Рассвет над Гератом

Рано утром в Гератское отделение ХАД пришел, нет, не пришел — пробрался, проскользнул ящерицей неизвестный человек в надвинутой на глаза чалме, глухой накидке, обутый в галоши на босу ногу. В приемной, тщательно закрывая свое лицо от других посетителей, он зашептал что-то секретарю и через минуту сидел уже у начальника. Товарищ Маджид встал и плотно закрыл дверь за необычным посетителем, угостил его чаем и только после этого приступил к расспросам.

— Я — мулла из Туркони-суфло,— нервно перебирая четки, проговорил незнакомец.— В нашем кишлаке хозяйничает группа душманов. Их главаря зовут Каюм.

 

 

Начальник ХАД машинально отметил про себя, что нежданный гость назвал душманов не «бандой», а «группой».

— Я хочу, чтобы вы помогли покончить с Каюмом,— продолжал тот гладкую, будто отрепетированную заранее речь.— Это нехороший человек. Он ни во что не ставит законы шариата. Сегодня Каюм после полудня должен прийти в Туркони-суфло навестить своих родичей — это очень удобный момент, чтобы схватить его. Все знают, какой хитрый человек Каюм, но сегодня вы сможете голыми руками свернуть ему шею.— Мулла вопросительно уставился на начальника ХАД. Потом поднялся и, не переставая мелко кланяться, выложил главный козырь: — Я готов провести ваших людей куда нужно. Разумеется, если вы обещаете, что об этом не узнает никто из местных жителей.

Незнакомец попал в точку. Товарищ Маджид поначалу подозревал провокацию, но последние слова муллы развеяли его сомнения. Он горячо, обеими руками, пожал вялую ладонь гостя из Туркони-суфло, проводил его в соседнюю комнату и оставил одного. Затем Маджид связался по телефону с провинциальным комитетом партии, со штабом дивизии и царандоем. Через полчаса в его кабинете собрались люди, чтобы разработать план предстоящей операции.

— Банда Каюма небольшая, но хорошо вооружена. Душманы прекрасно знают местность. Их действия отличаются особой жестокостью,— предостерег товарищей Мухтар.— Не думайте, что все пройдет гладко.

— Не беспокойся,— возразил Маджид.— Мулла обещает скрытно провести прямо к бандитскому логову. Мы не можем упускать такой шанс.

— Мулла...— задумчиво протянул секретарь провинциального комитета партии.— А доверяете ли вы этому человеку? Не заманит ли он в ловушку?

— Исключено! — запротестовал Маджид.— Он ведь сам, понимаете — сам! — вызвался сопровождать наш отряд.

Мухтар искоса взглянул на своего товарища, однако ничего не сказал, уткнулся в карту.

— Надо попросить в дивизии танки,— предложил партийный секретарь.

— И значит, наверняка обречь операцию на неудачу,— возразил Маджид.— Как только душманы услышат гул моторов, их и след простынет.

— В этом Туркони очень узкие улочки и глухие дувалы. Танки могут застрять,— заметил командир дивизии.

— Значит, танки не берем,— поднялся Маджид.— Собираем боевой отряд из сотрудников ХАД, царандоя, активистов партии и ДОМА. Сбор в четырнадцать часов.

...До уездного центра они ехали на двух грузовиках. Вышли на дороге и направились влево от шоссе по тропинке, проложенной по кукурузному полю. Впереди семенил мулла, за ним, держа наготове оружие, шел Маджид, дальше длинной цепочкой растянулся весь отряд — хадовцы, человек десять парт-активистов, столько же молоденьких солдат из народной милиции — царандоевцев. Кадыр и Латиф держались позади. Замыкала отряд Фазиля. Девушку сначала не хотели брать на операцию, но она сумела убедить своих товарищей.

— А вдруг потребуется обыскать женскую половину дома? — сказала Фазиля.— Не будете же вы входить к женщинам!

На это возражать не стал даже сам Маджид.

В середине пути отряд растянулся метров на триста. Люди шагали молча, не забывая поглядывать по сторонам. Фазиля видела впереди своих друзей: оба — и Кадыр и Латиф — были напряжены, взволнованы ожиданием схватки.

Длинная цепочка людей втянулась в кривую узкую улочку кишлака, который казался совершенно пустым. Высокие глиняные заборы, глухие стены домов-крепостей придавали улице вид горного ущелья. Люди Маджида невольно прибавили шагу. Случись тут засада, отряд оказался бы в западне.

Кишлак проскочили почти бегом, и снова дорогу запетляла среди полей и садов. Вышли к небольшой речке. На другой берег был перекинут хлипкий мосток.

Несколько царандоевцев по приказу их командира залегли на откосе, чтобы в случае необходимости прикрыть отряд огнем. Остальные быстро перешли на другую сторону реки, где невольно замешкались, сбились в кучу.

— Ждите меня здесь,— сказал проводник.— Надо разведать путь.

Мулла легко, не оглядываясь, пересек поляну, взбежал на крутой склон и... исчез в густом кустарнике. И сразу с разных сторон ударили очереди, взметнулся фонтанчиками речной песок. Сбившихся в кучу людей хладнокровно расстреливали из пулеметов. Ситуация казалась безнадежной.

Фазиля передернула затвор автомата, упала, вжалась в песок. Солдаты-царандоевцы, отстреливаясь, отступили к реке и принялись окапываться. Их командир, высокий пожилой майор с глубоким шрамом на лице, размахивая пистолетом, сердито крикнул, чтобы берегли патроны. Опытные бойцы, хадовцы и партактивисты, без лишней суеты рассредоточились и стали отстреливаться — спокойно, умело, короткими очередями.

Маджида нападение застало в самом неудачном месте — он ринулся вслед за муллой, вскарабкался по откосу, пробежал несколько шагов по зеленой поляне и упал там, хоронясь от пуль в высокой траве. Латиф и Кадыр залегли у воды рядом с Фазилей.

Секундное замешательство прошло. Люди оценили обстановку, стали искать укрытие понадежнее. Да и огонь душманов немного ослаб.

— Эй, сдавайтесь! Это говорю я — Каюм Туркон,— раздался крик из-за ближнего дувала.— Сложите оружие на милость аллаха, и мы отнесемся к вам по справедливости. Заблудшим мусульманам я обещаю прощение.

Фазиля невольно вздрогнула, представила себе, как поступит Каюм с каждым, кто попадется ему в руки. «Заблудшие мусульмане...» Если он и помилует кого, так, быть может, молоденьких солдат-новобранцев, коли согласятся перейти в его банду. Вчерашние неграмотные дехкане, только что получившие оружие, но еще слабо разбирающиеся в политической обстановке, могли дрогнуть. Остальные — нет. Девушка осторожно приподнялась на локте, прицелилась в проем между дувалами, откуда вещал Каюм, выпустила короткую очередь и тут же вертко скатилась в ложбинку, которую присмотрела заранее. В песок, где Фазиля лежала секунду назад, остервенело вонзился град пуль. Перестрелка вспыхнула с новой силой.

Так вот что задумал Каюм! Взять их всех живыми... Он посчитал, что у отряда не будет другого выхода, кроме сдачи в плен.

Вспыхнувшая было перестрелка снова затихла, и опять из-за дувала донесся голос Каюма:

— Сопротивление бессмысленно. Мусульмане, поверните автоматы против своих настоящих врагов! Покарайте их и сложите оружие. Эй, Маджид! Ты мечтал встретиться со мной. Ну, вот мы и встретились. Не позже чем сегодня вечером мы сможем побеседовать, если, конечно, к этому времени твои же бывшие друзья не вырвут твой поганый язык. Даю вам на размышление десять минут.

...А небо по-прежнему было голубым, ярко светило солнце. Пели птицы. Журчала, поблескивая, река. Фазиля неловко оперлась рукой о поросшую травой землю и тихо вскрикнула.

— Ты чего? — разом повернулись к ней Латиф и Кадыр.

— Колючка,— виновато объяснила Фазиля.— Поранила палец.

Тревога сменилась на лицах друзей сначала недоумением, потом улыбками:

— Колючка... Ну Фазиля!.. Нашла о чем переживать!

— А как же,— в тон друзьям ответила девушка. — Если занозу не вытащить, то палец нарывать будет. А мне завтра этой рукой листовки писать.

— Листовки? Завтра? Но доживем ли мы до завтра, сестренка?

— А как же! Еще не пришло время нам погибать. У нас впереди дел много.

Фазиля отложила автомат, зубами вытащила колючку, высосала из ранки кровь — все это она проделала обстоятельно, не торопясь, будто не была сейчас под бандитским обстрелом, на волоске от гибели. Царандоевский майор залег рядом с новобранцами на середине склона. Он сердито покусывал травинку. Партактивисты и хадовцы расположились на другом берегу. Их подгонять не приходилось, сами выдвинулись наверх. Маджид уже пристроился рядом с Абдулгафаром. И он, и партийный секретарь молчали, но выражения их лиц выдавали мучительное раздумье. Как быть? Как вырваться из западни? Маджид переживал. Получалось, что именно он, поддавшись на провокацию, завел отряд в засаду. Латиф и Кадыр прикрывали русло реки. Они о чем-то переговаривались между собой, укоризненно поглядывая на девушку. Фазиля догадалась, о чем они говорили: наверняка корят себя за то, что взяли ее с собой.

По-прежнему было тихо, если не считать веселого щебета птиц и стрекота цикад. Фазиля отчетливо поняла: есть только один выход из западни. Кто-то должен пожертвовать собой ради спасения отряда, кто-то должен вызвать огонь на себя и прикрыть прорыв. Должно быть, старшие товарищи поняли это давно, но почему тогда медлит с приказом Маджид? Чего он ждет?

А Маджид просто не мог заставить себя послать кого-то из своих людей на верную смерть. Почти все здесь были его друзья — кем пожертвовать? Кому приказать умереть?

Наконец он решился. Перебрался на правый берег, упал возле Кадыра, жестом подозвал к себе царандоевского майора. Сказал, чтобы было слышно всем:

— Трое хадовцев поднимутся слева. Три царандоевца выйдут на правый склон. Остальные, не мешкая, уходят вниз по течению реки. Она выведет нас к шоссе.

Все, что произошло дальше, длилось несколько минут. По условному сигналу Маджида три хадовца, открыв огонь из автоматов, рванулись наверх, выбежали на поляну с редким кустарником и залегли там. И следом за ними такой же бросок, только на другом берегу, сделали царандоевцы — они пошли впятером во главе с майором. Каюм сосредоточил свои главные силы на этом берегу, здесь было жарче всего.

Группа Маджида двинулась вниз по ручью, по щиколотки утопая в черном илистом грунте. Фазиля немного замешкалась, отстала, обернулась и сразу увидела душманов. Люди в чалмах скатывались с обрыва в том месте, где только что находился отряд. Девушка тщательно прицелилась и выпустила длинную очередь. Снова нажала на курок — автомат не ударил ее в плечо, как прежде.

«Кончились патроны»,— догадалась Фазиля. Подбежал Латиф:

— Назад! Я прикрою.

Девушка бросилась за отступающим отрядом, на ходу перезаряжая автомат. Река здесь делала крутой изгиб, и некоторое время можно было не бояться огня в спину. Вдруг Фазиля услышала резкий нарастающий свист. Он раздался откуда-то сверху и не был похож ни на один из знакомых ей звуков. Девушка остановилась в недоумении, подняла голову.

— Ложись! — закричал бешено Кадыр. Он сшиб ее с ног, упав рядом прямо в воду. И почти сразу же метрах в тридцати раздался взрыв.

— Мины! Понимаешь, мины! — кричал Кадыр.

Они снова побежали по ручью. Пот застилал глаза. Утробно свистели мины, их разрывы взметали к небу камни и грязь, и всякий раз Фазиле казалось, что они летят прямо в нее. Но дальше к реке вплотную подходили густые ивовые заросли, и Маджид повел людей сквозь эту чащу: высокий кустарник сразу скрыл отряд.

Через полчаса они благополучно вышли на шоссе и почти сразу встретили армейский батальон. Его послали выручать отряд из беды. Перестрелку услышали в кишлаках и сообщили в Герат. Маджид вскочил в головной бронетранспортер, колонна свернула с дороги и, ломая кустарник, помчалась вдоль ручья — на подмогу оставшимся товарищам.

Майора смерть обошла стороной. Погибли два молодых солдата и хадовец. Схоронили их, как это и предписывает обычай, в тот же день перед заходом солнца.

Утром Кадыр, как обычно, открыл заседание провинциального комитета ДОМА. Присутствовал уполномоченный Центрального комитета ДОМА по северо-западным провинциям Халиль.

— Сегодня революция — это борьба сразу на нескольких фронтах,— рубил воздух ладонью Кадыр.— Первый — защита завоеваний Апреля с оружием в руках. Второй, может быть, самый главный,— схватка за умы и сердца миллионов людей, прежде всего — дехкан. Мы должны не просто вырвать обманутых людей из пут невежества, но и повести их против врага, сделать нашими активными союзниками.

— Позвольте мне, товарищ Кадыр,— поднялся Халиль.— Ты складно говорил, возразить тебе нечего. Но вообще,— он нахмурился,— мы научились говорить куда лучше, чем действовать. Все правильно в твоей речи. Не было только одного — конкретных предложений. Как ты представляешь себе ведение агитационной работы в районе?

— Как? Ну ясно как,— Кадыр справился с секундным замешательством.— Мы должны идти в лицеи, в кишлаки, на базары — агитировать, разъяснять, убеждать.

Кадыру казалось, что он ответил убедительно на вопрос Халиля. Но вот встал зав. орготделом Латиф:

— Слово, конечно, хорошо... Ты вот зовешь нас идти в кишлаки. Ну, допустим, пойдем мы агитировать. Все пойдем, никто не струсит. А вот кто вернется обратно — об этом подумал? Душманы живо переловят нас поодиночке и развесят на чинарах. Так чего же мы добьемся?

Кадыр вспыхнул:

— Лично я готов хоть сегодня отправиться по кишлакам...

— Одно дело — погибнуть в бою...— возразил Латиф.

— К чему я призываю, это тоже бой. И выиграть его сегодня не менее важно, чем разгромить десять банд.— Кадыр вопросительно посмотрел на Халиля, ожидая его поддержки.

Халиль поднялся.

— Теперь ты ближе к истине. Большая ошибка думать,— сказал он,— что революционная борьба — это лишь боевые рейды и засады. Нельзя успокаивать себя тем, что будет время для пропаганды наших идей, когда разгромим душманов. Нет, товарищи! Дехкане должны сегодня, сейчас, немедля услышать доступные их пониманию слова о земле, свободе, братской помощи Советского Союза.

Халиль умолк, подчеркивая тем самым важность следующей фразы:

— Центральный комитет ДОМА принял директиву о создании агитационно-пропагандистских отрядов на местах. В том числе и в нашем районе.

— Агитационно-пропагандистский отряд? — встрепенулся Латиф.— Что это?

— Центральный комитет,— продолжал Халиль,— предоставляет нам, товарищи, широкий простор для инициативы. Даже по готовому рецепту хороший плов не всегда сваришь, верно? Всегда берешь то, что есть под рукой. Так и здесь: нам предлагают действовать, исходя из местных условий и возможностей. Общие рекомендации таковы: в агитационно-пропагандистские отряды надо включать политически грамотных, умных ораторов, привлекать для выступлений прогрессивно настроенных священников, вождей племен и уважаемых стариков. Мы должны вести агитацию не трескучей фразой и голыми лозунгами. Нет, из этого ничего не выйдет! Только опираясь на конкретные примеры, мы сможем раскрыть содержание правительственных декретов и реформ, разоблачить кровавые преступления душманов.

Халиль говорил возбужденно, взволнованно.

— Например, все ли дехкане даже в ближайших к Герату уездах понимают, в чем суть проводимой правительством аграрной реформы? Не все...—Он сам же ответил с горечью на свой вопрос.— Днем им дают землю, а ночью в кишлак приходят душманы и говорят; «Вы засеете свое поле, а урожай у вас отберут неверные. Отберут и ничего не дадут взамен». И забитые дехкане внимают той лжи, потому что наша правда до них не дошла. Пустуют поля, приходят в негодность арыки. Люди голодают и уверены, что все их беды от революции. Агитаторы должны раскрыть глаза дехканам. Мы обязаны показать им, кто их враг, а кто настоящий друг.

Да, товарищи! — Халиль прочно овладел вниманием членов комитета.— Партия позаботится об охране активистов. Есть решение придать агитотрядам боевые подразделения. И последнее: на днях из Кабула транспортным самолетом нам доставят специально оборудованный агитавтобус.

Сообщение Халиля вызвало взрыв восторга. Автобус! С киноустановкой, мощным громкоговорителем, магнитофоном... Вчера в Герате об этом и не мечтали. Кадыр предложил сегодня же, не откладывая, создать агитотряд и наметить маршрут первого рейда.

Расходились под вечер — возбужденные, радостные, с ощущением причастности к новому важному делу.

...Грабеж для Каюма был обычным способом пополнения казны. Перестреляв пассажиров рейсового автобуса и забрав их скарб, он в тот же день отправил за кордон связного с рапортом, в котором грабеж на шоссе выдал за «акцию по уничтожению партийных активистов». На настоящих партийцев Каюм тоже устраивал охоту, но то было дело хлопотливое и почти всегда рискованное: расправишься с одним, а потеряешь троих-четверых. Воевать душманам становилось все труднее, хотя с оружием и боеприпасами проблем не было.

Это добро тайными тропами исправно поступало из-за кордона, только попроси. Мешало другое. Население начинало относиться к ним враждебно. Ночевали душманы в кишлаках, продукты брали у дехкан, выдавая взамен «квитанции», где значилось, что исламская партия взимает налог для «святого дела». Каюм рассчитывал, что во всех кишлаках будут принимать его с радушием, как героя. Но теперь даже в самых глухих местах мало кто хотел иметь с ним дело. Дехкане смотрели на душманов кто с неприязнью, кто с плохо скрытой ненавистью. Им уже надоело страдать от бесконечных поборов, жить в вечном страхе перед этими ражими молодцами, которые не разрешали возить в город урожай для продажи и заминировали вокруг все дороги. До прямого бунта пока еще не дошло, но «борцы за веру» чувствовали себя неуютно.

Каюм с усердием выполнял приказы «главнокомандующего». Их передавали ему связные из Пешавара.

Прошлой ночью, к примеру, были «наказаны» жители одного селения за то, что напоили молоком бойцов армейского батальона, проходившего через кишлак. Каюм не стал даже и разбираться, кто именно угощал неверных. Всех жителей кишлака он приговорил к суровой каре.

...Они пришли ночью. Первым делом ворвались в дом муллы, выволокли его на площадь и принялись избивать.

— Коран! Принесите Коран,— хрипел мулла, взывая к односельчанам, которых при свете факелов сгоняли на майдан.

Какой-то старик, подняв дрожащими руками священную книгу, попытался протиснуться к мулле. У него выхватили Коран, отшвырнули прочь. Каюм лично застрелил старика. Муллу зарубили саблей — как всегда, душманы проделали это не спеша, наслаждаясь мучениями жертвы. Для острастки Каюм лениво пострелял в толпу, затем отправил своих парней пошарить в домах, хотя знал, что взять у этой голытьбы нечего.

Иногда он встречался с Рауфом, который теперь служил чиновником в департаменте губернатора, маскируясь под человека, преданного демократической власти. Рауф называл Каюму имена тех, кого требовалось «наказать» в первую очередь, сообщал о маршрутах колонн, которые доставляли в город продовольствие, медикаменты, одежду. Если грузовики охранялись слабо, Каюм устраивал засады, сжигал машины и груз. Каюм был уже далеко не новичком среди «защитников ислама», но побаивался Рауфа. Этот оборотень знал, казалось, о всех промахах, вольно или невольно допущенных его бандой.

— Что же это делается, брат? Сопливые девчонки на виду у всего города корчат из себя революционерок,— мягко упрекал его Рауф во время последней встречи.— Хочу по-дружески предупредить: слухи об этом разносятся далеко. Можешь себе представить, как недовольны наши друзья там... Наверное, они думают: «Мы им даем деньги — и ведь немалые деньги, правда? А в это время Каюм воюет со стариками в пассажирских автобусах».

Каюм злобно взглянул на собеседника. Неужели эта лиса сообщила в Пешавар об автобусе?

— Нет, нет, ты не беспокойся. Я пошутил. Там наверняка были люди, которые заслуживали хорошей трепки. И все-таки скажу тебе как брату: пора показать, что мы не бросаем слов на ветер. Неверные должны бояться выходить на улицу. Пусть смерть настигнет и тех, кто сочувствует новой власти. Еще беспощаднее должен быть террор на дорогах. Надо лишить Герат продуктов, товаров первой необходимости, отрезать его от страны. Ты должен разжигать недоверие к нынешней власти. Пусть твое имя внушает страх.

— Я постараюсь,— хмуро обещал Каюм.

— Знаю. И подвиги твои не останутся без награды.

— Нафису схватили бандиты!

— Что? — Фазиля остановилась, но незнакомая женщина, вполголоса сообщив ей эту новость, обогнала ее и, не оборачиваясь, торопливо перешла на другую сторону улицы.

Нафиса... Надо немедленно что-то делать. Первым желанием Фазили было догнать эту женщину, но время уже ушло. Незнакомка скрылась в лабиринте узких переулков старого города. Впрочем, подумала Фазиля, эта женщина сказала все, что знала. Нафиса схвачена бандитами...

Фазиля ускорила шаг. Скорее в комитет, к товарищам — вместе они что-нибудь придумают. Надо сообщить Мухтару. Оповестить ХАД. И обязательно — это надо сделать немедленно — пойти в дом Нафисы. Может быть, все это розыгрыш, недоразумение, ошибка. Вот ее дом, сейчас позвоню, дверь откроется, и на пороге я увижу свою подругу, как всегда красивую и жизнерадостную.

На пороге Фазиля увидела испуганную, с красными от слез глазами младшую сестру Нафисы. Из глубины дома доносились рыдания матери. Все оказалось правдой: здесь побывали неожиданные и бесцеремонные гости — на полу валялись разодранные книги, осколки разбитой посуды...

— Они пришли этой ночью,— всхлипывая, рассказывала маленькая девочка,— бесшумно влезли через открытое окно и связали отца. «Где Нафиса?» — спросил меня один из бандитов. Я ответила, что сестры нет дома. Но один из бандитов уже тащил Нафису за волосы из другой комнаты.

— Бедные вы мои,— голосила за стенкой мать.— И за что нам такое горе... О, помоги, аллах, спаси мужа и дочь!

Вместе с Нафисой бандиты увели отца.

Мухтар привел Несора-доку в комитет ДОМА и попросил отнестись к бывшему душману с максимальным вниманием. Кадыр предложил парню жить пока в маленькой пристройке к зданию комитета и для начала поручил ему выполнять обязанности истопника. Приближались зимние холода, все равно кому-то надо было заботиться о печах. Несор, весьма удивленный тем, что его не отправили в тюрьму, согласился. Но про себя решил бежать отсюда при удобном случае. Случаев таких с первого дня работы представилось сколько угодно. Никто не охранял пленного, не ограничивал его жизнь какими-либо запретами. Несор все откладывал и откладывал побег и наконец совсем перестал вспоминать об этом намерении.

Сначала ему мешала уйти обычная в таких случаях мысль: куда податься? С душманами его пути разошлись — это

Несор невольно стал прислушиваться к разговорам своих сверстников. Где они, эти враги ислама, о которых ему день и ночь твердили в банде? Несор видел, что сверстники из ДОМА совсем не напоминают «страшных кафиров», которые рисовались в его воображении, а, наоборот, ведут себя скромно и достойно. Странно...

И к Несору тоже присматривались. Кадыр не спешил лезть к парню с расспросами и уговорами, понимал, что время будет лучшим воспитателем для этого забавного парня. В присутствии Несора они обсуждали работу агит-отряда, говорили о планах, спорили, распевали революционные песни... Пусть слушает. Пусть сам поймет, ради чего стоит жить. Пусть думает.

И вскоре Несор стал преданным борцом революции. Лишь внешне он остался таким, как был: черные чалма и рубаха, белые шаровары, пышные усы, серьги в ушах.

Во время одной из боевых операций он попал в западню, но не стал ждать смерти. Не таясь, вышел Несор из укрытия на деревенскую площадь, будто бы желая сдаться в плен. В каждой руке он держал по гранате с выдернутыми кольцами. Разомкни ладони — и взрыв. Ничего не подозревавшие душманы опустили автоматы, поджидая его на противоположной стороне площади. И тут Несор краем глаза увидел в переулке мотоцикл с заведенным мотором. Гранаты полетели во врага, а сам он в два прыжка очутился за дувалом и умчался на мотоцикле.

Когда в комитет приходили новые люди, им обязательно представляли рослого парня в странном наряде: «Это Несор-доку, наша знаменитость».

Нафису по приказу Каюма выкрал один из его подручных — Гульахмад Гальбатуни, руководивший группой городских террористов. Той же ночью девушку и ее отца с завязанными глазами привезли в дом у Кандагарских ворот. В задних комнатах чайханы террористы оборудовали свое логово. Они рассчитывали вырвать у девчонки имена и адреса самых активных членов партии и молодежной организации, а потом...

Утром девушку привели к Гульахма-ду, и тот, вспомнив наставления Каюма, выпроводил из комнаты конвоира. Присев рядом, он с восхищением протянул:

— Так вот ты какая, вероотступница...

Нафиса же глядела на него будто дикая кошка. Слезы ее высохли.

— Что вы сделали с отцом? Где он?

— Отец? — не понял бандит.— При чем тут отец? Если его еще не отправили на тот свет, значит, он здесь.

— Вы не смеете его трогать! — крикнула Нафиса.— Он ни в чем не виноват!

— Ну, в этом ты, положим, заблуждаешься,— ответил Гульахмад.— Твой отец провинился перед аллахом, он не сумел воспитать тебя правоверной мусульманкой и не выколол тебе глаза, когда ты сняла паранджу.

Гульахмад задумался и вдруг понял, что он сейчас ослушается Каюма. Это может стоить ему жизни. Каюм, конечно же, разозлится. Он, Гульахмад, будто поменялся ролью с этой девчонкой: не она, а он оказался в плену — у ее красоты. Нет, Гульахмаду ни к чему ее пытать и тем более убивать. Он сделает ее четвертой женой. Душман распорядился привести отца Нафисы. Его избили ночью Жизнь едва теплилась в немолодом теле. Девушка, увидев отца, заплакала, обняла его. Гульахмад встал с коврика и как о чем-то уже решенном сказал:

— Благодари за милость, старик. Я беру твою дочь в жены.

Нафису вновь охватил гнев. Но, к счастью, ее опередил отец:

— Именем аллаха прошу,— обратился он к душману,— не позорь себя. Не бесчесть дочь, силой забирая ее в жены. Давай договоримся как добрые мусульмане: ты пришлешь к нам сватов, и тогда справим законную свадьбу.

У Нафисы едва хватило выдержки смолчать. Она поняла, что отец выбрал единственный путь к спасению. И даже не ей, а им обоим.

Гульахмад подумал немного и... согласился. Наверное, он рассудил так: «Девчонка запутана и вряд ли захочет рисковать жизнью».

На другую ночь пленников привели с завязанными глазами домой, душманы предупредили, что каждый шаг «невесты» теперь будет известен. А через несколько дней пусть она ждет сватов. Однако «несколько дней» растянулись на целый месяц. Нафиса поддерживала связь с комитетом через Фазилю, приходившую в дом под видом торговки овощами. Товарищи категорически запретили Нафисе выходить на улицу. Люди Гульахмада постоянно следили за ее домом. Но и Маджид времени не терял: оперативная группа хадовцев просочилась в дом. Оставалось ждать гостей.

Однажды босой мальчишка-беспризорник принес письмо отцу Нафисы: «Сегодня ночью придем». Но душманы хитрили. Никто в эту ночь не явился, наверное, люди Гульахмада наблюдали за домом. И, только окончательно поверив в свою безопасность, душманы отправили «сватов». Их взяли в ту же ночь...

Гератская агитбригада действовала. От селения к селению продвигался отряд, а впереди него, быстрее машин, шла людская молва. В кишлаках говорили о храбрых юношах и девушках, которые рассказывают народу правду о событиях, происходящих вокруг, интересуются нуждами дехкан, выступают с концертами.

...Сначала агитаторов, бывало, слушала горстка людей, а скоро майданы не могли вместить всех желающих послушать слово правды. Из многих окрестных кишлаков к Кадыру зачастили дехкане с просьбой прислать к ним агитотряд.

Да, отряд сражался! И не только с вековым невежеством. Нередко агитаторы откладывали в сторону музыкальные инструменты и брались за оружие. Случалось, отряд вступал в кишлак, где только что побывали душманы. Они скрывались где-то рядом, их осведомители следили за молодыми посланцами революции. Душманы выжидали удобный момент, чтобы расправиться с агитбригадой и сочувствующими дехканами. Кое-кто, опасаясь мести, отсиживался по домам, избегал даже ненароком выказать свое расположение к новой власти.

В отряде вскоре образовалась боевая группа: Кадыр, Латиф и еще несколько смелых парней. Они разведывали обстановку перед входом в кишлаки, несли круглосуточную охрану лагеря агитотряда. Там, где работал отряд, появлялись ячейки молодежной демократической организации. Фазиле поручили привлекать к работе девушек и замужних женщин.

Дехкане мало-помалу поняли, что перед ними представители прочной демократической власти, которая призвана выражать их интересы, защищать от произвола душманов.

В кишлаках после отъезда агитбригады возникали отряды местной самообороны.

Еще месяца не проработал отряд, а уже земля горела под ногами душманов. Дехкане, вчера повсюду покорные и запуганные, сегодня отказывали бандитам в ночлеге и пище, сами брались за оружие, загоняя их дальше и дальше в горы.

Как-то в лагерь агитбригады на берегу реки Герируд пришла необычная делегация: три старика, вооруженные допотопными ружьями.

— Мы из Калай-бадбахт,— заявил самый представительный из гостей.— По поручению сельского схода мы пришли, чтобы пригласить вас к нам в кишлак.

Седобородый произнес речь с большим достоинством, словно приглашал на обед к шейху, а не в глухой кишлак.

— Где находится это селение? Никогда не слышал кишлака с таким странным названием,— сказал Кадыр.

Название кишлака переводилось как «Крепость несчастных». Старик все так же степенно разъяснил — они живут в полудне ходьбы отсюда, в уезде Кишм. И туда докатилась добрая молва об отряде. Жители кишлака всем миром приглашают молодых товарищей (старик так и сказал — «товарищей»), обещают оказать им гостеприимство.

Кишм? Гостеприимство? Кадыр даже вздрогнул, услышав такое приглашение. Да ведь в Кишме, всякий знает, сейчас вовсю орудуют банды Камаледдина.

Кадыра предупреждали о том, что в самом Кишме душманы спокойно разгуливают по улицам, нагоняя страх на все население. Товарищ Маджид пока не рекомендовал агитаторам забираться так далеко от Герата. А тут приглашают в гости!

Друзья Кадыра, обступив стариков, удивленно разглядывали древние шомпольные ружья, их ветхую, запыленную одежду.

Кадыр пригласил странную делегацию к столу, стоявшему в тени чинар. Гости с достоинством приняли приглашение. Однако уселись не на лавку, а прямо на траву, поджали под себя ноги.

Чай пили молча. Было в их поведении что-то странное, и причина этого не только в почтенном возрасте. Стариков переполняла необъяснимая гордость за свою миссию. Правда, Фазиля отметила и другое: сахар старики давно не видели. Гости охотно потянулись к вазочке с рафинадом, но, взяв по кусочку, есть не стали, а спрятали за пазуху.

С чаепитием было покончено, и Кадыр приступил к детальным расспросам. Да, согласились с ним старики, в Кишме действительно бесчинствуют банды, и дорога туда небезопасна. Но в кишлаке Калай-бадбахт совсем иная жизнь: все дехкане сплотились вокруг партячейки, созданной их односельчанином Мирзой Кабиром. Мирза возвратился недавно из Кабула, и с этого момента вся жизнь стала другой.

— Все стало по-другому,— враз закивали старики.

— Приезжайте,— с поклоном повторил седобородый.— И все увидите сами. Встретим как самых уважаемых гостей.