Юрта у дороги

Никакой монгол не спутает свою юрту с чужой: для них они различаются, как для нас наши квартиры в стандартных домах. Но во всех юртах печь помещается на одном и том же месте, справа от нее - мужская половина, слева —женская.
«Пусть у вас будет полное одеяло детей!» — это одно из пожеланий на монгольской свадьбе. А чтобы оно сбылось, на кусок белого войлока, который будет прикрывать сверху юрту молодоженов, сажают, сколько уместится, детей и стараются, держа войлок за концы, поднять его над землей как можно выше.

Наталия Жуковская, доктор исторических наук Фото автора

Ара-Хангай осенью — это пиршество всех оттенков желтого цвета.

 

 

На крайних полюсах — буро-желтая, уже несъедобная для скота трава и нежные пушистые лиственницы, а в середине... Впрочем, смотрю на все это без особой радости. Холодно. Всего середина сентября, а отряд уже дважды попадал в сильный снегопад. Полевой сезон закончен, машина держит курс на Улан-Батор.

Юрта — белое пятно на желто-буром фоне — появилась из-за поворота как-то вдруг. Глаз привычно фиксирует вокруг нее знакомые предметы: пустая опрокинутая двухколесная повозка (значит, в ближайшие часы никто кочевать не собирается), прикрытая шкурами пирамида аргала — сухого навоза (запас топлива для очага рассчитан надолго), два оседланных коня привязаны к коновязи (значит, в юрте гости, хозяйский конь пасся бы непривязанным и без седла), а главное — из трубы, что торчит из дымового отверстия юрты, вьется голубой дымок (едва перевалило за полдень, скорее всего готовится чай). Мысль о глотке чего-нибудь горячего приятно возбуждала.

— Ну как, заедем? — спросил водитель и, уловив мое молчаливое согласие, свернул с дороги.
Когда я, водитель Вадим, моя монгольская коллега Энхчимэг и случайный попутчик Батбилиг вылезли из машины, перед нами уже выстроилась семья в полном составе: молодые хозяин и хозяйка юрты и пятеро мал мала меньше, из которых старший — лет десяти — держал на руках младшего, годовалого. Хозяева — степенно, юнцы — с нескрываемым любопытством ждали: спросим ли мы что-нибудь, войдем ли в юрту, будем ли пить чай, а может, нам что-нибудь нужно... Да мало ли что можно ожидать, если перед тобою в центре Азии вдруг возникает машина с иностранными гостями. Впрочем, какие они иностранцы, эти русские, работают тут в экспедициях по многу лет, но все-таки всегда интересно что-то новое узнать, а может быть, купить, а то обменять или продать. Жизнь есть жизнь, и в центре Азии тоже, а если у тебя семья, так много всего нужно.

— Сайн байцгаана уу! — произнесла я традиционное приветствие, и хозяйка распахнула дверь юрты.

За двадцать полевых сезонов, проведенных в Монголии, таких ситуаций у меня было немало. Наверное, сотни. Сама работа этнографа — а я этнограф (профессия в нашей стране в значительной степени не востребованная и во все времена немодная) — предполагает, что при виде любой юрты я постараюсь в нее войти, завязать разговор с хозяевами и получить ответы на интересующие меня вопросы. Почти любой такой случайный контакт, любое знакомство себя оправдывают. Может быть, я и не узнаю каких-то сокровенных тайн — не каждый день они открываются даже специалисту,— но уж абсолютно точно пообщаюсь с представителями изучаемой мною монгольской культуры, а любой монгол — ее генетический носитель, хотя сам он, как правило, об этом не подозревает. Десятки поколений предков сформировали стереотип его поведения. Что бы он ни делал — садился, вставал, входил в юрту и выходил из нее, ел, пил, разговаривал с женой, детьми и гостями, здоровался и закуривал, садился на коня,— за каждым его поступком стоит многовековая культура народа. Но неважно, знает он об этом или не знает, хочет он того или нет,— он носитель этой культуры. Наблюдать за ним интересно, особенно если это можно сопоставить с сотней других подобных наблюдений и выявить типичное и не очень, общее и частное, характерное для какой-то определенной этнической группы, свое и чужое, заимствованное. А уж если перед тобой семья — муж, жена и несколько уже осмысливших свое присутствие на этой земле детишек. ...Этнограф! Не хлопай ушами, пей чай, смотри и слушай и только иногда задавай наводящие вопросы.

Мы вошли в юрту, обошли очаг по часовой стрелке (или, если угодно, по солнцу) и сели на полагающиеся нам — в данном типе культуры! — места. Традиционное деление юрты кочевника на правую — мужскую и левую — женскую половины предопределяет то место, которое занимает в юрте гость. При этом следует помнить, что право и лево монголы определяют, стоя лицом на юг. Мужчины проходят на мужскую половину, женщины — на женскую. Стариков и особо почетных гостей любого возраста приглашают пройти в «хоймор» — северную, противостоящую входу часть юрты, считающуюся наиболее социально значимой. Важным и пожилым гостям предлагают маленькие табуретки, гости попроще усаживаются прямо на постеленные на полу шкуры и войлочные подстилки.

Чабан Бата, его жена Оюунцэгэг и пятеро мал мала, Тэргуун с Мягмар на руках, Жаргал, Мэргэн, Очир, вслед за нами вошли в юрту, хозяева — степенно, с пониманием значимости момента — все-таки гости прибыли не простые, а иностранные,— дети шумно толкались, не скрывая своего любопытства. За маленьким столиком возле железной печки (они в ходу уже с начала века и заменили собою прежний очаг из камней и глины) допивали чай два молодых парня. Это их коней мы видели у коновязи. Они вежливо подождали, пока мы рассядемся, пока состоится традиционная акция знакомства, и только после этого поднялись, простились и двинулись далее в путь.

В Монголии не принято с ходу задавать вошедшему гостю вопросы: кто он, откуда и зачем прибыл. Гость тоже не должен торопиться выкладывать все о себе. В степи все делается не спеша, и процедура знакомства гостя и хозяина не составляет исключения. После того как гость занял подобающее ему место, хозяин достает из-за пазухи своего халата-дэли табакерку с нюхательным табаком и молча протягивает ее гостю. Гость в ответ так же молча должен предложить хозяину свою табакерку. Каждый нюхает табак из табакерки другого, после чего происходит обратный обмен, и обе табакерки возвращаются к их владельцам. Если гостей в юрте несколько, эта церемония проделывается с каждым по очереди, начиная с самого старшего. Если гость не монгол и у него нет такой табакерки, то ритуал носит односторонний характер: хозяин предлагает, гость берет, нюхает и возвращает ее назад. Вернув табакерку Бата, я чихнула. Он доволен, значит, я честно отнеслась к выполнению ритуала. Энхчимэг, Вадим и Батбилиг последовали моему примеру. Первая стадия знакомства закончена, можно приступать ко второй.

Теперь хозяин и гость могут закурить. Традиция полагает, что у каждого из них есть своя трубка и свой кисет с табаком. В наши дни трубку заменили сигареты, а это уже допускает возможность взаимного угощения. Я угощаю Бата, хотя и сама не курю. Вторая стадия знакомства тоже осталась позади. Вот теперь можно начать деловой разговор. Ведут его обычно между собой мужчины, хозяйка тем временем занимается приготовлением свежего чая. Тот, что пили только что ушедшие гости, для вновь пришедших гостей уже не годится.

Сейчас традиция немного нарушена. Говорят не мужчины, а я расспрашиваю хозяина о житье-бытье. Бата — чабан, пасет отару сельхозобъединения «Жаргалант», Оюунцэгэг — жена и помощница, доит овец, готовит из молока сыр и творог. Дети по своему малому возрасту пока просто дети, однако десятилетний Тэргуун с утра до вечера с отцом при овцах, и вообще он уже готовая смена отцу.

Пока мы пьем чай, трое младших, совсем осмелев, приблизились к нам вплотную. Жаргал не сводит глаз с фотоаппарата, Очир облюбовал полевую сумку, Мэргэн зачарованно вслушивается в незнакомую русскую речь, глядя прямо в рот Вадиму, а когда мы рассмеялись, засмущался и выбежал из юрты.

Раздаю сувениры. К концу полевого сезона их осталось немного; значки, кое-какие игрушки. Но дети в Монголии игрушками не избалованы, а потому очень довольны. Взрослые довольны, потому что довольны дети. Даже младшая Мягмар затихла, обсасывая голову пластмассового утенка. Кстати, имена членов этой семьи в переводе звучат так: Бата — «крепкий», Оюунцэгэг — «бирюзовый цветок», Тэргуун — «первый», Жаргал — «счастье», Мэргэн — «меткий», Очир — «пучок молний», Мягмар — «вторник». И если помнить, что каждое имя — это и оберег, и символ, и пожелание, а иногда просто констатация очередности и времени появления на свет (первый, вторник), но в любом случае — факт культурной традиции, то можете представить, какой это прекрасный сюжет для специалистов по антропонимике, науке об именах человеческих.

Освоившись с подарками, четверо старших шумно выбежали из юрты показать друг другу свои новые сокровища. Но как бы далеко ни заходили шалости детей, с ранних лет они усваивают неписаный свод правил поведения в юрте, а значит, и в семье. Нарушение их расценивается как неприличие, а иногда даже как предвестник несчастья. Вот основные из них. Нельзя лить воду в очаг, плевать в него, перешагивать через огонь, касаться огня острыми предметами, кидать туда грязь и мусор — это оскорбление духа домашнего очага. Нельзя свистеть в юрте — это сигнал, созывающий злых духов. Нельзя, пролив молоко, наступить на него — «белая» пища священна. Нельзя ругаться при старших, сидеть на пороге, спотыкаться о порог при выходе из юрты. Все это может унести из дому счастье. Эти правила должны соблюдать прежде всего сами хозяева юрты, ибо они первые хранители счастья-благодати своей семьи, своего домашнего очага. Но те же правила тем более должны соблюдать пришедшие в юрту гости. Нарушение их гостями по незнанию — показатель чаще всего принадлежности к чужому и, что очень вероятно, особенно в средние века,— враждебному миру. Нарушение общепринятых правил человеком своего рода-племени — знак неблагожелательности, неуважения, а иногда даже и намеренного оскорбления.

Любопытно смотреть, как сидят хозяева в юрте. Многовековая традиция срабатывала и здесь. Название наиболее распространенной в Монголии мужской и женской поз дословно переводится на русский язык так: «сидеть, согнув ноги». Сидящий подкладывает под себя одну ногу и, сидя на ней, выставляет перед собой колено другой, на которое опирается рукой. От того, в какой части юрты находится человек, зависит, какую именно ногу он под себя подкладывает. Колено поднятой ноги согласно правилам должно быть обязательно обращено к двери, поэтому человек, находящийся на левой (женской) стороне юрты, как правило, сидит на правой ноге и выставляет перед собой колено левой, а находящийся на правой (мужской) стороне поступает наоборот — сидит на левой, выставляя перед собой колено правой. Соответственно так по-разному сидят женщины и мужчины. Эта поза не только будничная, но праздничная. Так сидят во время найров — семейных праздников по случаю свадьбы, рождения детей, первой стрижки волос у девочек и мальчиков, установки новой юрты, завершения стрижки овец, начала изготовления войлока, забоя скота на зиму и так далее. Так можно сидеть где угодно — в юрте, в степи и даже на городской улице — везде, где встретились несколько человек и им захотелось поговорить. Именно так сидели Бата и Оюунцэгэг — каждый на своей стороне юрты. Ну а дети, естественно, не сидели никак, ибо мысль о том, чтобы сидеть, когда можно бегать, даже не приходила пока им в головы.

Свежий чай, сваренный специально для нас, уже давно готов. Это чай с молоком и солью — «суутай цай». К нему поданы сухой творог, мягкий сыр, подсушенные молочные пенки и детища городской цивилизации — сахар, карамель, хлеб. И я опять-таки с удовольствием наблюдаю, как генетически заложенная в человеке традиция проявляет себя в деталях ситуации угощения гостя.

Оюунцэгэг что-то прошептала на ухо Очиру, и трехлетний карапуз, держа пиалу с чаем на своих ладошках, как на подставке, двинулся ко мне. Кто бы (женщина, мужчина, ребенок) что бы (чай с молоком, кумыс, водку) в чем бы (фарфоровой пиале, серебряной или деревянной чашке) ни подносил гостю, он обязательно делает это либо обеими руками, либо только правой. В последнем случае придерживают кончиками пальцев левой руки локоть правой. Этот жест имеет свою историю. Монгольскую верхнюю одежду всегда шили с длинными обшлагами, которые заменяли рукавицы. Во время хозяйственных работ обшлага обычно подворачивали, рукава закатывали, но при приеме гостей, когда одежда должна быть в полном порядке, рукава опущены. Подавая гостю пиалу правой рукой, хозяйка придерживала левой — рукав, немного оттягивая его на себя, чтобы его края не попали в пиалу. Длина рукавов давно укоротилась, но жест продолжает сохранять свою силу в качестве традиционного «жеста гостеприимства». Не следует также забывать, что в представлениях монголов правая рука осмыслялась как «рука благодати». Только ею разрешалось делать что-либо важное: вручать и принимать дары, доить скот, отдавать что-либо в долг, на сторону.

Выпив по три пиалы чая, мы почувствовали, что согрелись, а значит — пора в путь. Поднимаемся, собираем вещи, прощаемся. Хозяйка отсыпает из большого мешка куски сушеного творога, заворачивает их в газету и вручает мне. И это тоже не просто радушие. Это — древняя магическая акция ответного дара в обмен на мои немудрящие сувениры, подаренные ее детям. Знает ли она об этом? И в то же время «белая» пища в дорогу — знак пожелания благополучия в пути. Еще два дня нам ехать до Улан-Батора, где сейчас кипят ранее неведомые спокойным и медлительным монголам политические страсти, бурлят новые формы экономической жизни. А здесь, вдали от центра, в тихой юрте у дороги живет простая семья скотоводов, даже не подозревающая, что плавное и размеренное течение ее жизни — наследие многовековой культуры кочевников. И никакие политики не выбьют из седла народ, потому что всегда было и будет то, что составляет суть их жизни: чабан и отара, муж, и жена, дети, которых надо вырастить, воспитать и научить всему, что знают сами и чему в свое время их научили отцы и деды. При чем тут политика и политики? Ни при чем...

— Сайн яваарай! Счастливого пути! — донеслось сквозь тарахтение заводящейся машины. Вся семья, стоя возле юрты, провожала нас так же, как встречала два часа назад — в полном составе, и еще долго-долго смотрела вслед.