Тысячи ароматов Крита

Неулыбчивое рыбацкое счастье

Мокрое после дождя шоссе блестящей черной лентой вьется среди изумрудных склонов пологих холмов. Темно-зеленые кипарисы, выстроившиеся вдоль дороги, сливаются в сплошную стену. На поворотах, когда Георгиос притормаживает, в просветах между деревьями видны уступы террас, огороженных желтыми камнями, ровные ряды оливковых деревьев

— Через десять минут будем на месте, Константинос уже ждет нас,— говорит Георгиос.— Если у него ничего не изменилось, сразу же выйдем в море.

— Вы часто рыбачите вместе,— спрашиваю я.

— Нет, в последнее время редко.

 

 

Когда жил в деревне, я помогал ему — мы ведь были соседями. А сейчас я окончательно перебрался в Ираклион. Вожу туристов на автобусе по Криту. Вся жизнь, можно сказать, в дороге. В деревне у меня остался брат.

— Он тоже рыбак.

— Пока еще выходит в море, но дела с каждым годом идут хуже. Брат собирается последовать моему примеру отправится в город и попробует найти там работу. Все зависит от везения по нынешним временам устроиться — дело нелегкое.

Георгиос тормозит и останавливает машину на узкой обочине.

— Дальше пойдем пешком. Тут грунтовка, да такая, что по ней на машине лучше не ездить.

К рыбацкой деревушке, куда мы с Георгиосом направляемся, ведет даже не дорога, а широкая тропа. Спускаться приходится медленно, обходя огромные камни, преграждающие путь.

В ярких лучах солнца, разгоняющих остатки утреннего тумана, валуны желто-белые. Серебристая листва олив дрожит от легкого морского ветерка. Тропинка становится все круче, свиваясь словно пружина Георгиос не сбавляет шага. Ему уже шестой десяток но, он легко сбегает вниз, и я стараюсь не отставать от него.

Слышен глухой рокот прибоя. Пробравшись через покрытые росой колючие кусты, входим в деревню. Снежно белые домики лепятся на пологом склоне горы. Поставлены они так тесно, что селение напоминает лабиринт.

По узкой улочке — раскинь руки и коснешься стен — мы спустились к морю. Из песка торчали шесты, на которых колыхались развешанные рыбацкие сети. Константинос ждал нас у крохотной пристани. На камнях мола, едва выступающего из воды, скользким ковром лежали зеленые водоросли.

Здесь был пришвартован баркас Константиноса, который и размерами и конструкцией более всего напоминал спасательную шлюпку.

Через четверть часа Георгиос отталкивается багром от пристани, Константинос запускает двигатель, и баркас словно нехотя отходит от берега. Маленькое суденышко сначала тяжело переваливается через бегущие ему навстречу волны, потом медленно набирает скорость. Спустя час мы в открытом море. Сбросив сеть, устраиваемся на пустых деревянных ящиках передохнуть.

— Константинос, у тебя, по-моему, мотор стучит,— замечает Георгиос.

— Еще; бы ему не стучать. Совсем старая, машинка, только и ремонтирую ее. Купить бы новый мотор, но... не по деньгам.

— Здесь мало рыбы? — спрашиваю я.

— Да нет, рыбы хватает. Вот только цены на нее устанавливают не рыбаки. Улов у нас скупают оптовики, владельцы ресторанов и гостиниц. А платят они сколько считают нужным. Нам же ездить в город торговать на рынке накладно, да и не на чем: транспорта нет. Так что на рыбе сейчас не разбогатеешь.

— Все дорожает... Все дорожает... — размышляет вслух Константинос. — То горючее, то хлеб. А оптовые цены на рыбу не повышаются…

...В этот день рыбацкое счастье нам не улыбнулось. За полдня в сеть попало лишь несколько мелких рыбешек. Порывы крепкого ветра подняли крутые пенящиеся волны.

— Начинает штормить,— сказал Константинос. — Пора возвращаться. Развернув баркас, он закрепил руль. Судно, несколько раз зачерпнув носом воду, направилось к невидимому берегу, с трудом рассекая упругие волны.

— Как вы ориентируетесь в море? — спросил я Константиноса. — Вы не пользуетесь даже компасом.

— Обоняние хорошее. Наш друг по запаху ориентируется,— пошутил Георгиос. — Ведь ветер несет в море ароматы диких цветов и трав.

— Нет, обоняние у меня обыкновенное,— не принял шутку Константинос.— Просто с годами появляется чутье. Дорогу домой я всегда найду без карты — рыбачу-то уже тридцать лет. А насчет запахов Георгиос прав. Сейчас подойдем ближе к берегу, и вы сами его почувствуете. Это аромат Крита. Его ни с чем не спутаешь и никогда не забудешь...

Обратный путь занял немного времени. Впереди показались деревенские домики. На пристани мы простились с Константиносом, Георгиос, извинившись, побежал разыскивать своего брата, а я медленно направился по лабиринту узких улочек к тропе, по которой мы спускались с шоссе. Поселок маленький, но я в нем все же умудрился заблудиться. Наконец, вышел на крохотную деревенскую площадь и остановился. В центре стоял небольшой, сложенный из обтесанных камней обелиск...

Два рабочих дня в сутки

Почти в каждой критской деревне, в каждом городе стоят подобные монументы в честь жителей острова, сражавшихся во время второй мировой войны с гитлеровскими' захватчиками. «Смелый, как критянин», «стойкий, как критянин»— эти выражения давно уже стали поговорками в Греции.

Весной 1941 года началась известная «битва за Крит». Остров стал последним опорным пунктом греческих и английских войск, которые пытались сдержать натиск итальянских и немецких армий, вторгшихся в Грецию.

К концу мая захватчики высадились в различных районах острова. Английские и греческие войска сдали Крит. Тогда на борьбу поднялись жители острова. Все население — практически без оружия и боеприпасов — в течение десяти дней отбивало ожесточенные атаки гитлеровцев. Бои шли за каждую деревню. Фашисты начали еще один штурм Крита, армады самолетов ежедневно вели массированные бомбардировки, В портах высаживались все новые и новые немецкие части.

«Битва за Крит» продолжалась и после того, как, остров оккупировали фашистские войска. На Крите развернулось мощное партизанское движение. Отряды патриотов, укрывшихся в лесных массивах, в горах, действовали во всех районах острова. Вооруженной борьбой народа руководили критские коммунисты.

Вместе с греками в партизанских отрядах сражались советские люди — военнопленные, бежавшие из гитлеровских лагерей смерти. Здесь, на критской земле, вырвавшись из плена, советские солдаты и моряки вновь вступали в бой против фашизма. Тридцать три советских партизана отдали жизнь за освобождение Крита. Они похоронены на городском кладбище в Ханье.

Три раза я побывал в этом городе и всякий раз, подходя к памятнику советским воинам, еще издали видел у его подножия живые цветы — на Крите помнят подвиги героев.

Помнят павших и в городке Анойя, на улицах которого всегда можно встретить пожилых женщин в траурной одежде. Гитлеровцы истребили большинство местных жителей, помогавших партизанам, а деревню взорвали. Лишь немногим семьям удалось спастись в горах. Те, кто выжил, и сегодня носят траур по погибшим друзьям и близким.

…В Ираклион мы с Георгиосом возвращались после полудня. При въезде в город мой спутник свернул с шоссе и погнал машину по узеньким пустынным улочкам, следуя каким-то запутанным маршрутом.

— Так будет быстрее, а то на шоссе наверняка попадем в пробку,— объяснил он мне.

Замелькали невысокие — совсем не городского вида — двухэтажные белые дома с глухими ставнями. Почти не снижая скорости, мы неслись по переулкам, где на тротуарах, а то и прямо на мостовой, тут и там стояли ветхие фанерные ларьки. На каждом повороте мне казалось, что авария неизбежна.

— Уверяю здесь сейчас нет ни одной машины и ни одного прохожего,— сказал Георгиос, заметив мою нервозность. — Вот утром другое дело улицы в этом районе запружены. Тут вовсю идет торговля — настоящий восточный базар. Тогда не то что проехать, а пройти-то трудно. После половины третьего Ираклион замирает. Работа заканчивается, все отправляются по домам — обедают и спят часа два-три — в Греции это время дня называется «мизмери», в Испании — «сиеста». А в половине седьмого город опять оживает. День словно начинается сначала. Для многих это второй рабочий день, а для кого-то — время отдыха и развлечений. Лишь к двум часам ночи Ираклион засыпает вторично — уже до утра. Этого графика придерживаются по всей Греции, да, впрочем, и в большинстве южных стран.

Я не заметил, как за разговором мы выскочили на одну из центральных площадей города. Здесь я и расстался с Георгиосом — ему нужно было немного отдохнуть перед вторым рабочим днем.

Принятый по всей Греции «график» не соблюдали одни лишь туристы даже в этот послеобеденный час они неутомимо фотографировались на фоне огромных пальм, которыми обсажена площадь. Молодой ираклионец, смуглый черноволосый парень в потертых джинсах и голубой майке с надписью «Крит», расхаживал по тротуару и настойчиво, громко зазывал на экскурсию в Кносс, расположенный недалеко от города. Я подошел и купил билет, чем вызвал у парня искреннюю и бурную радость. Можно было подумать, что именно он был одним из создателей знаменитого Лабиринта и теперь приглашает публику полюбоваться плодами своих трудов — вернее, остатками былого великолепия.

Греческие мифы утверждают, что дворец Лабиринт в Кноссе принадлежал царю Миносу, сыну Зевса и Европы. По легендам, именно при Миносе — «герое на троне» — Крит достиг вершины своего расцвета. Царь Минос был участником, а в большинстве случаев и виновником событий, происходящих в мифах о Дедале, Икаре, Тезее, Ариадне, Минотавре. В настоящее время не существует единого мнения, был ли царь исторической личностью или это легендарный персонаж. А вот дворец Миноса, который, как утверждают мифы, построил Дедал и в запутанных переходах которого обитал Минотавр, из легендарного жилища легендарных героев давно уже превратился во вполне конкретный объект историко-археологических исследований. Случилось это в 1900 году, когда англичанин Артур Эванс открыл развалины древнего дворца.

Неширокая лента дороги течет среди возделанных полей и виноградников. Плавные округлые очертания невысоких зеленеющих холмов придают пейзажу умиротворенный вид холм, на котором расположен Кносс, как и полагается «дворцовому холму», занимает господствующее положение в долине.

Брожу среди массивных плит и остатков стен, отмечающих границы залов Лабиринта. Сегодня в Кноссе продолжаются археологические работы. Реставраторы укрепляют сохранившиеся участки каменной кладки. Любая находка — будь то миниатюрная фаянсовая скульптура, фрагменты настенной росписи или обнаруженные в подвалах кувшины, украшенные простым и вместе с тем необыкновенно красивым орнаментом,— тщательно изучается. Многие из этих реликвий хранятся в музее Ираклиона.

Впрочем, на Крите до сих пор держат оливковое масло и воду в кувшинах, очень похожих на амфоры из подвалов Кносса. На одной из улиц Ираклиона в мастерской я видел гончара, создающего современные амфоры. Курчавый мальчишка подмастерье шлепал на гончарный круг большой ком темно красной глины. Мастер нажимал на педаль, ускоряя обороты круга (кстати, по некоторым данным, именно древние жители Крита первыми в восточном Средиземноморье использовали этот в полном смысле слова революционный инструмент), затем очень буднично накладывал на глину руки, обжимая упругий эластичный комок, и перед ним вырастал классической формы сосуд метровой высоты. Оставалось приделать ручки — одну или две в зависимости от заказа. Рядом подсушивалась на солнце уже готовая к обжигу продукция.

Жгучие лучи солнца вонзаются в камни древнего Лабиринта. Долина застыла словно залитая жидким стек лом раскаленного воздуха. Снизу раздаются резкие гудки. Это шофер созывает пассажиров, чтобы ехать в Ираклион. Снова проносятся за окнами виноградники, на горизонте встает гора Ида — самая высокая вершина Крита.

На центральной площади города выхожу из автобуса. Площадь именуется Элефтерас — в переводе с греческого «Свобода». В названиях улиц Ираклиона слышатся звуки истории острова, веками боровшегося с завоевателями. Улица Гази — в имени ее — «Победитель» — след арабского нашествия. Улицы Смирны и 1821 года — горькая память о резне, учиненной турками над греками.

История Крита изобиловала бурными событиями, которые имели значение для развития не только критской, но, возможно, и всей европейской цивилизации. Достаточно вспомнить высокоразвитую крито-микенскую культуру, процветавшую в течение пятнадцати веков, соперничавшую с культурами Древнего Египта и Вавилона, и ее трагически неожиданное, в историческом масштабе почти мгновенное падение. Высказывались предположения, что причиной гибели минойского государства послужило либо необычайное по силе извержение вулкана на острове Санторин, либо нашествие завоевателей.

Много перемен власти видел Крит за долгие века. Римские захватчики пришли и ушли, их сменило византийское владычество. Затем на Крите появились арабы. Более четырех столетий владели островом венецианцы, которых впоследствии вытеснили войска Османской империи. К Греции Крит был присоединен в 1913 году.

В облике Ираклиона много общего с другими средиземноморскими городами. Те же неизбежные пальмы, которые стоят, не шелохнутся, в горячем воздухе и сообщают улицам, площадям законсервированный вид театральных декораций, та же мощная кладка венецианских крепостей. Впрочем, венецианцы оставили в Ираклионе не только крепость — когда то ее стены протянулись через город почти на 20 километров, а сейчас от мощного укрепления осталось лишь несколько полуразрушенных фрагментов,— но и дома, в которых по сей день живут люди, и даже бассейн расположенный на одной из центральных площадей города.

Впрочем, не так все благостно в Ираклионе. В начале этого года министр по делам освоения природы и окружающей среды Греции Г. Плитас совершил поездку по Криту и, вернувшись в Афины, выступил перед журналистами с сенсационным заявлением. Оказывается, у северных границ Ираклиона — и частично на его официальной территории — за последние десять лет вырос «нелегальный» город: огромный массив из пяти тысяч административных и жилых зданий, возведенных в обход всех законов и архитектурных норм. Жилья не хватает, и строительные фирмы — своего рода «гангстеры» — широко используют ситуацию себе во благо. И министр Плитас и префектура Ираклиона настроены решительно нелегальный город предполагается снести. Однако от административного решения до выполнения его путь далекий, и здания пока стоят, ветшая буквально на глазах. Не исключено, что часть «карточных домиков», слепленных на скорую руку, развалятся — как это уже не раз бывало в Греции — сами по себе, не дожидаясь бульдозеров и кранов с чугунными ядрами.

С наступлением вечера город стряхивает оцепенение жарких послеполуденных часов. На улицах становится многолюдно. Из дверей кофеен и маленьких ресторанчиков доносится резкий запах кофейных зерен, слышатся обрывки мелодий. Подростки в полотняных штанах и блузах помешивают в уличных жаровнях каленые орехи и пронзительными голосами предлагают их прохожим.

В Ираклионе начинается второй рабочий день.

«Дипломаты» от Пентагона

Пока плутаем по темным узким улочкам, Леонидос рассказывает о себе. Ему 21 год. Живет с матерью в деревне. Часто приезжает в Ираклион привозит знакомым лавочникам оливковое масло на продажу. Бывая в городе, всегда заходит к дяде по матери — Георгиосу.

Вечера на Крите всегда — даже в самую жаркую пору года — прохладны. Ярко освещенные уличными фонарями набережные Ираклиона заполняют разноцветные толпы туристов.

— Зайдем? — полуспрашивает полуутверждает Леонидос, указывая на вынесенные на тротуар столики кофейни. Таких заведений на набережных десятки, если не сотни.

Горячий крепкий кофе, который мы, как это принято здесь, запиваем ледяной водой, снимает усталость. Мимо нашего столика бодрым, быстрым шагом проходят двое здоровенных парней в американской военной форме.

— Опять разгуливают по городу, — говорит Леонидос, недобро поглядывая на них. — Не сидится им на своих базах. Все ищут развлечений. А развлечения их заканчиваются драками.

— Я смотрю, у вас не очень то жалуют американских солдат?

— Не то слово! Тут, в Ираклионе, мы с ними наплакались: то наркотики продают, то порнографию, то дерутся. Американцы понастроили здесь базы на самых плодородных землях. Да дело не только в этом. У них своя политика. Делают, что хотят. Привозят и испытывают на своем полигоне ракеты. Натовские и американские корабли базируются в Суде, крейсируют в наших водах. НАТО постоянно твердит о нашей «безопасности». Я может, и не силен в военных премудростях, но в одном твердо уверен натовские базы нашу безопасность не обеспечивают. Вот сами базы для нас — серьезная угроза. Генералы могут в любой момент втянуть Грецию в безрассудную авантюру.

Я лишний раз убедился в справедливости слов Леонидоса, когда по дороге в Ханью проезжал мимо залива Суда, где расположена американская военно-морская база. Близлежащие холмы опутаны рядами колючей проволоки.

Вдоль шоссе расставлены огромные щиты с надписями на греческом и английских языках: «Запретная зона», «Фотографировать строго запрещается».

Здесь «владения» Североатлантического блока. Натовские вояки для жителей Крита действительно опасные соседи. Не случайно остров сегодня — один из главных центров борьбы за ликвидацию иностранных баз, расположенных на территории Греции.

Эта борьба продолжается уже много лет. В 1974 году, после свержения диктатуры «черных полковников», Крит стал ареной массовых антинатовских выступлений. Во время одной из многотысячных манифестаций демонстранты — молодые жители Ираклиона, крестьяне, рыбаки из окрестных деревень — под лозунгами: «Долой базы смерти!» направились к ближайшему объекту НАТО. Прорвав ряды колючей проволоки, они разогнали охрану, ворвались на территорию. Здесь же состоялся массовый антивоенный митинг.

В прошлом году на Крите проходила международная конференция за ликвидацию иностранных баз на Средиземноморье. Она вновь подтвердила решимость миролюбивых сил сделать все возможное, чтобы Средиземное море стало зоной мира, безопасности и сотрудничества народов.

Уступив нажиму США и натовской верхушки, греческое правительство в прошлом году одобрило план возвращения страны в военную организацию Североатлантического блока. По всей Греции прокатились массовые демонстрации протеста.

Выступления под лозунгами «НАТО — вон!», «Нет — ядерному оружию!» состоялись и на Крите. К какой бы социальной категории ни принадлежали жители острова, они отчетливо представляют, чем грозит Греции участие в НАТО. Ведь в штабах военного блока уже давно разрабатываются планы дальнейшего расширения и модернизации расположенных на Крите баз.

Антивоенное движение ширится, но пока... пока на Крите, как и в других районах страны, американские солдаты считают себя если не хозяевами, то уж по крайней мере «почетными гостями». Ведь соглашение о базах, заключенное в 1947 году между Грецией и США, включает, в частности, и такой пункт: персонал, занятый на американских военных объектах, пользуется теми же льготами, что и персонал посольства США. Другой документ предусматривает, что американские военнослужащие не могут быть привлечены к суду в Греции, даже если они совершат уголовное преступление. Так что у американских солдат есть все основания считать себя своего рода «дипломатами» от Пентагона.

Мать-Олива

...Крит недаром называют оливковым островом. Большую часть плодородной земли здесь занимают рощи маслин. Деревья сажают обычно довольно далеко друг от друга — на острове мало воды, и поэтому, как объясняют крестьяне, чем реже посадки, тем больше влаги собирают мощные корни олив.

Тысячи людей на острове заняты выращиванием, сбором и переработкой маслин. Каждый урожай требует многих месяцев упорного, изнурительного крестьянского труда. Специалисты считают, что человек культивирует оливы уже четыре тысячи лет.

Собранные плоды на Крите дважды отжимают под прессом. После первого отжима получают знаменитое во всем мире оливковое масло, а после второго — густую темноватую жидкость, которая используется и как топливо, и как смазочный материал.

Стволы у оливковых деревьев, особенно тех, что «в возрасте», узловатые, словно натруженные руки глубокого старца, но древесина плотная, по цвету напоминающая слоновую кость,— ценится очень высоко. А главное, конечно, это сами оливки, которых только на Крите выращивают 15 видов. Часть урожая перерабатывается на острове — плоды здесь маринуют в огромных деревянных бадьях. И тысячи тонн критских оливок отправляются на консервные заводы страны.

Мы приехали в родную деревню Леонидоса около полудня. Заглянув к нему домой и убедившись, что там никого нет — в это время и мать, и все соседи были заняты сбором оливок,— пошли к оливковой роще. Десятка два пожилых мужчин и женщин вручную укладывали оливки в большие плетеные корзины. Четверо подростков грузили корзины на ослов и отправляли в деревню.

Когда мы подошли к роще, крестьяне как раз собрали последнюю партию оливок: солнце пекло невыносимо, и «первый рабочий день» кончался. Все расселись на траве в тени, достали из узелков хлеб и белый козий сыр. Мать Леонидоса налила в глиняные кружки прохладного козьего молока. Нас пригласили к обеду. И вот уже крестьяне улыбаются, приветливо машут руками, отчаянно спорят — разговор, как водится, идет о маслинах, о земле и о мировой политике.

Когда мы с Леонидосом вновь остались одни, мой спутник, будто продолжая начатый разговор, сказал:

— Единственное, что меня здесь удерживает,— это мать. Ты сам видишь: без меня она не справится. Да и вдвоем здесь не разбогатеешь. Хорошо еще, что брат присылает деньги. Он работает в ФРГ на автомобильном заводе. Ему повезло. Никому больше из нашей деревни — я имею в виду тех, кто уехал на заработки в Афины или за границу,— не удалось так устроиться...

С вершины холма, куда мы поднялись, открылась долина, разделенная на маленькие зеленые и желтые квадратики крестьянских полей. На этом фоне ярко выделялись белые крылья бесчисленных ветряных мельниц. Впрочем, в данном случае, слово «мельница» — лишь, как говорят этимологи, номинация. Эти ветряки не мелют муку, а качают подземную влагу на поля. Без подобной оросительной системы на Крите не обойтись. К тому же это, пожалуй, самое крупное «техническое усовершенствование», которое по карману критскому крестьянину. В основном все сельскохозяйственные работы ведутся здесь дедовскими способами. Хлеб до сих пор жнут серпами, а зерно обмолачивают, прогоняя по снопам упряжку волов.

Я спросил у Леонидоса: есть ли у кого-нибудь в деревне трактор? Он даже рассмеялся — до того несусветным показался ему мой вопрос.

— Никто из нас за всю жизнь никогда не заработает столько денег!

Помолчал и добавил:

— Да и как тут можно что-нибудь заработать? Одни только удобрения каждый год дорожают, а без них хорошего урожая не вырастишь...

— А что-нибудь изменилось в вашей жизни после вступления Греции в «Общий рынок»? — спросил я, в общем-то не надеясь на подробный и откровенный ответ.

— Еще бы не измениться! — взорвался Леонидос. — Наша деревня наполовину опустела. Про моего брата вы уже знаете. А сколько крестьян — целые семьи — отправилось в город искать работу?! Сейчас богатеют только владельцы крупных земельных угодий, которые могут нанимать всё больше и больше батраков. А эти батраки те же крестьяне, только вконец разорившиеся... Конечно, у нас тут все меняется. Вот только больницы и школы в округе как не было, так и нет!..

...Предрассветные сумерки окутывают Ираклион темно-голубой мглой. Вдали над бухтой, омытые бледно-розовым светом, вырисовываются очертания горы Хуктас. Если смотреть на нее со стороны моря, она напоминает спящего исполина. Кажется, что гаснущие звезды бросают последний свет на его лицо. Кстати, критская легенда утверждает, что эта гора вовсе не спящий исполин, а мертвый бог Зевс. Только смерть его сродни Сну. Легенда гласит, что рано или поздно владыка воскреснет, и тогда к Криту вернется былое могущество. Среди критян нет язычников, они — как и все греки — христиане, но легенда пользуется на острове большой популярностью.

Рассвет, набирая силу, очертил на востоке контуры вздымающихся, словно волны, далеких холмов. Теплый ветер несет к морю из долины, где во тьме лежит Кносс, тысячи ароматов Крита: запахи олив, нежной лаванды, терпких кипарисов, жасмина, гиацинтов. К ним примешиваются запахи моря, рыбы, острого маринада, в котором консервируют маслины,— и все это рождает тот неповторимый аромат, по которому рыбаки узнают свой «оливковый остров» за многие километры от берега.

Пронзительные крики чаек спугнули ночную тишину. Словно дождавшись их сигнала, природа ожила. Начался новый рабочий день Крита.