"Николи не было, николи не будет..."

Казалось, она выросла прямо из воды. Еще и остров трудно было разглядеть среди синевы озера, а ее устремленный в небо силуэт уже выплыл из бело-туманной дали. Он становился все четче, наливался плотным серым цветом, и вот от многоглавой церкви отделилась свеча колокольни, а за ней открылась вторая церковь — пониже, но тоже со многими главами-луковками...

И потом, с какой бы стороны я ни подплывала к острову, первым был виден ансамбль Кижского погоста.

Плотник думает топором

Остров Кижи лежит к средней части Онежского озера.

 

 

Час с небольшим на «комета» от Петрозаводска — и по деревянным мосткам, проложенным прямо — от пристани, спешу к церковной ограде, чтобы взглянуть на :эти храмы вблизи.
В давние времена жившие в этих местах финноугорские племена устраивали на острове языческие игрища — «кижат» (оттого, верно, местные и сегодня говорят «Кижи»). Но и позже, когда в эти земли пришли православные новгородцы, остров продолжал играть роль духовного центра. Сюда на лодках-кижанкнх съезжались люди с соседних островов — на православные праздники, на крестьянские сходы-суемы, на оглашение царских указов. Это были многолюдные сборища: десятки близлежащих деревень были приписаны к Кижскому погосту.

Впрочем, и сейчас я иду в густой толпе приезжих, сошедших с теплохода. Они прибыли, чтобы взглянуть на памятники деревянного зодчества, собранные на заповедном острове, и главный из них — ансамбль Кижского погоста, внесенный в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Это — Преображенская церковь, Покровская церковь и колокольня.

... Вот они — передо мной, взятые в кольцо ограды из камня и дерева. Сначала видишь только бревенчатые стены теплого коричневого цвета и серебристые главки, вырастающие одна из другой, поднимающиеся все выше, выше... Словно мощный хор голосов, устремленный в поднебесье. Я слышу его, и душа звенит от этой музыки, растворяющейся и высоких облаках...

Когда первое волнение проходит, пытаешься понять: как же построено такое? «Плотник думает топором», — говорят поморы. Но как уловить порядок его мыслей и действий? Скажу честно, с первого раза мне это не очень-то удалось. Только когда на помощь пришла Виола Анатольевна Гущина, старший научный сотрудник музея-заповедника «Кижи», и «расчленила» у меня па глазах всю Преображенскую церковь, я поняла, что к чему.

Мы стояли в десяти метрах от стел церкви.

— Для начала запомните несколько терминов, — предупредила Виола Анатольевна. — Без них не обойтись! Итак, восьмерик — восьмигранный бревенчатый сруб; прируб — дополнительный сруб, связанный с основным, и бочка — килевидная в разрезе кровля. Ну а слово «глава», «главка» — знают все. Теперь смотрите...

Я внимательно слежу за ее рукой и вижу: три восьмерика, один другого меньше, поставлены друг на друга. К нижнему — по сторонам света — пристроены четыре двухступенчатых прируба. Их ступени завершают бочки, на них стоят главы. Это уже два яруса глав. Третий ярус глав, тоже поставленных на бочки, венчает основной восьмерик со всех восьми сторон...

— А за основным восьмериком, — продолжаю я, — идет, как вы говорили, второй поменьше и тоже с бочками и главами... Так?

— Да, а там и третий восьмерик с центральной мощной главой, поставленной на барабан. И всего в Преображенской церкви 22 главы при высоте 37 метров.
— Поразительно. Вроде такое монументальное сооружение, а совсем не давит, возле него чувствуешь себя легко и просто, — замечаю я.

— Ну прежде всего потому, что церковь сложена из бревен, а бревно, дерево по масштабу соразмерно человеку. К тому же зодчие применили массу приемов, чтобы зрительно облегчить объем церкви, лишить ее скучной монотонности.

— Какие же именно?
— Вот, к примеру, мы с вами насчитали пять ярусов глав, — терпеливо продолжает Гущина. — Но присмотритесь: главы-то все разные! Самые большие в третьем ярусе, чуть поменьше — в первом, а самые маленькие — в четвертом. Да и главы трех нижних ярусов на одну треть «вдвинуты» в бочки. Что это, по-вашему, дает?

Приглядываюсь: купола как бы прижаты к телу церкви, и от этого ее силуэт становится более цельным, пирамидальным. А их разновеликостъ словно рождает музыку... И финальный аккорд — главный купол. Да, каскад куполов Преображенской церкви поет. И играет с солнечными лучами...

Стены церкви сложены из сосновых бревен; плотники обходились топором, хотя, конечно, знали пилу, — просто бревно, обработанное топором, лучше сохраняется в сыром климате. А главки покрывали лемехом — маленькими дощечками, вытесанными, тоже топором, из осины. Именно осины — дерева легкого, пластичного, разбухающего от дождя и не пропускающего влагу. Несколько десятков тысяч таких лемешинок надо было вытесать вручную для куполов Преображенской церкви! Осина легко меняет свой цвет: при солнце — лемех серебристый, в пасмурные дни — стальной, а на закате — розоватый... Потому церковь каждый раз выглядит по-новому.

И лемех, и бревна, рубленные топором, и конструктивные элементы храма — восьмерик, прируб, бочка, главка — все это традиционно для русской деревянной архитектуры и, конечно, было хорошо известно мастерам, возводившим храм. Но здесь все приемы доведены до совершенства... Кто же строил Преображенскую церковь? Снова обращаюсь к Виоле Анатольевне — она историк, уж сколько лет копает архивы.

— А сие до сих пор неизвестно, — ответ прозвучал просто. — Известно лишь, что церковь была освящена в 1714 году, видимо, незадолго до этого и построена. Не исключено, что ее строила та же плотницкая артель, которая перед этим возводила многоглавую Покровскую церковь в селе Анхимово под Вытегрой. Ее мы потеряли уже в наше время, в начале 60-х, сгорела из-за преступной небрежности... С этой церковью связаны две фамилии — Невзоров и Буняк, но от предположения, что это были строители, пришлось отказаться: в архивах говорится о них как о жертвователях. Так что остается только легенда...

Я уже слышала о мастере, который в одиночку построил Преображенскую церковь. Окончив работу, он вышел на берег озера, полюбовался своим творением и закинул топор в Онего со словами: «Построил эту церковь мастер Нестор. Николи не было, николи не будет».

Красивая легенда. Начнешь ее уточнять (как это не было? один построил?) — и все посыплется... Пусть живет, нетронутая.

Сыщется ли новый Нестор?

Как только я высказала вслух эту крамольную для историка мысль, что-то словно толкнуло меня: говорю о легенде, а думаю, кажется, о реставрации...

Уже 18 лет Преображенская церковь стоит закрытой. С того самого времени, когда — для укрепления храма — внутрь его поставили металлический каркас, сняв полы, «небо», иконостас...

Конечно, дерево не вечно. Еще во второй половине XIX века осуществили «благолепное поновление» храма, закрыв стены тесовой обшивкой; это был своего рода каркас, державший срубы, и в то же время церковь приобрела вид, соответствующий вкусам того времени. Скучный, надо сказать, вид.

И потому, естественно, когда в конце 40-х, в 50-х годах развернулись масштабные реставрационные работы (ими руководил известный архитектор Александр Викторович Ополовников), первым делом была снята тесовая обшивка; кровельное железо, которым были покрыты главки, вновь заменили на лемех. Церковь приняла прежний вид, но вопрос инженерного укрепления памятника решен не был. И процесс разрушения продолжался.

Тогда-то, после многолетних дебатов, в которых принимал участие десяток институтов, и был осуществлен проект, в результате которого церковь оказалась для людей закрытой. Мощные металлические скобы легли и на внешнюю сторону стен, сильно испортив их бревенчатый рисунок.

..Александр Любимцев, главный хранитель памятников, своим ключом открывает замок на дверях церкви. Саша (он очень молод и не против, когда я называю его только по имени) идет в церковь, чтобы проверить, все ли в порядке. Я — с ним. Пока мы стоим на крыльце и Саша рассказывает, как он хранит снятые во время последних работ доски пола и бересту, что лежала за «небом» как гидроизоляция, к храму подкатил на велосипеде человек в штормовке. Знакомимся. Это — Валерий Александрович Козлов из Института леса Карельского научного центра РАН. Вот уже пять лет специалисты института работают над программой «Мониторинг биоразрушений Преображенской церкви».

Со скрипом открывается дверь церкви. Когда глаза привыкают к полумраку, замечаешь, что все пространство храма заполнено металлическими конструкциями, на которых лежат деревянные настилы. Они этажами уходят вверх. Валерий Александрович спускается в подклет, к приборам, а мы с Сашей по узким деревянным лесенкам поднимаемся с этажа на этаж, надеясь добраться до самой верхней главки и через «окошко» глянуть окрест. Саша светит фонариком, протягивает руку: «Осторожно!», «Пригните голову», «Перешагивайте...» Смотрю вниз — колодец по бокам лесенки становится все глубже... Остался последний пролет. Надо пройти покатым краем колодца. Без перил. Ноги дрожат.
— Саша, извини...
Но как на такой высоте работали люди? Клали бревна, работали долотом, теслом, коловоротом... Когда, уже в наше время, устанавливали на церкви молниезащиту, приглашали альпинистов...

Спустившись с высоты в подклет, вижу, как кое-где металлические стяги глубоко врезаются в древесину. Специалисты говорят: дерево весьма долговечно, только тревожить его не надо. Действительно, этим бревнам, наверно, уже полтыщи лет: брали кондовые сосны, лет по двести им было, да стоят уже почти триста. Но когда в 50-х годах сняли обшивку, состояние древесины ухудшилось. И когда стали злоупотреблять химией, чтобы убить древесные грибы, древесина сильно пострадала... В общем, заповедь «Не навреди!» относится не только к врачам.

... Приборы Козлова — маленькие коробочки, прикрепленные к бревнам, измеряют влажность дерева, температуру и влажность воздуха. Валерий Александрович фонариком водит по экрану прибора.

— Видите? 17,8 процента. Эта влажность древесины вполне допустима. А вот если больше 20, надо бить тревогу... Постоянно анализируем все данные, чтобы уловить изменения, предсказать развитие грибов. В этом смысле состояние Преображенской церкви на сегодняшний день удовлетворительное. Но древоточцы работают...

Козлов стучит по дереву — звук пустоты, сыплется тонкая пыль. А рядом — бревно почти двадцатиметровой длины с гладким, словно шелковым, затесом отвечает плотным глухим звуком...

Древесину Преображенской церкви обследовали на плотность не один раз. Ученые из Ленинградской лесотехнической академии составляли атлас разрушений. А однажды — было это в 1987 году — даже приглашали специалистов, чтобы проверить ее состояние методом Кошкарова: с близкого расстояния стреляли из мелкокалиберной винтовки и щупом определяли глубину проникновения пули, потом вычисляли прочность всей конструкции. Были, конечно, и более поздние обследования. И вывод большинства специалистов такой: древесина еще может себя нести, однако помочь ей надо.

Но как помочь?

И тут, как в недалеком прошлом, — веер мнений и проектов. Одни предлагают перебрать церковь целиком, раскатать по бревнышку и собрать вновь. В этом предложении очень много «но», и одно из главных — памятник перестанет быть памятником. Когда в нем заменено 30 процентов, он уже не считается таковым. Сейчас Преображенская церковь почти подлинная, ее не касалась рука переборщика...

Другие говорят: надо использовать уже стоящий металлический каркас для реставрации, меняя постепенно, по ярусам, отжившее. И убрать его, а там видно будет — может, ничего больше и не понадобится.

Когда Дмитрий Дмитриевич Луговой, директор музея-заповедника «Кижи», рассказывал мне об этой борьбе мнений и для понятности рисовал в моем блокноте схему Преображенской церкви, я думала, что в сегодняшней жизни не хватает нового Нестора, который сумел бы сохранить эту церковь на века, опираясь, на те же принципы, что и мастер из легенды, когда строил ее: польза, прочность, красота.

И словно уловив мою мысль, Луговой сказал:
— Очень интересен и реален проект реставрации храма Юрия Владимировича Пискунова, профессора из города Кирова. Этот проект включает одновременно укрепление всего сооружения — за счет пристенных деревянных конструкций и специальных домкратов между восьмериками — и восстановление внутреннего облика церкви. Металлический каркас будет удален, работы будут вестись поэтапно, без ущерба для памятника. Еще в 1995 году проект Пискунова рассматривали специалисты из Министерства культуры России и ЮНЕСКО, и он получил одобрение…

Уже в Москве, через несколько месяцев после поездки в Кижи, я узнала, что концепция и эскизный проект Ю. Пискунова прошли экспертизу Министерства культуры РФ. Дело, похоже, сдвинулось...

Живая церковь

В двух шагах от Преображенской церкви стоит церковь Покровская. Первая — летняя, холодная; вторая — зимняя, теплая. Так обычно строили на Севере: две церкви рядом; жизнь подсказывала необходимость такого соседства. И сели летняя церковь строилась обычно выше, наряднее (не надо было думать о сохранении тепла), то зимняя, где шли службы с октября по май, бывала меньше и проще.

Но строить рядом с красавицей Преображенской... Очень трудная задача стояла перед зодчими XVIII века. И они ее решили, создав некое архитектурное эхо, то есть, с одной стороны, — повторив принцип устремленности вверх, а с другой, — подчинив зимнюю церковь летней и дополнив последнюю.

... В первое июльское нос воскресенье отмечался День всех святых Псковско-Печорской земли. Я пришла задолго до утренней службы, на которую пригласил меня отец Николай. Обошла, не торопясь, церковь, рассматривая ее. Здесь, в отличие от Преображенской, разобраться самой было нетрудно.

Изба с высоким крыльцом и восьмигранная башня. Архитекторы бы сказали: «восьмерик на четверике». Восьмерик завершался повалом (так называют верхнюю расширяющуюся часть сруба) и девятью главами. А где же десятая? Да вот же — ниже, словно прильнула к стене, отметив снаружи место алтаря. Украшена церковь очень скупо: повал да зубчатый узор, опоясывающий восьмерик. Впрочем, и эта красота вполне целесообразна: и повал, и пояс защищают постройку от дождя.

Разглядывая Покровскую церковь, замечаю, что ее главки достигают одного уровня с третьим ярусом глав Преображенской церкви. Вот почему, если смотреть издали, подплывая к острову, они сливаются в единое многоглавие...

В десять утра двери Покровской церкви открылись, и вместе с немногими прихожанами я вошла внутрь. И сразу поняла: всю свою фантазию и мастерство северные зодчие — вкладывали в создание внешнего облика церкви. Потому как храм — это храм, и им должна любоваться вся округа! Внутри же эта зимняя церковь напоминала просторную, чистую избу. Сначала прохожу в сени, потом в трапезную, затем в само церковное помещение с иконостасом и царскими вратами, за которыми скрыт алтарь. Стены, сложенные из сосновых бревен, золотисто мерцают, источают тепло и свежесть. Когда-то в трапезной крестьяне собирались на свои сходы-суемы, позже здесь проходили занятия церковноприходских школ.

Сейчас и трапезной открыта выставка «Живопись древней Карелии». «Северные письма» XVI — XVIII веков... Иконы немногословны, сдержаны. Но разглядывая их, я, кажется, узнаю в библейских персонажах людей, которые жили в северных краях несколько веков назад. Вижу их кряжистые фигуры, угловатые движения; вижу, как они рубят лес, обрабатывают мотыгами землю, плавают на утлых лодейцах... Эти сцепы крестьянской и монастырской жизни изображены на клеймах иконы «Зосима и Савватий Соловецкие в житии», находившейся в иконостасе Преображенской церкви. Есть на выставке и другие иконы из этого иконостаса.

Хочется думать, что в скором времени эти замоленные иконы займут место там, где им положено быть. Хорошо, когда церковь — это не только музейный объект, а живет тем, для чего предназначена, и в ее стенах звучат слова, подобные этим: «Святой человек — это тот, на котором лежит отблеск божественной благодати, с которым людям легко жить, ибо он помышляет не только о себе, но и о своих близких, о других людях...»

Отец Николай говорит о святых Псковско-Печорской земли. Но, думается, не только о них.

С площадки звона

Кижский ансамбль — триедин. В русских сказках, былинах, обрядах часто встречается число «три». Так что, создавая ансамбль Кижского погоста, зодчие не отошли от народных традиций и верований.

Старая колокольня, к сожалению, не сохранилась. Но как выглядела она, специалисты знают в книге «Путешествие по озерам Ладожскому и Онежскому» известного исследователя Севера академика Н. Озерецковского, который побывал в Кижах в 1785 году, есть гравюра с видом Кижского ансамбля. Это первое из дошедших до нас его изображений.

Ныне существующая колокольня была построена во второй половине прошлого столетия. Прошел век, всего лишь век, но традиционной осталась лишь композиция колокольни: четверик, на нем — восьмерик, завершающийся шатром с главкой-луковкой. Однако если в старой колокольне восьмерик был подобен мощному столпу, то в повой — он укорочен, зато гораздо выше становится геометрически правильный скучный четверик. К тому же вся колокольня обшита тесом, фактуры бревен не видно, она не играет, не радует глаз... Совершенно очевидно желание строителей уподобить колокольню каменной, городской.

... По крутой деревянной лестнице поднимаемся с тем же Сашей Любимцевым в звонницу. На площадке звона, под самым шатром, висят, раскачиваемые ветерком с озера, колокола. Я прошу Сашу чуть-чуть «сыграть под звонаря», чтобы сделать кадр. Но Саша, посмотрев на меня укоризненно, молча отошел к перилам звонницы. И эта молчаливая укоризна сказала мне, как мною значил когда-то для людей верующих и значит сегодня для возвращающихся к вере голос кижских колоколов, который снова звучит в поднебесье.

С площадки звона славы Преображенской церкви кажутся совсем рядом — их хочется потрогать рукой, Покровской — чуть дальше, по тоже близко. Стоишь в хороводе 33 серебристых глав и видишь весь остров — зеленый, холмистый, плывущий в синих водах Онего...