Через Гринвич — к садам Гесперид и дальше, за экватор..

Хроника кругосветного плавания. Первая почта

Ровно в 19 часов 35 минут, после того как были произнесены торжественные речи, отслужен молебен «О по водам плыти хотящих», отгремел оркестр, с мостика барка прозвучала громкая и четкая команда капитана Олега Седова: «Палубной команде по местам стоять! Со швартовов сниматься! Баковым — на бак, ютовым — на ют!» Под руководством старшего боцмана Мамикона Акопяна палубные матросы тут же выбрали носовые и кормовые швартовы. И через несколько мгновений «Крузенштерн» в наступающих сумерках отвалил от заполненного толпой провожающих причала на двух буксирах — им предстояло вывести парусник в Балтийское море.

 

 

Часов в десять вечера, когда справа за кормой растворились в ночи огни Балтийска, барк вышел из залива и двинулся на северо-запад. Так началось кругосветное плавание учебного парусника «Крузенштерн» — последнего из «винджаммеров», или «выжимателей ветра».

На борту барка находятся 214 человек: 60 членов экипажа, 121 курсант высших училищ Комитета Российской Федерации по рыболовству и двух военно-морских училищ, 14 юнг из Молодежной морской лиги, 7 руководителей плавательной практики, группа научных работников, журналисты, художники и священнослужитель отец Матфей.

Что касается плавпрактики, она началась на следующий день — 29 октября. В два часа дня по судну прозвучал раскатистый пятикратный сигнал громкого боя, за ним тотчас последовала команда вахтенного штурмана — четвертого помощника капитана Виктора Шаповайло: «Парусный аврал! Парусный аврал! Пошел все наверх! Перебрасопка рей!» Перебрасопить реи означает изменить их положение относительно направления ветра таким образом, чтобы вслед за тем можно было поставить паруса. Однако в тот, первый, раз паруса не ставили — ветер был слабоват. И все же курсантов и юнг несколько раз прогнали по вантам и реям — для тренировки. Ребята поднимались по вантам, расходились по реям, щелкали карабинами страховочных ремней за заспинный леер, на ощупь ногами отыскивали перты — тонкие стальные тросы, чтобы двигаться по ним на свое рабочее место... Но пришло время третьего аврала, и работа пошла, что называется, по полной программе. И через каких-нибудь сорок минут барк расправил мощные паруса-крылья и, отдавшись на волю попутному норд-осту, пошел со скоростью 7 узлов. Осенняя Балтика встретила парусник поразительным спокойствием легкой зыбью, свежим ветерком, солнечными дождями и двойными радугами.

Но вот позади остались Датские проливы с их пологими берегами, обросшими частоколом ветряков — высоких столбовидных установок, вырабатывающих электроэнергию. А также циклопическая конструкция — гигантский, правда, пока еще не достроенный, мост через Большой Бельт. И уже на пятый день плавания барк, разрезая форштевнем крутую волну, ворвался в штормовое Северное море. «Семь баллов еще не шторм — так себе, волнение», — без тени беспокойства на лице говорили бывалые моряки, прошедшие на «Крузенштерне» десяти-двенадцатибалльные штормы здесь же, в Северном море. А вот курсанты и юнги... Многие тогда из них понастрадались — коварная морская болезнь была беспощадна. Добавьте еще шквальный ветер и дождевые заряды. Однако, что бы там ни было, парусные авралы — уборку, постановку парусов — никто не отменял, как, впрочем, учебный процесс, общесудовые работы и вахты.

На восьмой день плавания «Крузенштерн», миновав бесконечную череду буровых вышек в открытом море, расцвеченных гирляндами огней, вошел в Ла-Манш, который англичане с завидным упорством и настойчивостью называют не иначе как Английский канал; и в ночь с 3 на 4 ноября, в 2 часа 37 минут, пересек Гринвичский меридиан. А накануне радисты получили тревожное сообщение: через Бискайский залив идет циклон «Таня». Он зародился где-то у Ньюфаундленда. И нам предстояло встретиться с ним как раз по выходе из Ла-Манша. Но, слава Богу, «Таня» умчалась далеко на север, оставив за собой длинный штормовой шлейф, он-то и зацепил нас. И малость потрепал. Случись циклону чуть-чуть задержаться, нам, вне всякого сомнения, пришлось бы туговато. Потом все успокоилось — и море, и ветер. «Крузенштерн» шел по западной кромке Биская, мерно покачиваясь на ровных волнах Атлантики. Некоторое время нас сопровождали дельфины, над мачтами и реями кружили чайки, олуши, буревестники. А когда барк под всеми парусами проходил траверз Гибралтара, на горизонте показались гринды; вскоре они уже плескались едва ли не у самого борта — их черные матовые спины лоснились в горячих солнечных лучах.

Наконец 13 ноября, в понедельник, — на шестнадцатый день плавания — вахтенный штурман, второй помощник капитана Михаил Новиков, объявил по судну: «Находимся в 35 милях к северо-востоку от острова Тенерифе. До порта Санта-Крус-де-Тенерифе осталось 47 миль». Немного спустя прямо по курсу показалась увенчанная громадным рыхлым облаком остроконечная вершина вулкана Тейде — она росла прямо на глазах, будто из глубин океана. Вскоре уже можно было различить затянутый сизой дымкой обрывистый, сплошь в изломах-расщелинах, северо-восточный берег острова. Это была первая земля, к которой «Крузенштерн» подошел, оставив за кормой 2827 морских миль. На другой день, в девять утра, барк отшвартовался у причала в гавани Сур порта Санта-Крус-де-Тенерифе.

Канары... Древние называли их садами Гесперид. Согласно Аполлонию Родосскому, однажды сюда, на край света, — к берегам великой реки Океан — причалили аргонавты под водительством Ясона. Хранительницы золотых яблок три прекрасные нимфы геспериды, завидев прищельцев, в ужасе обратились в прах; но, вняв, однако, мольбам мореходов, преобразовались в деревья — затем предстали в своем истинном обличье и даже помогли изнуренным жаждой эллинам добыть питьевой воды... А много позднее, в 1402 году, здесь были нормандцы — ими командовал Жан де Бетанкур, великий воин и мореплаватель. «Люди с севера» назвали эти острова Благодатными. И Бетанкур стал их полноправным властителем — с благословения Генриха III Кастильского.

Одним из этих, исполненных райской благодати, островов по праву считается Тенерифе. Чтобы в этом удостовериться, достаточно побывать хотя бы в Лоро-парке, главная достопримечательность которого — крупнейшая в мире коллекция попугаев, больше двух тысяч особей, из разных областей земного шара. Лоро-парк — это буйство тропической растительности. Оказавшись на переплетенной паутиной дорожек территории парка, невольно чувствуешь себя в самой гуще джунглей или сельвы. Аттракционы с участием морских львов, дельфинов, тех же пестрокрылых попугаев, огромный туннель-аквариум с акулами, скатами, морскими коньками и разноцветными рыбешками, снующими среди великолепия коралловых рифов... Все это тоже Лоро-парк, что раскинулся на живописном холме над тихим городком Пуэрто-де-ла-Крус, над его уютными белыми домишками, крытыми красной черепицей.

Тенерифе — это и «марсианский» ландшафт у самого подножия Тейде. Красные, бурые и черные глыбы застывшей лавы разных форм и размеров громоздятся и свисают над океаном. Там, на опасной высоте, выбиты таинственные, не сулящие ничего доброго тому, кто их узреет, письмена гуанчей, о которых на Канарских островах осталось одно лишь воспоминание, и редкие предметы быта и культуры древнейшей из цивилизаций, хранящиеся в Археологическом музее в Санта-Крус-де-Тенерифе.

17 ноября в пять пополудни «Крузенштерн» покинул гостеприимный Тенерифе, лег на курс 190 градусов и со скоростью 11 узлов устремился на юг — к экватору. Спустя два дня мы уже были на траверзе полуострова Кап-Блан, где сходятся границы Западной Сахары и Мавритании. О близости берега можно было судить по желто-серой пелене. Она тянулась над чуть колышащейся, маслянистой гладью океана с востока на запад. Это — тучи песчаной пыли, ветром ее сносит с пустынного берега далеко в Атлантику. В 16 часов ложимся в дрейф неподалеку от мыса Нуадибу, южной оконечности Кап-Блана, — в месте рандеву с севастопольским траулером «Анатолий Ганькевич», чтобы принять с его борта рыбу, — об этом было договорено заблаговременно по радио. На всю операцию — в ней участвовали два наших моторных вельбота под командованием штурманов Сергея Туликова и Евгения Качесова — ушло по меньшей мере часа два. На другой день «Крузенштерн» уже шел под парусами курсом 207 градусов все дальше на юг — к бразильским островам Сан-Паулу, лежащим у самого экватора.

Острова Сан-Паулу вулканического происхождения; они круто поднимаются из глубин океана и возвышаются над его поверхностью на 20 метров, поэтому их можно увидеть только с расстояния восемь-девять миль, да и то лишь в ясную погоду. Сан-Паулу состоят из двух групп островков — северной и южной. Ни на одном из них нет пресноводных источников, а стало быть, и жизни. Здесь гнездятся только птицы. Прибрежные воды буквально кишат рыбой — особенно акулами. Помимо всего прочего, вблизи островов нередки сейсмические толчки. Моряки рассказывают, что, когда проходишь здешние воды, иной раз кажется, будто судно вдруг наскочило на грунт или подводную скалу. Но мы на «Крузенштерне», слава Богу, ничего похожего не испытали...

В среду 29 ноября, на тридцать первый день плавания, Миша Новиков, обычно объявляющий утреннюю побудку по судну, сообщил по громкой связи: «Следуем под парусами со скоростью 8 узлов. Находимся в 26 милях к северу от экватора...» Линию, разделяющую Северное и Южное полушария, мы пересекли в 11 часов 14 минут 25 секунд в точке с координатами 00 градусов 00 минут широты и 30 градусов 29 минут западной долготы. То было всего лишь мгновение — однако каждый из нас запомнит его на всю жизнь. Еще и потому, что в самый торжественный момент вахтенный штурман Женя Качесов, а он, скажем прямо, охоч до выдумок, возьми да и скажи: «Прошу всех обратить внимание! По левому и правому борту видны ярко светящиеся буи — они расставлены точно по линии экватора». И самое забавное — то, что некоторые и правда поверили — клюнули на веселую шутку. Однако настоящее веселье ожидало всех впереди...

Немногим из нас удалось избежать цепких объятий присных Нептуна — бесов и пиратов. Роль царя морей, с пышной рыжей бородой из пакли, на нашем празднике сыграл моторист Владимир Волошин. Русалкой была несравненная Галина Насонова, буфетчица. В главного черта преобразился боцман 2-й грот-мачты Сергей Однорог. А предводителем пиратского братства выпало быть Мамикону Акопяну — оно и понятно: ведь среди боцманов он самый главный. Это по его указке отважный морской разбойник, в лице боцмана 1-го грота Рафаила Зиганшина, стремглав взбежал по вантам грот-мачты и схватил меня мертвой хваткой за ногу аккурат в тот миг, когда я попытался было улизнуть от него через марсовую площадку, расположенную на двенадцатиметровой высоте от палубы, — причем без страховочного пояса. Но помешал громадный шеститонный рей — он преградил мне путь к спасению. Хотя какое тут, к дьяволу, спасение: от ловкача Зиганшина я не укрылся бы нигде — даже на клотике. Просто потому, что не успел бы туда добраться. Когда меня в конце концов стащили с вант, я угодил прямиком в руки Однорога. Тот взвалил меня на плечо и потащил к трону Нептуна и Русалки через толпу безудержно хохочущих курсантов — бедолаги пока еще и думать не думали, какая участь ждет их впереди!

У Нептунова трона, где под жгучие латиноамериканские ритмы в синтезаторном исполнении моториста Андрея Мацугайлова лихо отплясывал полуголый, в пестрой набедренной повязке, размалеванный Пятница — старший матрос Арунас Тамашаускас, — я был повержен на колени. Лицо мне тут же выпачкали какой-то гадостью, замешанной на графите, да так, что ни вздохнуть, ни выдохнуть, не говоря уже о том, чтобы хоть что-то видеть. Но честь и хвала Брадобрею — мотористу Валерию Пименову: он, как видно, из жалости кинулся протирать мне лицо мокрой тряпкой. Не успел я, однако, прозреть, как черти поволокли меня в чистилище — тоже местечко не приведи Господи. И лишь потом долгожданная купель — бассейн, сшитый из парусины руками молодого парусного мастера Иосифа Барисевича. На этом все муки для меня закончились — я был посвящен в братство пересекших экватор. Для меня — но не для других. Через чистилище и купель прошли все юнги и курсанты. Сия горькая чаша не миновала и штурманов — тех, кто проходил экватор впервые. И даже тех, кто его проходил, но забыл дома соответствующую справку. Угодил в купель и «дед», старший механик Юрий Сапрунов, причем при полном параде — в форменной голубой рубашке с короткими рукавами и белых шортах. Хотя экватор, по его собственным словам, он переходил раз сто, никак не меньше...

В четверть третьего, едва закончились игрища и забавы, взревел сигнал громкого боя, возвестивший о подготовке к очередному — пятьдесят восьмому по счету — парусному авралу. Постановка парусов!

И вот, спустя полчаса, «Крузенштерн», гонимый свежим пассатом, уже мчится под парусами на юго-запад к островам Фернанду-ди-Норонья.

Эти вулканические острова лежат в двухстах милях к востоку-северо-востоку от мыса Калканьяр — северо-западной оконечности Южной Америки. Самый крупный из них, который так и называется — Фернанду-ди-Но-ронха, холмистый и покрыт скудной растительностью. Берега его, крутые и обрывистые, сильно изрезаны и местами окаймлены песчаными пляжами. Единственные обитатели острова — это ссыльные заключенные; лагерь их стоит к югу от форта Ремедиус, который хорошо просматривается с моря. Однако пресноводных источников здесь, как и на Сан-Паулу, нет. Заключенные употребляют для питья дождевую воду: они собирают драгоценную влагу во время редких ливней в специальные резервуары. Самая приметная точка на острове — гора Пику; она возвышается на 323 метра над уровнем моря и очень напоминает поднятый вверх большой палец. В прибрежных водах архипелага простирается трехмильная заповедная зона. Поэтому здесь запрещено становиться на якорь, ловить рыбу, охотиться — другими словами, заниматься тем, что может нанести ущерб и без того уязвленной среде. Нам нечего было делать у этих унылых берегов. И «Крузенштерн» продолжил путь по безмятежному океану все дальше на юго-запад, к берегам Бразилии.

1 декабря, в девять часов утра, на горизонте показался атолл Рокас. Он лежит в 125 милях к северо-востоку от мыса Калканьяр. В визир пеленгатора, на капитанском мостике, я четко видел, как у атолла грохочет и пенится прибой и колышатся на ветру кроны семи пальм — это все, что осталось от некогда пышной растительности. В лагуне атолла расположены два островка. На самом крупном — Фароле виднеются вышка маяка, развалины дома. А на западной его оконечности — маленькая хижина. Люди заглядывают на Рокас нечасто, здесь постоянно обитают только крысы, скорпионы да большие колонии пернатых.

Утром 2 декабря «Крузенштерн» подошел к северо-восточному побережью Бразилии — от берега нас отделяли какие-нибудь 30-50 миль. Потом, изменив галс, барк устремился на юг в сопровождении стайки дельфинов. До Рио-де-Жанейро, следующего пункта назначения, «Крузенштерну» осталось пройти 1120 миль. Однако, если читатель полагает, будто этот переход был нудный и муторный, он ошибается. Скуку, овладевшую было экипажем и курсантами, скрасило одно презабавное обстоятельство. В общем, дело было так.

8 декабря, на сороковой день плавания, 2-й помощник капитана Сергей Тупиков и спецкор «Комсомольской правды» Юрий Львов придумали вот какую штуку. Утром на доску объявлений в столовой экипажа вывесили карту Южной Америки с ядовито-красной пунктирной линией, соединившей побережья Атлантического и Тихого океанов — Уругвая и Чили. Под картой было начертано «Обращение к членам экипажа, а также к перманентному составу УС «Крузенштерн». Оно гласило: «Тому, кто опасается пройти проливом Дрейка на УС «Крузенштерн», предлагается альтернативная программа перехода из Монтевидео в Талькауано сухопутным путем с использованием лошади Киомамоту. Нужны 12 добровольцев. Время перехода — 2 недели. Встреча с «Крузенштерном» в Талькауано — на причале номер 2453, в местечке Эль-Дурейка»...

И надо же, клюнули: на собрание, посвященное организации и проведению перехода, народ буквально валом повалил — и умудренные опытом моряки, и безусые курсанты с юнгами. Строгой судейской комиссии предстояло решить нелегкую задачу: отобрать из немалого числа желающих самых достойных. И таковые живо определились — те, кто сумел на одной-двух страницах «мотивировать» свое желание и успешно прошел физический тест — отжимание на руках и приседание до упаду.

До самого последнего мгновения эти пятьдесят, что участвовали в конкурсе, стояли рядком на шкафуте и ждали приговора. А приговор был суров: все до единого — и победители, и проигравшие — так или иначе пойдут с остальными штурмовать «крутой» мыс Горн, со шквалами и штормами споря...

Когда все наконец разъяснилось, главного зачинщика турнира — штурмана Туликова призвали к ответу. Озорник держал его тут же, на шкафуте, в окружении обманутых. Думал, будут бить. Однако обошлось: Сергей сказал, что учинил розыгрыш не коварства окаянного ради, а лишь из чувства бескорыстной любви к хохме. И ему поверили. Наверное, потому, что такие глаза, полные чистосердечного раскаяния и уважения к ближнему, просто не могли лгать. Победителям же конкурса, получившим немудреное, но весьма точное название — «Наивняк», вручили шутейные почетные грамоты и хвосты от кобылы Киомамоту — обрезки тонкого пенькового каната. Ни больше ни меньше...

9 декабря, на сорок первый день плавания, «Крузенштерн» был в 170 милях от Рио-де-Жанейро. Завтра заходим в порт...