С детективом Кэти Кинг по ночному Лос-Анджелесу

Лос-Анджелес — необычный город, даже для Америки. По-моему, его и городом-то даже назвать трудно. Это скопление какого-то огромного количества городов, городков, поселков, пустырей, промзон, гигантских автостоянок. Население его представлено десятками этнических групп, которые живут в своих кварталах, сохраняя собственный уклад или создавая новые, чисто лос-анджелесские правила и порядки, вовсе не подчиняющиеся здравой логике, а тем более закону...

Не удивительно, что город лидирует в США по уровню преступности, а его окраины — это вотчина молодежных банд, прежде всего — черных и испаноязычных.

 

 

Постоянные «разборки» между собой — главный принцип их существования. Если ты принадлежишь к банде, то должен убить кого-то из другой.

О молодежных бандах нам с коллегами-журналистами поведал сержант Уэс Макбрайд из Ранчо-Домингес, пригорода Лос-Анджелеса.

— Слава Богу, — добавил сержант — члены банд в основном неграмотны. А то бы их преступления были более изощренными и бороться с ними было бы гораздо сложнее...

Ближе к шести вечера в участке начали собираться шерифы, работающие по программе «Операция «Безопасные улицы», и стали разбирать нас по своим патрульным машинам. Я достался детективу Кэти Кинг. Название ее должности означает, что она не только патрулирует улицы и ловит преступников, но и занимается расследованием.

Кэти Кинг внешне мало походила на полицейского: симпатичная, улыбчивая женщина средних лет в джинсах, кроссовках и клетчатой рубашке с короткими рукавами. И только уже перед выездом на дежурство она нацепила на пояс наручники, кобуру с пистолетом, а сверху надела зеленую куртку с нашивкой «Шериф», предварительно облачившись в бронежилет.

Всем моим коллегам-журналистам тоже велели надеть бронежилеты и подписать необходимые бумаги. Их довольно пространный текст содержал в себе весьма простую идею: в случае каких-либо неприятностей ответственности полиция не несет, то есть человек отправляется на вечернее дежурство с шерифом на свой страх и риск.

Я сел в машину на заднее сиденье. Передо мной устроилась детектив Кэти, а рядом с ней ее напарник и водитель Мигель. Мне, как позже выяснилось, повезло: остальные патрульные машины, на которых отправились с шерифами на дежурство мои коллеги, были не столь удобны, как моя, — задние сиденья в них предназначались для задержанных, а посему были твердыми, как деревянные лавки, и отделены от передних сидений железной решеткой. Я же ехал с полным комфортом и мог спокойно разговаривать с Кэти, сидевшей вполоборота ко мне.

— В форме работают те, кто арестовывают преступников, — объяснила мне Кэти. — Мы же занимаемся расследованием. В каждом квартале мы следим за бандой, которая там действует. Я просто езжу по району, беседую с членами банд, занимаюсь, так сказать, профилактикой. Я знаю всех членов банд в лицо, знаю их матерей, сестер, подружек. Если нужно, выезжаем и в другие районы.

Опаленные южным солнцем бесконечные кварталы, застроенные однообразными домиками в один-два этажа с небольшими двориками перед ними, казались вымершими. Лишь у некоторых из домов крутились группки людей, провожавшие взглядами нашу машину.

— Мы тут знаем каждый дом, каждый проулок, — говорила Кэти. — Это — один из самых опасных кварталов на нашем участке. Район называется Комптон-Линвуд. Раньше в нем в жили в основном черные, теперь — «латинос».

Честно говоря, поначалу мне все казалось, что Кэти и ее напарник специально сгущают краски, а наше дежурство в патрульной машине — это некая беззаботная прогулка, эдакий обязательный аттракцион для посещающих Лос-Анджелес иностранных журналистов, насмотревшихся полицейских боевиков. И рассказы сержанта Макбрайда, хоть и подкрепленные статистикой и весьма жутким слайд-фильмом со снимками окровавленных и обезображенных жертв, никак не вязались с видом вполне мирных кварталов лос-анджелесских предместий.

Мы остановились у размалеванной надписями и какими-то знаками стены.
— Это граффити местной банды, — пояснила мне Кэти. — Она называется «Ларго».

Полицейские показывали мне изукрашенную стену как свидетельство преступной активности в районе, но я по-прежнему принимал это не особенно всерьез — у нас в Москве заборы порой бывают изрисованы, исписаны словечками и похлеще. Ну, тусуются какие-то подростки, малюют что им придет на ум на стенах, только как это связано с убийствами?

Потом я смог убедиться, что американские полицейские прекрасно умеют отличать безобидные настенные росписи, которые просто подпадают под статью о хулиганстве — ибо портить стены нигде не позволяется — от символов банд, которыми они метят свою территорию. У каждой банды такие символы обязательно имеются.

— Пару дней назад здесь была перестрелка, — заметила Кэти, когда мы проезжали по какой-то улице. — Но обошлось без жертв. Здесь живут люди с низкими доходами, в основном те, кто получает социальное пособие. Молодежь в школу не ходит, увлекается Пи-Си-Пи... Это сокращение от «пенциклопин». Такой наркотик, типа ЛСД Галлюциноген. Прибавляет храбрости...

Квартал тянется за кварталом, все абсолютно однообразно, никаких происшествий. Я настораживаюсь, когда начинает мигать лампочка вызова по телефону, но это самый обычный разговор — у Кэти коллеги запрашивают какие-то данные, она шутит с ними, ничего особенного... Я начинаю немного разочаровываться и спрашиваю детектива, как она пришла в полицию.
— Я закончила классы уголовного права в колледже, — говорит Кэти. — А потом три года работала в полиции Лос-Анджелеса — проверяла парковочные счетчики. Но я не любила это занятие, мне хотелось настоящей полицейской работы — а то что это: класть извещения о штрафе под «дворники» за неоплаченную парковку...

Машина остановилась у группы подростков лет от четырнадцати до девятнадцати на вид. Среди них была и пара девчонок. Один парень опирался на костыль.

— Это наши подопечные, из банды «Ларго», — сказала мне Кэти, и, опустив стекло своего окна, приветливо и дружелюбно обратилась к подросткам:
— Привет, как дела?
Те нерешительно, но тоже вполне дружелюбно закивали в ответ.
— Чем заняты?
— Да так, ничем...
— А знаете, у нас в машине журналист.
Не хотите поговорить? — продолжала Кэти.

Подростки переглядывались, но особенного желания разговаривать с представителем прессы не выражали.

— А он из России, вы ведь никогда не говорили с русским...
Смуглолицые подростки немного оживились, стали заглядывать в заднее окно, и даже тот, с костылем, подковылял к машине. Потом один из них, по виду самый старший и, наверное, главный, улыбаясь, с сомнением и недоверием, похоже, считая, что его разыгрывают, спросил:

— Правда, что ли? Скажите-ка что-нибудь по-русски.
— Привет, ребята, как дела? — опустив стекло, отвечал я.

Они еще больше оживились. Настороженность не исчезла, но они стали хихикать, перекидываться между собой короткими фразами и подошли к машине почти вплотную.
— А как по-русски будет «Ларго»? — спросил меня главный.
— Большой, — ответил я.
«Болшой», «болшой», «болшой», — стали повторять подростки, смеясь вполне дружелюбно. Русское слово им явно пришлось по душе. А главный затем изрек:
— Мы члены банды «Болшой».
Я хмыкнул в ответ.
— А сняться не хотите? — предложила им Кэти, показывая на мою камеру. — Ваше фото в русском журнале будет...
«Не, не, не», — дружно, хоть и не очень уверенно, раздалось в ответ.
— Ну нет, так нет, — сказала Кэти. — Тогда пока.

И наша машина тронулась дальше по улицам Комптон-Линвуда, контролируемого бандой «Ларго», члены которой махали руками нам вслед.
— Вот так мы с ними и общаемся, пока они чего-то не натворят. Мы знаем их, они нас. Подъедем, поговорим...

— Они вас не особенно боятся, да и вы с ними радушны. Это что у вас, игра такая? — поинтересовался я.
— Мы чувствуем, когда они что-то замышляют. По их поведению заметно. А сейчас, видите, они вели себя вполне спокойно, значит, ожидать ничего не стоит. Так что и мы с ними по-приятельски, — объяснила Кэти.
— А что у того паренька с ногой?
— Да подстрелили в стычке неделю назад, — спокойно отвечала детектив Кинг.

Мне показали еще одно граффити с символами банды и ее именем; мы остановились у какого-то дома, и Кэти поговорила с какой-то мамашей, как она мне объяснила, кого-то из «отпетых». «И так будет все дежурство?» — подумал я, а когда мы вырулили на более оживленную магистраль и остановились у ресторанчика «быстрой пищи» («Вы обедали? Надо зайти перекусить»), уже было окончательно решил, что ничего интересного больше в программе не намечается.

У ресторанчика уже собралось несколько полицейских машин — видимо, это постоянное место обеда «копов» района. И в компании доброй дюжины рослых мужчин в форме, с наручниками и пистолетами на поясах, я чувствовал себя вполне спокойно даже в этом, имеющем не самую добрую репутацию квартале.

Кэти, естественно, со всеми была знакома, и, судя по улыбкам и взаимным шуткам, даже состояла в приятельницах. Один из «копов» пересел к нам за столик и перекинулся с моим детективом несколькими фразами, как говорится, «за жизнь».

— Кэти, — спросил я, — как вы, женщина, чувствуете себя в полиции? Ведь, наверное, непросто работать, когда вокруг сплошь мужики?
— Да, знаете, когда первые женщины стали появляться в полиции, их просто не навидели. Очень трудно было найти мужчину, который хотел бы работать со мной. И мне пришлось доказывать, что я полицейский не хуже их. После работы с проверкой счетчиков, я пошла на три с половиной года работать в тюрьму. Там прошла хорошую школу, многое узнала о бандах — если хочешь стать помощником шерифа, должен пройти тюремную школу. Потом — шестьдесят недель Академии шерифов округа Лос-Анджелес. И вот я здесь, уже четыре года занимаюсь патрулированием. А скоро двадцать лет как в полиции...

— Часто приходилось стрелять?
— Я держу свой пистолет наготове каждую ночь. Но, слава Богу, не использовала его ни разу. Так что я не знаю, что такое убить человека. Несколько раз я была уже готова нажать на курок, но в последнюю секунду воздерживалась. Одна моя сокурсница стреляла по людям семь раз...
— А с гибелью ваших коллег и друзей сталкивались? Бывало ли самой когда-нибудь по-настоящему страшно?
— Месяца три назад мы потеряли одного помощника шерифа. А в 1988 году я лишилась своего лучшего друга: он разбился на вертолете, когда отслеживал на границе прохождение наркотиков. За два года до этого в него тоже стреляли. Так что я знаю, что такое смерть... Ну а насчет страшно или нет... Опаснее всего — это кататься на водных лыжах вот с ним, — засмеялась Кэти, кивнув на подсевшего к нам за столик коллегу.
— А если серьезно, — продолжала она, — был момент. Как-то один тип сбежал из тюрьмы, угнал машину. Мы нашли его. Но он сбил моего напарника — потом, выяснилось, сломал ему несколько ребер, пытался бежать. Тут-то я его и остановила, направила пистолет. Но он тоже оказался парнем не промах — чуть пистолет у меня не вырвал, пытался из него же меня застрелить. Но все обошлось...

Я допил свой кофе, и мы вышли к машине. Уже вечерело. Я перешел на другую сторону улицы в корейскую лавку купить сигарет. Кэти вошла вслед за мной и сказала владельцу: смотрите, кого, мол, к вам привела, журналиста из России. Похоже, она знала здесь всех. Продавец заулыбался, закивал, что-то затараторил, обращаясь не то ко мне, не то к Кэти. И все-таки, несмотря на всю эту приветливость, мне бы совсем не хотелось жить ни в этом районе, ни вообще в этом гигантском городе.

Словно поймав мою мысль, Кэти, уже в машине, сказала:
— На улицах стало намного опаснее. С 1979 по 1985 годы моей работы на шерифском участке Линвуд у меня было всего пять убийств. А сейчас! Молодые теперь, не задумываясь, идут на насилие, они никого не уважают и не боятся. Особенно полицию, и особенно после дела с Родни Кингом. А после тех волнений отношения стали вообще совсем натянутыми...

О деле Родни Кинга я знал. В 1992 году полицейские остановили чернокожего по имени Родни Кинг за превышение скорости. Вспыхнула ссора, в результате которой полицейские сильно избили его. Сцена избиения была заснята на видеопленку и показана по телевидению. Это послужило толчком к расовым беспорядкам, охватившим большую часть Лос-Анджелеса и особенно черный квартал Саут-Сентрал. Инцидент сильно подорвал репутацию лос-анджелесской полиции, и хотя участников побоев изгнали из ее рядов и осудили, а Родни Кинг получил немалую денежную компенсацию, отношение к «копам» в Лос-Анджелесе, особенно со стороны черного населения, стало более чем предубежденное.

— Но вы не думайте, — вступил в разговор Мигель, напарник Кэти, — 95 процентов населения Лос-Анджелеса хорошо относятся к полиции. Дело в том, что полиция для них — что-то свое, местное, потому что она подчинена местным властям. Да и мы стараемся с населением отношения наладить...

Приятные беседы с членами банд и их родителями, видимо, часть этих усилий, подумал я.

— Но, вообще-то, я чувствую: в городе что-то происходит, — продолжала Кэти. — Не могу точно сказать, почему, но мне кажется, в 1997 году в городе снова будут волнения. Не нравятся мне эти «Черные мусульмане», они мутят воду и вдобавок прекрасно организованы.

— Но до этого будут волнения среди мексиканцев, — опять вмешался Мигель. — После тех «черных» волнений в Саут-Сентрал правительство стало вкладывать деньги в афро-американцев. Мексиканцы чувствуют себя обиженными...
— Сейчас полиции стало трудно работать. Все очень хорошо знают свои права. Чуть что — жалобы. Начальство тоже не хочет больше скандалов, — продолжала Кэти.
— Задержать человека и предъявить ему обвинения зачастую просто невозможно. Тут недавно один малый ударил полицейского по лицу стальным прутом, тут же положил его и пошел как ни в чем ни бывало. И мы ничего не могли сделать...

Было уже восемь вечера. Мы ехали по какой-то довольно широкой улице в квартале Кьюдахи в юго-восточной части Лос-Анджелеса.

— Давай заглянем-ка сюда, — сказала Кэти напарнику, и тот свернул во двор у бара «Чачанилья». Судя по картинкам, висевшим на двери, и высунувшейся оттуда на минуту какой-то уже немолодой полной дамочке определенного вида, я понял, что это какое-то ночное заведение с сомнительной репутацией, причем не самого высшего пошиба.

У входа сшивались двое парнишек — один прислонился спиной к заборчику, другой стоял не слезая с велосипеда. Кэти с водителем вышли. Он подошел к стоящему у забора, она — к велосипедисту.

Через минуту тот, что у забора, стоял уже лицом к стене, подняв руки, и Мигель обшаривал его карманы. Кэти обыскивала второго, так и оставшегося стоять над рамой велосипеда.

«Чего прицепились к парнишкам? Совсем ведь безобидные ребята, — подумал я. — Попробовали бы поставить так к стене да обыскать кого-нибудь в приличном квартале».

Кэти, ощупывая своего от подмышек до ботинок, обнаружила у него что-то в боковом кармане брюк.
— Что это? — Я слышал их разговор отчетливо.
— Зажигалка.
Кэти не поверила, полезла к нему в карман, и на мгновение я увидел в ее руке маленький револьвер, который она тут же убрала в свой карман, на несколько секунд отпустив паренька.

Этих секунд хватило, чтобы мальчишка — иначе я бы его и не назвал — резко соскочил с велосипеда и рванул наутек со двора в сторону улицы.

Поддавшись какому-то охотничьему инстинкту и азарту преследования, я распахнул дверь машины и бросился было вдогонку, но Кэти Кинг крикнула:
— В машину!

Через мгновение Мигель был уже за рулем и забрасывал на крышу мигалку, а Кэти связывалась по телефону с участком.

Мы вылетели на проезжую часть и, свернув вслед за парнем направо, понеслись по улице. Беглеца уже не было видно, но оказавшийся на соседнем углу на мойке автомашин мужчина махал нам, показывая в сторону проулка. На полном ходу, визжа тормозами, мы свернули туда, но вдруг непонятно откуда взявшийся пешеход — какой-то пожилой китаец или кореец — заметался перед самой машиной. Нам пришлось затормозить. Драгоценные секунды были упущены. Парень исчез в проходных дворах, на которые быстро, по-южному, уже опускались сумерки.

— Восемнадцать лет, рост столько-то футов столько-то дюймов, «латино», прическа — «конский хвост», бежевые рубашка и брюки... — передавала Кэти по телефону.

Через минуту с воем сирены и мигающими огнями к нам подъехала еще одна машина — обоих сидевших в ней полицейских я уже видел в ресторане, где мы пили кофе.

Еще через пару минут я услышал стрекотание кружившего над кварталом вертолета. Вокруг стали собираться прохожие. Ко мне обратилась какая-то старуха, плохо говорившая по-английски:
— А что он сделал?
Я стал объяснять, показывая в сторону «Чачанильи».
— Что, бар ограбил? — спросила она как о само собой разумеющимся.
— Да нет, удрал от полиции, когда у него отобрали пистолет.
— Пистолет! Вот мерзавец! — с деланным ужасом и возмущением воскликнула она.

«Неужели упустили? Найдешь его тут!» — глядя на бесконечные однообразно-скучные проходные дворы, белевшие в сумерках домики и заборчики, думал я, еще не успокоившись от азарта погони.

Кэти и ее коллеги выглядели спокойно:
— Он не слез с велосипеда, и это было даже лучше, чем ставить его к стене. Не представляла, что он сможет так сорваться...

В нашей машине раздался звук зуммера и замигала лампочка вызова. Кэти Кинг взяла трубку.
— В машину! — скомандовала она, и мы снова рванулись с места.

В паре кварталов, на боковой улочке мы увидели впереди еще две стоящие полицейские машины со включенными мигалками. Их красный и голубой свет то и дело выхватывал из темноты отдельные лица собиравшейся вокруг толпы. Один из полицейских держал за руку нашего беглеца.

Подошла Кэти, еще раз обшарила парня, на этот раз положив его лицом на одну из полицейских машин, и защелкнула за его спиной наручники. Продолжая и после этого держать его за руку, она отдавала своим коллегам распоряжения. Из толпы появился какой-то мужчина, представившийся отцом задержанного. Полицейские записали его имя и адрес, а парня посадили в машину с жесткой скамейкой и решеткой и увезли в участок. Толпа, взиравшая на все это не особенно дружелюбно, стала понемногу расходиться...

Мы тоже сели в машину.
— А чего вы второго, что у бара был, не задержали? — спросил я.
— А куда он денется, — спокойно ответила Кэти и сказала напарнику:
— Поехали, возьмем у него показания.

Второй парень, к моему удивлению, все еще был на прежнем месте, у входа в «Чачанилью». И только посмотрев на часы, я понял, что с тех пор, как мы в первый раз подъехали к бару, прошло чуть более двадцати минут.

Мигель записал его имя и адрес.
— Он нам нужен как свидетель, — объяснила Кэти.
— Если вам нужны свидетели, можете рассчитывать и на меня, — полушутя-полусерьезно предложил я.
— А кстати: запишите-ка мне свои данные, — серьезно ответила детектив Кинг.

Мы двинулись обратно в участок по уже совсем ночному Лос-Анджелесу. Теперь те же пустынные улицы мне не казались столь безобидными, как пару часов назад. Взяв фонарик, Кэти проверяла по бортовому компьютеру какие-то данные и записывала что-то в блокнот.
— Слушай, как же фамилия того полицейского из второй машины, а? Мне нужно для рапорта, — обратилась она к Мигелю. Тот покачал головой. Кэти стала что-то набирать на клавиатуре, и через полминуты компьютер выдал нужную фамилию. — Точно, он.

У полицейского участка, в недрах которого уже допрашивали нашего задержанного, стояло несколько коллег Кэти.

— Ему шестнадцать лет. И уже два ареста. Мы по дороге поговорили с ним немного. Сначала сказал, что купил пистолет за 50 долларов. Зачем? Будто кто-то хотел отнять у него велосипед, и нужно было защищаться. Мы проверили — оказалось, пистолет матери, спер у нее... Еще что-нибудь всплывет, — делились с нами своей информацией «копы».

Кэти вытащила из кармана тот самый револьвер, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор:
— Я такого и не видела раньше.
Один из мужчин повертел в руках маленькую, элегантную и с виду безобидную игрушку, и открыл ее. Револьвер был заряжен.
— А почему вы решили проверить именно этих парней? — задал я Кэти вопрос, который давно уже вертелся у меня в голове.
— Ведь с виду они были совершенно безобидные.
— Чутье, — пожала она плечами. — Интуиция. Видимо, ждал кого-то около входа. Хотел свести счеты или просто поднять свой престиж в глазах других членов банды. Чего ему еще там было делать? Когда столь ко лет работаешь в полиции, появляется какое-то особое чувство...

Потом мы объехали еще несколько кварталов. Но все было спокойно. Этот вечер в доверенном Кэти Кинг участке, похоже, обошелся без стрельбы...

Когда прощались с Кэти, я спросил, как она относится к фильмам типа «Сирен» и «Полиции Майами».
— Знаете, мне они нравятся.
Это меня удивило, ибо я ожидал услышать что-то насмешливо-ироничное.

— Вообще люблю фильмы о полицейских. В них многому можно научиться...

Обратно в гостиницу меня взялся подбросить один из коллег Кэти. Я попросил провезти меня через черный квартал Саут-Сентрал — показать, как ночью выглядит этот район, печально знаменитый своими расовыми волнениями 1992 года.

Крупный, основательный, уже не молодого возраста полицейский, не торопясь вел машину по темным улочкам, застроенным все такими же безликими маленькими домиками, и бросал краткие комментарии.

Мы выбрались на довольно широкую улицу. Я услышал, как щелкнули замки, запирающие изнутри все двери. Водитель сказал:
— Раньше это была единственная трасса, которая связывала аэропорт с центром города. Часто по ней ездили богатые люди, которые, только приехав, не знали о местной специфике. У светофоров к ним подбегали бандиты, врывались в машины, отбирали бумажники. И ничего нельзя было сделать, пока не построили новое сквозное шоссе.

Мы остановились на перекрестке. Я прочел название улицы — «Империал хайвей». А полисмен указал на бензозаправочную станцию «АРКО» напротив:
— За прошлый год ее грабили 150 раз. Видите, владелец даже обнес ее специальной оградой...
— Ну и работка у вас, — заметил я.
Он хмыкнул:
— Как у полицейского, у меня проблемы в основном с черными. А как у человека — с латинос. У них совершенно особая психология.

И я вспомнил слова детектива Кэти Кинг, когда спросил ее: что же теперь будет с задержанным нами парнем:
— Единственно, что в моих силах, — уберечь от дальнейших преступлений. А исправить его уже нельзя...