Отшельник из Овьедо

Несмотря на ночное время, на автовокзале города Сан-Хереро было оживленно. Собственно говоря, самого автовокзала не было — это был длинный участок улицы, заполненный людьми, где останавливались автобусы, следующие далее в различные города Доминиканской Республики, Поскольку расписание отсутствовало, прибытие каждого автобуса вызывало суматоху. Люди с тюками, коробками, таща за собой домашних животных, обступали его со всех сторон, выясняя, куда он следует и пытаясь проникнуть внутрь. Надсадно кричали стреноженные петухи, испуганно блеяли козы, громко бранились кондукторы, свешиваясь из передних дверей автобусов. Мы с Анатолием сидели на рюкзаках на тротуаре и не принимали участия в общей суете — наш автобус, следующий в городок Овьедо на самом юго-западе страны, был единственным на маршруте, и наши попутчики знали его «в лицо».

 

 

Путешествие по Доминиканской Республике приближалось к концу.
Позади остался Санто-Доминго, столица страны. В этот город мы попали вечером и тут же отправились на Малекон, то есть Набережную. Улица сильно походила на длинный рынок. Торговали всюду и всем. Каждый торговец восхвалял свой товар, машины гудели, пешеходы оживленно общались — короче, очень скоро мы свернули на боковую улочку. Стало тихо. Сидя прямо на мостовой, грелись на солнце голуби. Вокруг возвышались каменные дома колониального стиля, в которых некогда жила испанская аристократия. Сейчас они служили приютом для многочисленных семейств простых горожан. Бродя по закоулкам, мы вышли к развалинам старой крепости, обнесенным забором из колючей проволоки. Табличка на калитке гласила «Вход воспрещен. Идут раскопки», Сама калитка, впрочем, была открыта, да и внутри никого не было. Мы походили по древним каменным плитам, заложенным, возможно, еще во времена Христофора Колумба. Именно к острову Гаити причалили в 1492 году корабли Колумба, и именно здесь впервые высадились европейцы. Так что в Санто-Доминго вообще вес самое первое, если творить о следах испанцев, — и первая церковь, и первая крепость, и первый порт, и даже первый дом Колумба, где он прожил несколько лет и который сейчас, естественно, стал достопримечательностью...

Позади остались и долгая поездка по центральным крестьянским районам страны, куда мы попали в разгар уборки бичуэллы — черных бобов, традиционной пищи доминиканцев, и восхождение на пик Дуарте, высочайшую вершину острова Гаити. Собственно, с этого пика мы спустились вчера — и воспоминания были еще свежи. Спуск более всего напоминал рафтинг, а началось все с безобидного дождичка...

На вершине установлен бюст Хуана Пабло Дуарте. Мы постояли у памятника, отдав дань памяти доминиканскому патриоту XIX века, руководителю борьбы за независимость страны, и двинулись в обратный путь. Чтобы не встречаться с рейнджерами (эта гора находится на территории Национального парка и за время восхождения они дважды останавливали нас и требовали какие-то лицензии на посещение парка), мы решили спускаться по северному склону. Правда, на карте было отмечено, что тропинка не подходит для мулов из-за крутизны. Кстати, это излюбленный способ доминиканцев, да и приезжих туристов путешествовать по национальным паркам Доминики: навьючив мулов продовольствием, группа в сопровождении рейнджера совершает «восхождение», оглядывая красоты парка со спин выносливых животных. В общем, мулов, равно как и официального права на посещение парка, у нас не было — и мы, не раздумывая, ринулись вниз. К полудню пошел дождик, быстро превратившийся в тропический ливень, и скоро под нашими ногами весело побежали ручейки. Часа через два мы спускались уже в бурном горном потоке, а в нашей тропинке с ужасом признали его русло. Какое-то время продвигались, держась за выступающие корни деревьев, но когда вода стала катить камни, пришлось выбраться на «берег» тропинки, превратившейся в реку. Поздно вечером мы-таки вышли из парка и добрались до Сан-Хереро, где в баре познакомились с двумя немцами, которые занимались спуском туристических групп на каяках по местной речке. «В сезон дождей эти реки становятся очень быстрыми и бурными», — говорили они. Мы согласно кивали и думали о том, что, штурмуя гору, иной раз не грех запастись маленькой лодочкой — так, на всякий случай...

Между тем подошел наш автобус, и мы заняли места. Овьедо был последним пунктом, который мы хотели посетить в этой экспедиции — по сведениям, полученным в столице, в тех краях до сих пор существовал традиционный промысел омаров и лангустов и этим сюжетом мы хотели дополнить наш видеофильм, посвященный жизни Доминиканской Республики.

Овьедо встретил нас полуденным зноем. Жителей не было видно — вероятно, все попрятались в тень, под крыши маленьких одноэтажных белых домиков. Мы с поклажей сидели на автобусной остановке и поглядывали по сторонам в поисках «языка» — нужно было найти проводника, знающего расположение рыбацких деревень. И тут с нами приключилась почти детективная история...

На дороге возник крепкого телосложения угрюмый бритоголовый мулат с серьгой в ухе и направился к нам. За неимением лучшего собеседника, мы обратились к нему. Узнав, зачем мы здесь, он сказал, что у него есть друзья-рыбаки в одной укромной деревеньке, находящейся за лесом, и вызвался проводить нас туда. Мы договорились встретиться попозже, и он отправился готовиться к походу. Едва он исчез, к нам подбежала крайне взволнованная местная женщина и принялась убеждать нас не иметь с этим мулатом никакого дела. С ее слов выходило, что это известный во всем районе преступник по кличке Тигра и что он специально выследил нас, чтобы ограбить со своими дружками. Надо было принимать меры безопасности...

По совету женщины, мы отправились к народному комиссару Овьедо Маноло, который держал неподалеку небольшую продуктовую лавку. Маноло внимательно выслушал нас, спросил приметы мулата и подтвердил все, что мы уже знали: за лесом действительно находится изолированная рыбацкая деревушка, а по дороге туда нас скорее всего ограбит Тигра со своими сообщниками. Оказалось также, что старостой этой деревни был отец Маноло. Подумав и, видимо, войдя в наше положение, комиссар принял ответственное решение. Он сам вызвался провести нас в деревню и заодно навестить отца. Сборы были недолги. Маноло отправил сына в полицейский участок известить о появлении Тигры в городе, навьючит осла канистрами с пресной водой, принес из дома старинное гладкоствольное ружье на случай нападения грабителей — и мы тронулись в путь.

Первые несколько часов похода по узкой тропинке среди зарослей кактусов и искривленных ветром деревьев меня несколько нервировала мысль: будет ли засада? Постепенно, однако, напряжение спало, тем более что под ногами был известняк, изъеденный карстом, и приходилось все время соображать, куда поставить ногу, чтобы не провалиться в расщелину. Ночь, как всегда в тропиках, наступила внезапно и застала нас на полпути. И без того небыстрый темп нашего передвижения еще более замедлился. Только к полуночи мы, наконец, покинули труднопроходимый лес и вышли на берег Карибского моря. Впереди замелькали костры рыбацкой деревни, над нами раскинулось звездное небо, Тигра остался позади, отделенный от нас многокилометровой лесной зоной. Опасность миновала.

В деревне мы заночевали в домике отца Маноло — Фернандо. Весь вечер он рассказывая нам, что старостой уже давно быть не хочет, что прошло лет двадцать, как его выбрали на эту должность, и с тех пор регулярно переизбирают. Он сетовал, что в деревне до сих пор нет более достойного человека, чтобы лишить его этих административных хлопот. Ну а насколько искренни были его слова — неизвестно, по крайней мере, днем он и вида не подавал, что ему не нравится, как простые жители уважительно называют его «Хефе Фернандо», что похоже на традиционное обращение наших народов Севера: «Начальник», «Начальник Фернандо».

Утро началось с административных проблем. Едва мы стали устанавливать камеру, к нам подошел высокий человек с ружьем, представился рейнджером Мишелем и попроси, справку о том, что нам разрешены видеосъемки. Оказалось, деревня находится в пограничной зоне — через несколько километров начиналось государство Гаити. Мы показали ему удостоверение Русского Географического общества и объяснили, что с этой корочкой съемки разрешены в любой точке земного шара. Внимательно вглядываясь в незнакомые буквы, Мишель понимающе кивал. В итоге — то ли не будучи до конца убежденным, то ли от жажды общения, он велел нам переселиться к нему на «заставу», объяснив, что так ему будет легче осуществлять наблюдение за нами. Поскольку в домике Фернандо, помимо нас, жило еще около десяти человек, мы с радостью откликнулись на его предложение и въехали в новый дом. К слову сказать, это было единственное строение в деревне, сделанное из досок и хоть отдаленно похожее на дом. Остальные дома (числом около двадцати) были собраны из различных стройматериалов — от фанеры и выброшенных морем бревен до жестяных щитов и крупных ракушек. Также на «заставе» работала радиостанция, и был электрический светильник. Оба прибора работали от автомобильного аккумулятора, и использовал их Мишель довольно редко. Тем не менее мы сделали вывод о преимуществе государственного сектора над частным. Вероятно, считая его буржуем, жители деревушки почти не общались с охранником, и жизнь он вел одинокую. Короче говоря, переездом остались довольны все, и впоследствии мы даже подружились с нашим рейнджером.

В центре деревушки стоял магазин, и мы направились туда. На полках лежали коробки спичек, несколько пожухлых корней маниока и стояли бутылки с ромом. Скудный выбор дополняли яркие фирменные коробки с копченой салакой, ее продавали вразвес и довольно дорого, но покупателей не было. Мы поинтересовались у хозяина, почему выбор так скромен, и узнали, что давно не приходил катер. Оказывается, несколько раз в месяц в деревню приходит пограничный катер и закупает у рыбаков заготовленную рыбу, а заодно продает им бензин для моторок и поставляет в магазин предметы первой необходимости — сигареты, соль, сахар и т. п. Как в этот список попала копченая салака, осталось для нас загадкой.

Около одиннадцати утра рыбаки стали возвращаться с утреннего лова, и мы с Анатолием влились в толпу встречающих женщин и детей. Причаливающие лодки были заполнены разнообразной морской живностью, среди которой попадались и осьминоги. Над лодками кружили птицы — пеликаны и чайки, олуши и фрегаты и дрались за каждую рыбину, забракованную рыбаками и выброшенную за борт. На берегу улов переходил в руки домочадцев. Жены и дети чистили рыбу, солили ее и кидали в бочки — в таком виде она и хранилась до прихода катера. У каждой хижины стояло несколько таких бочонков.

Между тем никаких омаров и лангустов, ради которых мы предприняли это путешествие, видно не было. Ситуация настоятельно требовала выяснения. С просьбой просветить нас — ловят ли в этой деревне деликатесных ракообразных и, если ловят, то как, — мы обратились к «Хефе Фернандо», одному из старейших и уважаемых рыбаков. На основе его рассказов и наших собственных выходов в открытое море на рыбалку у нас сложилось четкое представление об этом промысле, коим я сейчас и поделюсь.

Для начала на суше рыбаки и члены их семейств плетут из полосок
пальмовых листьев гигантские сетки — ловушки и укрепляют их на каркасе. Получается своеобразная коробка с двумя входами, сужающимися внутрь. Эта ловушка действует примерно так же, как наша рачня, то есть для привлечения морских ракообразных внутрь кладут куски протухшей рыбы, У каждой семьи имеется целый арсенал этих коробок. Большую часть времени сети-ловушки находятся на дне морском в постоянной работе, а сверху их можно обнаружить по пенопластовым буйкам. Отправляясь на промысел, рыбаки первым делом опустошают эти «рачни», причем в среднем за ночь в каждую заползают по нескольку особей. Их складывают в лодки и везут на «базу» — большую ловушку-накопитель, установленную недалеко от берега. Там омары и лангусты живут до прихода катера, получая каждый вечер корм. Ведь покупателей, в основном работников ресторанов, интересует живой товар.

Покончив с этой, наиболее доходной частью рыбалки (к приходу катера на ракофермах у каждого рыбака живет по 100-150 животных, которых они продают по 1-2 доллара за штуку), мужчины направляются к обычным сетям. Именно из-за такого способа хранения добычи мы и не увидели раков и лангустов в рыбацких лодках на берегу. Интересно, что некоторые рыбаки и вовсе пренебрегают рыбой, как, например, Фернандо, у которого в море постоянно находилось около 30 ловушек. По закону, вылов омаров и лангустов ограничен, а в периоды размножения запрещен, однако, пользуясь удаленным положением своей деревушки, рыбаки ловят их регулярно, не считаясь ни с какими запретами. На наш вопрос, не поредеют ли ряды ракообразных, жители беззаботно отвечали «море большое, новые приползут». Единственное, в чем проявлялась их забота о своем хлебе насущном, было то, что животных менее двух ладоней в длину они отпускали на волю — подрасти.

У рыбаков мы прожили около десяти дней. Однажды в деревне появился странный человек. Он был одет в вылинявшую на солнце рубаху неопределенного цвета и штаны, сшитые из парусины много лет назад. Кожа его была настолько черной от солнца, что мы поначалу приняли его за африканца, но, приглядевшись, заметили, что черты лица у него — европейские. Рыбаки за глаза называли его «сумасшедшим, который живет в пещере». Оказалось, Родригес (так звали этого человека) — один из старожилов этих мест. Всю свою сознательную жизнь, более сорока лет, Родригес провел к пещере, на диком пляже, километрах в пятнадцати от деревни — сначала с семьей, а после смерти жены и отъезда детей в город — в одиночестве. Лет за двадцать одинокой жизни Родригес практически перестал общаться с миром, появляясь в деревне лишь несколько раз в год. Пока мы выясняли все это, старик, раздобыв у кого-то табаку, отправился в обратный путь.

Через несколько дней вместе с рейнджером Мишелем мы отправились к нему в гости. Шли то по берегу моря, то продирались среди уже знакомых кактусовых зарослей. Примерно на полпути на нас обрушились малюсенькие мушки, напоминающие нашу сибирскую мошку. Из-за этих мушек здесь и не селились люди. Родригес же обосновался в самом центре царства этих насекомых. Впрочем, как мы выяснили позже, они его совершенно не беспокоили, за долгие годы кожа привыкла к постоянным укусам. Когда мы приблизились к его пещере, старик сидел на корточках у огня и варил пальмовых крабов. Эти крабы живут в норах, лишь изредка выползая на свет и совершая быстрые перебежки. Угнаться за ними довольно трудно, тем более, что при этом краб держит наверху две раскрытые клешни, что делает охоту трудной и небезопасной. Родригес поделился некоторыми своими профессиональными секретами: он не ловит крабов на бегу, а подкарауливает в момент, когда они выползают из норы, и палкой оглушает их. За несколько часов довольно утомительной «охоты», большую часть которой он неподвижно сидит над норкой, ему удается добыть трех-четырех крабов, что несколько разнообразит его чисто рыбное меню.

Итак, старик варил пальмовых крабов. Пока Мишель объяснял ему, кто мы такие и зачем пожаловали в гости, мы осмотрели нехитрое жилище. Его «квартира», а точнее пещера, состояла из обширной прихожей, которую он использовал под кладовую, и маленькой пещерки-спальни, где для тепла были постелены шкуры. Весь его скарб — два котелка, запасы соли, фляги с бензином и рыболовная сетка. Поскольку запасов продуктов Родригес не делал, ему приходилось ежедневно добывать себе пропитание. Когда мы познакомились поближе, он пригласил нас с собой на берег, порыбачить.

Мы шли по пляжу, причем сам старик шел по воде и что-то постоянно высматривал в море. Иногда он быстро кидал сеть в направлении ему одному видимой добычи и каждый раз выбрасывал на песок по несколько мелких рыбешек. Собственно эта рыба и крабы и было все, что он ел год за годом. Во время этой прогулки Родригес показал еще одну пещеру большего размера и сказал, что здесь он жил, когда у него была семья... Никаких признаков сумасшествия мы с Анатолием у него не заметили, напротив, старик казался бодрым и жизнерадостным, а на наш вопрос, почему не идет жить в деревню, отвечал просто: «Не хочется».

Мы тепло попрощались с Робинзоном, ставшим таковым по собственной воле, а спустя короткое время и е рыбаками, которые тоже привыкли полагаться в жизни только на свои руки. И удачу.