Путь в Тибет

На физической карте мира Тибет — сплошное темно-шафрановое пятно. Интенсивность этого цвета (принятым в картографии языком, конечно) говорит, что Тибет — один из самых высокогорных районов планеты. Но думается мне, не только. Шафран как бы символизирует сгусток аккумулированной здесь духовной энергии. Носители буддийского знания монахи-ламы, включая их главу — Далай-ламу, облачены в шафранового цвета одеяния.

 

 

С вершин Тибета Колесо учения Будды — Чакра — докатилось до бескрайних степей Монголии, а оттуда в Бурятию, Туву и Калмыкию. И даже в Санкт-Петербург. При активной поддержке Далай-ламы XIII там в 1915 году был возведен величественный буддийский тибетский храм. До сего дня он непоколебимо, подобно гранитному утесу, высится на невских берегах. Увы, долгие годы он исполнял чуждые ему функции Института морфологии животных...

Когда я слышу о Тибете, он, как это ни покажется странным, вызывает у меня воспоминания о Прибалтике — на карте совсем не шафранной, я зеленой... Два замечательных выходца из этого края — Карл Теннисон и Фридрих Лустнг связали для меня два этих несхожих края.

Брат Вахиндра и его ученик

Узнал я об их необычной судьбе не в Тибете, не в Эстонии, а в Бирме. Буддизм притягивает к себе разных людей. Доводилось мне общаться с буддийскими монахами — австрийцем, американцем, итальянцем. Но уж кого я не ожидал встретить в окрестностях золотой пагоды Шведагон в Рангуне, так это эстонца. С бритой головой, в монашеской тоге и с чашей для сбора подаяний в руках, он тем не менее был именно эстонцем. Это произошло в 1984 году. Бирманские знакомые подвели меня к высокому пожилому монаху. То, что он европеец, я увидел сразу, но что заговорит на чистейшем русском языке — ожидать не мог. И никак иначе не среагировал, как спросил оторопело:

— Где это вы так хорошо выучили русский?
Монах отвечал спокойно:
— В Нарве, в русской гимназии, которую я закончил в 1930 году. Кстати, зовут меня Фридрих Лустиг, а мое монашеское имя — Ашин Ананда.

И не давая разговору угаснуть, он пригласил меня посетить его келью. Но не сейчас — старый монах должен был идти на молитву — а на следующей неделе.

Разговор наш, однако, начался не с самого Лустига, а с его учителя Карла-Августа Теннисона, личности во всех отношениях неординарной.

Теннисон родился в 1873 году в латвийском городке Лаура, жил в Эстонии, Латвии, Литве, России, учился на философском факультете Санкт-Петербургского университета. Еще в молодости он стал буддистом, приняв имя брата Вахиндры. Он был учеником Хамбо-ламы — бурята Агвана Доржиева, который в свое время состоял одним из наставников малолетнего Далай-ламы в тибетской столице Лхасе. В годы гражданской войны брат Вахиндра служил смотрителем буддийского храма в Петрограде.

Как сказано в удостоверении № 777, выданном посольством тибетского правительства в РСФСР (было такое!), «всеми силами старался спасти храм от расхищения». По представлению Хамбо-ламы Доржиева Далай-лама присвоил Теннисону почетный титул сангараджи — буддийского архиепископа Латвии и главы буддистов трех балтийских стран.

Молодой Фридрих встретил брата Вахиндру в 1930 году. Отныне он твердо решает следовать повсюду за своим учителем. Странствующего монаха-миссионера называют «дхармадуттой».

— Знаете, доля дхармадутты не легка, — вздохнул Ашин Ананда.
Мы с ним беседовали неподалеку от его кельи, в тени хлебного дерева. Я мельком кинул взгляд на его разбитые, узловатые ступни. Перехватив мой взгляд, старый монах рассмеялся:
— Да, много пришлось мне исходить дорог и тропинок вместе с моим дорогим учителем.

В начале 30-х годов Далай-лама дал поручение брату Вахиндрс изучить обстановку в неспокойной Европе, а затем лично прибыть в Лхасу и доложить соображения о перспективах распространения буддизма на европейском континенте. Послушник с радостью последовал за учителем. Германия, Италия, Франция... Они изъездили почти всю Европу. Потом на какое-то время осели в Париже, где Лустиг изучал восточные языки: санскрит-пали, китайский и, конечно, тибетский: нужно было иметь возможность общаться с Далай-ламой без посредников. И в самом конце 1931 года оба покинули Париж, отправились в Марсель, чтобы оттуда на пароходе плыть на Восток.

Пушкин и Трипитака

Увы, английские власти, подозрительные к российским — даже бывшим! — подданным, не пустили их в Индию. Пришлось балтийским буддистам осесть в Бангкоке. А вскоре Далай-лама XIII умер, вернее, перешел в иное бытие. На его место разыскали маленького мальчика, в образе которого воплотился ушедший правитель Тибета. Это определили ученейшие ламы по известным им знакам.

Пока духовный повелитель Тибета подрастал, Теннисон и Лустиг продолжали жить в Бангкоке, не теряя надежды попасть когда-нибудь в Тибет. В 1935 году они отправились в Китай. В этой неимоверно великой стране, как называл ее брат Вахиндра Теннисон, паломники провели почти два года. В Шанхае они общались с русскими, там тогда было много эмигрантов. Там же они совершали богоугодное дело: помогали собирать средства на сооружение в Шанхае памятника А.С. Пушкину: приближался 1937 год, столетие со дня гибели великого поэта. Братья Вахиндра и Ашин Ананда поклонялись перед русской классической литературой.

Беседовали мы у пагоды Шведагон, и так вдруг неожиданно и приятно прозвучали пушкинские строки:

Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет.
Что пройдет, то будет мило.

— Под влиянием поэзии Пушкина я и сам стал поэтом, — говорит Ашин Анаида и показывает несколько своих сборников, изданных в Рангуне. Писал он на английском.

Долгие годы второй мировой войны странники провели в Бангкоке, молясь в его монастырях за победу Красной армии над коричневой чумой.
— Мы надеялись, что после войны мир станет лучше, справедливее, безопаснее и нам удастся все-таки совершить паломничество в Тибет, и может быть, вернуться домой. Но увы, все вышло по-другому. В Бангкоке мы часто публиковали статьи в местных газетах. Бывало, что резко критиковали тайских правителей за лицемерие и коррупцию. Это им не понравилось и в 1948-м нас выдворили в соседнюю Бирму.

Скитальцы попали из огня да в полымя. В Бирме полыхала гражданская война. Все-таки монахи уцелели. Им разрешили поселиться рядом со священной пагодой Шведагон. Обитель в бирманской столице и стала их судьбой.

Белая Тара

Свои сочинения по философии буддизма они публиковали в бирманских газетах, а также в буддийских журналах Индии. Через некоторое время белые монахи получили известность как знатоки буддизма. В 1956 году наступил их звездный час. Почтенного архиепископа Латвии — ему было уже за 80 — и его ученика пригласили в Непал участвовать в заседаниях Четвертой конференции Всемирного братства буддистов. В Катманду их приняла королевская чета — король Махендра Бир Бикрам Шах Дева и королева Ратна Раджья Лакшми Деви. Монархи вручили своим гостям подарки: статуэтки буддийской богини Белая Тара, символа долголетия.

Теннисом дожил почти до 90 лет. Он умер в Рангуне в мае 1962 года. За день до кончины старец прошептал по-эстонски:

...Волны жизней наших
Тихо катятся, играя,
В вечереющей прохладе,
К берегам холмов могильных.
То были строки из «Калевипоэга».

Чудесными обстоятельствами сопровождалась и смерть его. Бирманские газеты писали, что тело старца не разлилось, и значит, он достиг святости и превратился в архата-святого.
Как-то позднее в одной из старых бирманских газет я прочел, что бирманец У Тан стал Генеральным секретарем ООН, несомненно, потому, что подавал милостыню буддийскому монаху Теннисону. И тем самым улучшил свою карму.

«Поэту жизни полнота...»

— Потеряв любимого учителя, я почувствовал себя осиротевшим, совсем одиноким в далекой Бирме, — говорит Лустиг, — Правда, и Германии жили родственники: мать и младший брат, врач-гинеколог. С ними я регулярно переписывался: с матерью на русском языке, а с братом — на немецком.

Появились свои ученики. С одним из них — Ко Аун Кхином — Лустиг много путешествовал по стране. Особенно часто — в древний город Паган, процветавший в ХI-ХIII веках. Тогда на берегу реки Иравади были построены десятки тысяч совершенных пагод, сохранившихся до наших дней.

— Там почему-то очень хорошо писались стихи. И уж не знаю почему — по-русски. Древний город — «для серых будней красота, уму усталому покой, поэту жизни полнота, маяк при жизни нелегкой».

Скрашивали одиночество и посетители уединенной кельи монаха, Лустиг унаследовал от своего гуру почетный титул буддийского архиепископа.

В середине апреля 1986 года, в самый разгар празднования Тинджана — бирманского нового года, я привел к Ашину Ананде настоятеля Иволгинского дацана, что под Улан-Удэ, ламу Чимит-Доржи Дугарова, знатока тибетской медицины. За стенами монастыря веселились бирманцы, щедро обливая друг друга водой, как того требует новогодний обычай. А в келье в это время шла неторопливая беседа об ученом ламе Агване Доржиеве, до сих пор почитаемом бурятскими буддистами, о его ученике Теннисоне, о важности практики медитации для достижения состояния духовной сосредоточенности. Ашин Ананда проводил гостя до самого выхода из пагоды. Вокруг носились с ведрами ледяной воды мальчишки, устраивая для прохожих бесплатный душ. Но перед монахами они почтительно остановились, будто натолкнувшись на невидимую преграду. Особ в шафрановых тогах обливать нельзя. Им не пристало участвовать в веселии мирян. У иноков — свои радости. Заодно не попало и мне.

Весной 1986 года из СССР приехала писательская делегация. В ее составе был известный эстонский писатель Леннарт Мери. Услышав об этом, Ашин Ананда попросил меня привести к нему гостя.

— Хочу поговорить по-эстонски, узнать о событиях на родине, которую я покинул так давно.
Мери, едва услышав о приглашении, бросил все, и мы тронулись в путь. Беседа продолжалась несколько часов. Писатель подарил монаху какие-то сувениры, а тот ему фотографию Теннисона.
Прошло несколько лет. Леннарт Мери стал министром иностранных дел, а затем и президентом Эстонии. Не благословение ли земляка Ашина Ананды сыграли свою роль?
К сожалению, Ашин Ананда не узнал о стремительной карьере своего гостя. Земные дни монаха закончились в апреле 1989 года. Он умер в возрасте 77 лет, почти 60 из них прожив буддийским монахом.

Как-то я его спросил: была ли у него мечта, которая так и не осуществилась. Он ответил, не задумываясь:
— Да, мне не удалось достичь Тибета и преклонить колени перед Далай-ламой. Тибет для меня — символ духовной высоты, к которой я всегда стремился.

Встреча с Далай-Ламой

Летом 1991-го в Бурятии торжественно отмечали 250-летие официального признания буддизма в России. На праздник пригласили и гостей из Бирмы. Я, на счастье, их сопровождал. Торжества почтил своим присутствием Далай-лама. И, о везение! Мне представилась счастливейшая возможность приблизиться к нему и заговорить. Я отрекомендовался учеником буддийского архиепископа Латвии. Его Святейшество удивленно вскинул брови: — Вы сказали — Латвии? Очень интересно.

Осмелившись, я попросил аудиенции, чтобы подробно рассказать Далай-ламе о судьбе преданных ему буддистов из Прибалтики. Он благосклонно кивнул головой и повелел помощнику включить мое имя в список дожидающихся приема.

Через несколько дней, 16 июля 1991 года, совсем недавно казавшаяся совершенно невероятной встреча с Далай-Ламой состоялась. Он внимательно выслушал мой рассказ о Теннисоне и Лустиге. Затем я передал Далай-Ламе книгу стихов Лустига, а на экземпляре, подаренном мне Ашин Анандой, попросил Его Святейшество начертать на тибетском языке благословение. Прежде чем сделать надпись, Далай-лама уточнил мою фамилию и не спеша начертал благопожелание.

Во время встречи с Далай-ламой я так волновался, что даже забыл уточнить, какое благопожелание он написал мне. Никуда не денешься, пришлось осваивать тибетскую грамоту. Благо, от Теннисона и Лустига мне досталась грамматика тибетского языка, сочиненная Я. Шмидтом.

Солидный том издан в Санкт-Петербурге Императорской академией наук в 1839 году. Книга путешествовала с паломниками из Прибалтики почти по всей Азии. К грамматике приложены «для упражнения в чтении и формах языка две главы из тибетского наставления «Мудрец и дурак», весьма способный для этой цели по повествовательному слогу, с присовокуплением перевода». Беру в руки фолиант весьма внушительных размеров. На удивление, он очень легкий, почти невесомый. Время иссушило бумажные страницы старой книги.

Но оно не властно над мудростью Тибета, достигшей некогда равнинных балтийских берегов.
И медленно мне прояснилось содержание слов:
«Желаю исполнения всех желаний. С благословением.
Далай-лама».