современно. На втором этаже тянутся в три ряда металлические сетки с курами. Сто секций на сто птиц каждая.

На секциях таблички с именами владельцев: «Рупсингх Манглабхаи Дамор», «Макнабхаи Веста Бариа». Секции розданы только тем семьям, у кого меньше пяти акров земли и доход меньше двух тысяч рупий в год.

Птицеферма построена полтора года назад, и доходов пока не дает. Все уходит на выплату займа, хотя половина нужной суммы была предоставлена беднякам безвозмездно. Но бхилы надеются, что прибыль будет. Об этом Далабхаи говорил мне с уверенностью.

«Магазин справедливых цен»

На следующий день отправились на юг от города Дохада, в деревню Гангарди, центр блока деревень. Так в Индии называют административную единицу, объединяющую несколько десятков поселений. Из всего моего путешествия по деревням бхилов это был, пожалуй, единственный «подготовленный» визит. В другие деревни меня возили по «азимуту» _ Куда я показывал на карте. Через призму неожиданности многие важные детали в жизни бхилов вырисовывались выпуклее и ярче.

Но в Гангарди нельзя было ехать без подготовки. Начальство хотело показать мне тамошнее кооперативное общество во всех его функциях — и чтобы «магазин справедливых цен» был открыт, и чтобы крестьянам ссуду выдавали, и чтобы деньги бхилы получали именно в этот день.

Так оно все и было, все звенья кооператива работали. По моей просьбе показывали мне регистрационные книги, где значилось, кому, что и когда выдавалось в предшествующие дни и месяцы.

Рядом с отделением банка открыт «магазин справедливых цен». Здесь без спекулятивных наценок можно купить хлопчатобумажную ткань для дхоти, растительное масло, мыло, сахар, чай, соль.

Метрах в пятнадцати от магазина, на той же центральной улице, в сплошной цепочке одноэтажных домов-лавок, разместился кооперативный склад. Несколько бхилов получают кульки с семенами грэма, химическими удобрениями и ДДТ.

Вот получил свой набор крестьянин Каснабхаи Дитабхаи, водрузил поклажу на голову и зашагал в родную деревню за семь километров от Гангарди. Самая дальняя деревня, где есть члены кооператива,— в двадцати двух. А люди все-таки приходят.

Кооператив покупает у крестьян так называемую «малую продукцию леса» — цветы дерева махуа для фармацевтической промышленности и листья дерева тимру, из которых крутят миниатюрные сигарки-биди. Платят не очень много, но какой-никакой, а доход...

Когда придет вода

За Шивгархом, дальше на запад, высокие, почти голые холмы, пустоши. Большие поля редки. Тянутся небольшие каналы для искусственного орошения полей с прожилками отводов к крестьянским полям. Нет-нет да неуклюже перебегают дорогу вараны.

Остановили машину. Я взял пригоршню земли из-под плуга. Почва серовато-черная, жирная, влажная, хотя дождей давно не было. Если сжать ее в кулаке, слипается в комок.

Завидев дома слева от дороги, свернули к ним. Деревня Нейятапра состоит из двух семейных кустов — «чхаваи», или «пхале». В каждом «пхале» по семь бхилов, все родственники. В том, где я оказался, живет род муния.

Подобных деревень у бхилов я еще не видел. Поскольку дома сгрудились на одном бугре, то дворов при них нет, строения стоят тесно, между ними неровные, утоптанные до каменной твердости небольшие площадки. Все друг у друга на виду.

Рядом по полю ходят две упряжки волов. За каждой упряжкой идут муж с женой и сеют грэм. Мужчина левой рукой ведет плуг, а правой, с хворостиной, погоняет волов. К плугу прикреплена длинная полая палка с плетеной воронкой наверху. Женщина правой рукой с тремя браслетами из белого металла на запястье равномерно сыплет в воронку семена грэма, и они падают в проделанную плугом борозду. Многие часы рядом, почти касаются друг друга натруженные руки мужа и жены.

Староста куста, Херджи Рангджи Муния, позвал для разговора своих братьев и взрослых племянников.

Подошли еще три молодые женщины, в одеяниях вовсе не рабочих — при всех украшениях. Тоже сели на землю напротив меня, с любопытством слушают. Как потом выяснил, это замужние дочери двух из семи братьев, живущих в этом кусте. Они пришли домой на праздник Чоудас, в четырнадцатый день месяца Пурнима, за день до полной луны.

Гостят в родных домах вот уже больше десяти дней.

— А как же они оставили своих мужей и хозяйство? — спрашиваю я.

Обрисовалась любопытная картина. Есть у бхилов традиция, по которой дочери имеют право на праздник гостить недели по две в доме отца. В этой традиции, если разобраться, скрыт глубокий смысл. Работа по хозяйству у женщин — бхилокадская.

Для молодых женщин, измотавшихся за год, визит в отчий дом — как бы ежегодный отпуск, полное отдохновение. И муж не смеет возразить — традиция, да еще освященная религией.

Разговор с братьями муния был долгим, дотемна. Мой сопровождающий сначала проявлял беспокойство, поглядывая на часы, потом взял у старосты книгу отметок посещений представителями власти и зарегистрировал в ней свой визит. Такая книга есть в каждой деревне. По ней окружные власти судят об активности своих работников.

Итак, в деревне живут семь семей братьев Муния (это же и их фамилия), одна семья небхильской касты домар и две семьи касты басуниа.

Домары работают на полях бхилов батраками, а басуниа — на других черных работах при хозяйствах семей муния.

В то же время и сами муния, когда есть возможность, нанимаются в марте-апреле батрачить к богатым хозяевам — не бхилам — из соседних деревень. Если работы нет, почти все взрослое население деревни уходит на эти два месяца в город Кота или на ближайшие железнодорожные станции. Работают грузчиками. Каждый зарабатывает за эти два месяца рупий по двести.

У каждого брата по четыре акра земли. Выращивают пшеницу, просо-джовар, кукурузу, земляной орех, хлопок, грэм, масляничное растение тил. На продажу идут только хлопок и земляной орех.

Семьи помогают друг другу на полевых работах, дают своих волов для пахоты или поездок на базар тем родственникам, у которых нет тягловой скотины. А если попросит помощи кто-нибудь со стороны, берут плату.

Живут муния в этих местах с незапамятных времен. Братья не знают, было ли когда-нибудь в прошлом у их рода больше земли, чем сейчас.

Знают ли в Нейятапре, что у бхилов по законам есть привилегии?

— Да, знаем, что для наших детей полагается бесплатное образование, но во всей деревне — двое школьников. Оросительные каналы до нас не дошли, ни субсидий, ни займов не получали. Да и брать бы не стали, пока сами себя в состоянии прокормить. В долги влезать не желаем. Хорошо, что никому не должны.

— Кто ваши соседи, и как вы к ним относитесь?

— В соседней деревне Васиндра живут люди из касты лабана. Это не племя. Хорошие люди, работящие. Такие же бедные, как мы. Живем с ними дружно. Обижаемся только, что их взяли на работу на строительство плотины, а нас нет, хотя наша деревня и ближе.

Примерно в полукилометре от Нейятапры на речку, которую я издали принял за большой овраг, наступала грунтовая дамба. Возле нее несколько мужчин кромсали кайлами землю, а женщины оттаскивали к краю дамбы в плоских подносах, поставленных на голову, землю с камнями. Это и были лабана.

Запруда соберет воду и оросит поля пятидесяти девяти деревень — почти полторы тысячи гектаров земли в один сезон, тысяч пять — в другой. Все подсчитано до гектара. Под затопление готовят шесть деревень бхилов. В те дни с жителями этих деревень власти вели переговоры: хотите — дадим равноценную землю в другом месте, хотите — денежную компенсацию. Бхилы с ответом медлили. Может быть, размышляли, что выгоднее. Но больше всего потому, что не хотелось им покидать обжитые места.

Солнце уже давно скрылось за серо-коричневыми холмами, четко обозначив черные силуэты редких деревьев и мемориальные камни — память предков-бхилов на высоком уступе над рекой.

Еще год, два, и мемориальные камни на берегу утонут навсегда вместе с шестью деревнями. Будут ли бхилы тосковать по ним? Возможно. Но тоска по своему полю, где крестьянин знает каждый дюйм, будет наверняка гораздо сильнее: Однако в десять раз больше деревень получат драгоценную воду для второго урожая в году.

И в этом весь смысл происходящего...