Тайна острова Пасхи раскрыта на Васильевском острове

«Красная стрела» мчится в Петербург. Я стою у окна вагона, и в голове вертятся самые банальные заголовки для очерка: «Сенсация XX века», «Тайна острова Пасхи раскрыта», Дощечки кохау ронгоронго заговорили»... А может быть, лучше так:
Тайна острова Пасхи раскрыта на Васильевском острове

«Век Великого Нетерпения» — так назвал один из ученых мужей всю историю Великих географических открытий. Жажда заглянуть за горизонт пересилила страх перед беспредельным океаном. Были построены выносливые каравеллы, адмиралы набирали в команды самых отважных, самых испытанных кормчих и матросов, и под звон колоколов прибрежных соборов эскадры первооткрывателей уходили в Неведомое.

 

 

У «Века Великого Нетерпения» был привкус соли — от морской воды и от пролитой крови.

Двадцатый век захлопнул последнюю страницу атласа мира — открыты все острова, достигнуты все полюсы.

Но вот что странно — мир наш, дом наш не стал от этого менее таинственным. Да, нам известен каждый уголок этого дома. Но мы не знаем, кем и когда он построен, что раньше творилось в этом доме. И, по сути, толком не знаем — кто мы такие сами, его обитатели. Не потому ли так тревожен и странен взгляд островитянки на картине Поля Гогена: «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?»

И самым таинственном местом на всем Земном Круге остаются острова.

Все чудеса, мыслимые и немыслимые, воображение наше переносит на остров. Там есть что-то такое, чего не может быть нигде.

Пред ликом безбрежного океана

Из всех таинственных мест, которые действительно существуют на земле, самым таинственным оказался тот клочок земли в Великом или Тихом океане на 27-м градусе южной широты, к которому 7 апреля 1722 года подошли корабли голландского адмирала Якоба Роггевена.

Полинезийцы, обитатели Океании, называли его Рапа-Нуи — Большой Рапа. Туземец, первым поднявшийся на борт флагманского корабля «Аделаар», простер руки в сторону острова и произнес: «Те-Пито-о-те-Хенуа» — «Пуп Земли». Голландцы же, в честь Светлого праздника воскресения Господня, в первый день которого они ступили на каменистый берег, назвали его островом Пасхи.

Первое, что изумило голландцев, о чем они записали в своем путевом журнале — «среди островитян, поднявшихся на борт корабля, один был совершенно белый».

Вторая странность — «туземцы рисуют на теле всевозможных птиц и зверей, один рисунок совершеннее другого». А странность в том, что птицы и звери эти на острове не водились. «Там обитали только крысы и мелкие ящерицы».

И самое поразительное — на краю света, на высоком скалистом берегу, пред лицом безбрежного океана, стояли гигантские каменные изваяния — «стражи острова».

«Туземцы разжигают перед ними костры, после чего, сидя на пятках и преклонив головы, поднимают и опускают руки, сложив ладони вместе. Рано утром мы видели, как они стояли на коленях, ликом к восходящему солнцу, а кругом горели костры — очевидно, так по утрам они воздают почести своим богам».

Голландцы пробыли на острове Пасхи всего один день, и было им не до разгадки тайн. «Стреляя в них (т.е. в туземцев), мы, к сожалению, многих убили, в том числе и первого гостя, поднявшегося к нам на борт...»

О кохау ронгоронго в записках первооткрывателей острова Пасхи нет ни слова.

Рапорт капитана Фелипе Гонсалеса

Почти полвека затерянный в Тихом океане остров не посещал никто из европейцев, и только в 1770 году к его берегам подошли два корабля — «Сан Лоренсо» и «Сайта Розалия».

Нет, не разгадывать тайны приплыл из Перу дон Фелипе Гонсалес де Хаэдо, а, как говорится, прибрать добро к рукам — присоединить остров к владениям испанской короны. И вот тут-то совершенно неожиданно обнаружилось, что...

Но давайте сначала почитаем записки капитана Гонсалеса и его спутника Агуэры.

Испанцы — у них было время, они простояли на острове шесть дней — тщательно обследовали свои владения. Для нашей истории важно вот что.

«Предводители островитян расписывают все тело каким-то растением и жидкостью, дающей ярко-красный цвет; они рисуют множество линий, пирамид, закорючек и жутких личин, однако, располагают все так упорядочение и симметрично, что лишь очень искусная рука смогла бы их воспроизвести».

Испанцев поразило не только мастерство безвестных художников, для которых холстом служило тело, но и, как им показалось, какой-то тайный смысл рисунков:
«Все пятнышки, все линии расположены совершенно правильно. На животе они изображают страшных чудовищ, именуемых «паре», и мне показалось, — пишет капитан Гонсалес, — что эти изображения священны в их глазах».

Испанцы составили даже маленький словарь рапануйского языка. И когда, спустя годы, словарь этот попал в руки ученых, они, к великому удивлению, обнаружили, что многих слов, записанных испанцами, в рапануйском языке уже нет. Не было их и ни в одном из полинезийских диалектов. Значит, существовал какой-то особый, древний рапануйский язык, на котором говорили только обитатели острова Пасхи.

И вот уже корабли готовятся к отплытию. Испанцы уже начертали первую карту острова, поставили на скалах христианские кресты, составили акт о присоединении острова — на карте он именуется «Сан-Карлос», — и при свете костров, под возбужденные крики островитян, их вожди под текстом, подписанным капитаном Гонсалесом... поставили и свои подписи. Или что они там начертали?! Были тщательно выведены какие-то странные знаки — то ли птицы, то ли лангусты, то ли вовсе неизвестные животные. Как татуировка на теле! Как рисунки на скалах! Значит, на острове существует письменность?!

Окровавленный палец

Только крайняя необходимость может побудить кого-либо зайти на этот остров», — эти мрачные слова произнес Джеймс Кук, высадившийся на Рапа-Нуи всего через четыре года после испанцев.

Плантации заброшены, хижины сожжены, каменные изваяния повержены на землю. На острове осталось всего шестьсот-семьсот человек.

Что случилось с некогда цветущим островом?

«Вождь послал за Ратокой, сыном Уки. Ратока пришел и крикнул Руко, чтобы тот вышел из пещеры... Руко выбежал из пещеры. Он набросился на Ратоку, чтобы убить его... Навстречу ему вылетела птица таваке и клюнула Руко в глаз. Ратока бросился на Руко и укусил ему большой палец. Появление птицы и окровавленный палец напомнили Руко о проклятии Уки. Он остолбенел. Ратока свалил Руко, ударил копьем и убил его...» — так рассказывают предания острова Пасхи; так начинались священные войны Хуримоаи, опустошавшие хижины.

«Крайняя нужда заставила островитян извлечь из тайников ценные священные вещи, которые прежде белым пришельцам даже не показывали», — отмечает натуралист Форстер, участник экспедиции Кука. Особенно ценились фигурки моаи кавакава, вырезанные из дерева торомиро. «Фигурки изображали людей обоего пола. Плотная древесина прекрасно отшлифована, цвет темно-коричневый». И, как далее пишет Георг Форстер: «Нам не удалось выяснить смысл и назначение этих фигурок».

Какие еще тайны хранил остров? Англичане заметили, что «пасхальцы исчезали под землей, пользуясь потаенными ходами среди каменных груд... Островитяне ни за что не хотели пускать нас в такие места».

После экспедиции Джеймса Кука все чаще и чаще заходят корабли на таинственный остров. Два французских фрегата под командованием Ж.Ф.Лаперуза подошли к его берегам в 1786 году. Пасхальцы пустили французов в обитаемые пещеры, но не показали им самые заветные сокровища. «Никаких религиозных ритуалов мы не наблюдали, — пишет Лаперуз. — Многие из гигантских статуй лежали на земле».

В 1804 году побывал на острове и русский корабль «Нева» под командованием Юрия Лисянского. Штормовая погода помешала экипажу высадится на берег, но одному лейтенанту удалось спустить шлюпку с меновыми товарами. Была собрана замечательная коллекция пасхальских фигурок, которую передали в Кунсткамеру Академии наук в Петербурге.

И все чаще происходят столкновения команд кораблей с островитянами. В 1843 году на остров отправилась французская христианская миссия — двадцать четыре монаха и монахини. И все они бесследно исчезли.

А 1862 год стал проклятьем для острова. Корабли работорговцев из Перу совершили набег. Десятки островитян были убиты, сотни — захвачены в плен и увезены на плантации Южной Америки. Среди пленников был последний король острова Каимоко и все маори — пасхальские ученые. Боясь новых набегов, островитяне спрятались под землю, но и тут настигла их беда — смертельная оспа...

Послушник Братства Святых Сердец

Зеленый островок в синем океане... Рай земной... Добродушные веселые пасхальцы... Где все это?

«Страшно глядеть на этих людей. Они ведут себя угрожающе, вооружены копьями, большинство ходят нагишом».

Такими увидел островитян брат Эжен Эйро, бывший простой механик из горной французской деревушки, а теперь послушник Братства Святых Сердец Иисуса и Марии. Он ступил на эту «песчинку Земли», чтобы «спасти души несчастных, озаряя их светом Веры Христовой».

Но это совсем другая история. Нам важно вот что: Эжен Эйро был первым, кто обнаружил на острове Пасхи кохау ронгоронго.

«Во всех домах можно найти деревянные дощечки или жезлы, покрытые разного рода иероглифическими знаками: это изображения животных, неизвестных на острове, которых туземцы вырезают при помощи острых камней».

Это строки из письма, которое брат Эжен Эйро написал в Вальпараисо в декабре 1864 года и отправил в Париж преподобному отцу Верховному генералу братства. Вскоре Эйро умер от туберкулеза, заразившись им на острове, — «дело его жизни стало причиной его смерти». Письмо же хранилось в архиве Ватикана, долгие годы недоступное исследователям. Прочитанное теперь, оно стирает главное обвинение ученых в том, что миссионеры велели сжечь все древние записи и искоренить все, что могло бы напоминать островитянам о язычестве и помешать их полному обращению в христианство.

Эжен Эйро был первым европейцем, который почти год прожил на острове Пасхи, деля с островитянами кров, пищу, радости и беды. Человек с благородным сердцем, Эйро внес спокойствие в истерзанные, озлобленные души островитян. В своем письме он подробно описывает жизнь пасхальцев, их быт, обряды, нравы. Он смотрит на их жизнь глазами исследователя и добрым сердцем брата. Он был первым, кто понял, что эти дощечки из темного дерева торомиро со странными знаками — величайшая ценность, древняя письменность острова Пасхи.

«Каждая фигура имеет свое имя, но то малое значение, которое островитяне придают этим дощечкам, склоняет меня к мысли о том, что буквы, остатки примитивной письменности, сейчас представляют для них всего лишь традицию, которую они сохраняют, не пытаясь найти ее смысл».

Забегая вперед, скажем, что одно наблюдение брата Эжена Эйро станет ключом, нет, ключиком к разгадке тайны кохау ронгоронго: «Не подумайте, что они сочиняют поэмы по разным случаям, они довольствуются тем, что просто повторяют одно и то же, иногда одно слово, передающее предмет, но поют на все лады от начала праздника до самого его конца».

Но вернемся к самим дощечкам с письменами. Если Эйро писал, что их можно найти в каждом доме, то через несколько лет они почти полностью исчезли. «Куда девались многочисленные дощечки, которые брат Эйро еще видел в 1864 году? — вопрошает патер Себастьян Энглерт, обосновавшийся на острове и занимавшийся поиском кохау ронгоронго, — Он видел их, когда уже кончилась эпоха войн. Скорее всего, их спрятали в подземных тайниках».

Епископ острова Таити Тепано Жоссан, человек мудрый, образованный и любознательный, понял величайшее значение этих дощечек кохау ронгоронго и повелел отыскать и сохранить все, что возможно найти. Миссионерам, которые пришли вслед за Эженом Эйро на остров Пасхи, удалось найти пять дощечек. Они отослали их епископу Жоссану.

Морская ласточка летит к королю

Что же было изображено на этих дощечках из темного дерева торомиро? Крылатые птицечеловеки, двуногие твари, головы с огромными глазами и торчащими вбок острыми рогами, крючки, спирали, лодки, ящерицы, лягушки, черепахи, рыбы, осьминоги — словом, и фантастические существа, и реальные. Любимая островитянами черная морская ласточка, посланница великого бога Макемаке, издает пронзительный крик: из раскрытого клюва веером вылетают волнистые линии.

Знаки гравировали на гладкой красноватой поверхности дощечки — кохау — осколком обсидиана или острым акульим зубом. Резчик должен был быть знатоком письма — ронгоронго, — и искусным художником. Текст начинался в нижнем левом углу дощечки, и знаки шли сплошной чередой слева направо. Дойдя до конца дощечки, резчик переворачивал ее «вверх ногами» и продолжал вырезать знаки слева направо. И так строка за строкой, пока хватало места. Получался непрерывный извилистый серпантин, извилистая горная дорога, двигаясь по которой, путник-чтец добирался до смысла текста. Знатокам древней письменности хорошо знакома эта система записи текста, и называется она — перевернутый бустрофедон.

Первые собиратели и исследователи кохау ронгоронго — миссионеры — сразу же обратили внимание на сходство письменности острова Пасхи с иероглификой египтян. Но пасхальцы, даже самые ученые, которые еще оставались на острове после катастрофических войн и набегов работорговцев, уже не могли объяснить смысл хотя бы одного из знаков, не говоря о том, чтобы прочитать весь текст.

Судя по дереву, на котором были вырезаны знаки, период письменности на острове был долог. Некоторые дощечки рассыпались от прикосновения, другие же, наоборот, были изготовлены из обломков европейского весла. Но может быть, в близкие к нам времена островитяне просто копировали древние письмена, не понимая их смысла?

Однако возникает вопрос: а что если кто-то из пасхальцев знал значение знаков и умел читать кохау ронгоронго, но хранил священное знание в абсолютной тайне? Вернемся к этому чуть позже. А пока вот что: почему возник такой интерес у европейцев к письменности острова, затерянного в пустыне океана? Да потому, что, как писал его преосвященство епископ Жоссан, «это первый след письменности, которую встретили на островах Океании». Мало того, что знаки кохау ронгоронго были похожи на египетские иероглифы, по материалу, на который были нанесены, — на дерево, они восходили к письменности жителей Малой Азии — хеттов. А по системе записи — перевернутому бустрофедону — к письменности Южной Америки, возникшей в горных районах Анд.

Начало нашего века ознаменовалось подлинной сенсацией в археологии. В Южной Индии, в долине Инда, у города Хараппа был раскопан огромный холм, скрывавший развалины древнего поселения. «Двадцать пять лет раскопок, исследований и изучения сделали историю Индии на две тысячи лет богаче», — сообщали ученые. В раскопах были обнаружены печати с изображениями животных и загадочными знаками неизвестного письма.

Чешский этнограф и знаток письма Честмир Лоукотка первым обратил внимание, что знаки протоиндского письма похожи на знаки кохау ронгоронго. А венгерский лингвист фон Хе-веши провел тщательный анализ письменностей Южной Индии и острова Пасхи и сделал во Французской Академии потрясший всех ученых доклад — более сотни, а точнее 175, знаков кохау ронгоронго и иероглифов Индостана полностью совпадают! Письменность, еще существовавшая на острове Пасхи в середине XIX века, и письменность, процветавшая в долине Инда за 2500 лет до нашей эры. Пропасть в 4500 лет! Но совпадение, по-видимому, не случайное.

Чем дальше углублялись исследователи в века и знаки, тем больше открывалось чудес. Австрийский археолог Роберт Хайне-Гельдерн установил сходство кохау ронгоронго с древнекитайским рисуночным письмом. В 1951 году он потряс ученый мир сообщением, что изображения птиц в орнаментах индонезийского острова Суматра удивительно похожи на птиц ронгоронго.

Удивительный полет морской ласточки через века и океаны!

Американские и немецкие ученые считают, что знаки-птицы можно обнаружить и в искусстве жителей Соломоновых островов. Возможно, говорят они, что когда-то существовала письменность и в самой Полинезии, но она была утрачена и только чудом сохранилась на острове Пасхи.

Французский профессор Метро, который вел в тридцатые годы нашего века крупные археологические работы на острове Пасхи, внес свою лепту в таинственную цепочку ронгоронго: «Если они настаивают на связи острова Пасхи с долиной Инда или Китаем, то я настаиваю на связи письменности ронгоронго с письмом индейцев куна». А индейцы куна жили в Центральной Америке, на территории современной Панамы.

Словом, весь мир замкнула эта цепочка ронгоронго: египтяне, народы Инда, обитатели островов Океании, китайцы, индейцы — все втянуты в круговорот Знака.

Но о чем же пронзительно кричит, пролетая над океаном и застывая на дереве торомиро, черная морская ласточка? Как прочитать эту цепочку знаков?

И вот однажды на Таити появился молодой человек по имени Меторо Тау а Уре, выходец с острова Пасхи, который объявил, что он маори ронгоронго, то есть ученый, и может прочитать загадочные дощечки. Его сразу же позвали в резиденцию епископа Тепано Жоссана. Пятнадцать дней хитроумный Меторо пел тексты, а епископ-художник лихорадочно набрасывал на бумаге знаки, записывая рядом латинскими буквами их толкования: «три мудрых короля», «он падает, раненный в правую руку наконечником копья», «он исцеляет, держа красный ямс» и так далее, день за днем.

В 1954 году в Рим приехал молодой этнограф из Гамбурга Томас Бартель и в архиве монашеского ордена обнаружил старую замасленную тетрадь. Это был «список Жоссана».

Два года спустя, на Международном конгрессе американистов доктор Бартель объявил о дешифровке кохау ронгоронго.

«Дощечки были чем-то вроде памятных карт и содержали ключевые слова, которые давали чтецу только суть строфы: недостающие слова он придумывал сам», — объяснял Бартель.

Дощечки, по Бартелю, имели религиозный и ритуальный характер — восхваление богов, предписания жрецам. Описания ритуалов говорили о том, что идиллические Южные моря на самом деле были ареной племенных войн, человеческих жертвоприношений, каннибализма, ритуальных убийств детей.

Бартель так читал тексты некоторых дощечек: «Пу руту те паху реи кура атарики хенуа то ко ранги Тане... «Звуки рогов из раковин и бой барабанов для драгоценного украшения для первенца Земли для опоры Неба Тане...»

А в одном из ритуальных песнопений говорилось, что «человек летит к луне».

Морская ласточка, особенно часто встречающаяся в текстах, оказалась сверхъестественным существом. «Рере тангата ману рере ману тара арики — бежит человек-птица, морская ласточка летит к королю».

Известие о том, что таинственные кохау ронгоронго, наконец-то прочитаны, вызвало огромный интерес во всем мире.

Но когда Гамбургский университет издал толстенную монографию Бартеля с таблицами толкования знаков, стало абсолютно ясно, что «Бартель строит свою попытку интерпретации текстов ронгоронго, используя чтения Меторо, а тот извлекал из знаков ронгоронго не больше информации, чем может извлечь с помощью чистой догадки всякий, кто хорошо знаком с местной фауной, флорой, символами и верованиями».

Морская ласточка, перелетавшая из одной сенсации в другую, снова вернулась в свое гнездо.

Письма инопланетян

Вокруг острова — необъятные просторы неба и океана, царят полный покой и тишина. Живущий здесь всегда к чему-то прислушивается, хотя и сам не знает — к чему, и невольно чувствует себя в преддверии чего-то еще более великого, лежащего за пределами нашего восприятия.

«Воспоминания о будущем»! Вспомните, какие очереди выстраивались на этот фильм Эриха Деникена. Космические пришельцы! Вот кто воздвиг на острове Пасхи памятники Будущему. Роботы высекли в скалах этих каменных исполинов и поставили их на берегу океана.

Ну, понятно, Деникен — талантливый авантюрист — он сделал на своих книгах и фильмах целое состояние. Но и серьезные ученые вторили ему. Франсис Мазьер, возглавлявший в 1962 году французскую экспедицию на остров Пасхи, писал: «На этом острове явно имеются какие-то необъяснимые или пока еще не объясненные геологические тайны, и это заставляет нас отнестись с достаточной серьезностью к возможности внеземного контакта, при котором остров был облучен, а в душах островитян остался столь сильный след, что отголоски его сохранились и по сей день».

Подтверждение тому — загадочные резные фигурки, говорит Мазьер. «Нос с горбинкой, оскал зубов, аномалия в строении позвоночника — все это возможно свидетельствует и о сильном излучении».

А сколько «тайных архивов» было найдено с тех пор, как открыли этот остров-загадку. Сколько появилось книг о затонувшем континенте My, о тихоокеанской Атлантиде, погрузившейся на дно океана вместе с миллионами жителей в результате взрыва подземных пустот.
Наша соотечественница Елена Петровна Блаватская в своей «Тайной доктрине» писала, что возраст статуй острова Пасхи... четыре миллиона лет. Созданы они «расой гигантов», населявшей огромный материк, протянувшийся от Индийского до Тихого океанов. А Рапа-Нуи — лишь крохотный осколок исчезнувшей Лемурии. Статуи отражали стремление «гигантов» проникнуть в бездну звездных ночей, когда с небосвода срываются сверкающие частички...

Надо сказать, что масло в пламя этих фантастических идей подлили и наши кохау ронгоронго. Если космические пришельцы поставили на острове каменных исполинов «на память о Будущем», то должны же они были что-то написать этому Будущему. Сообщить что-то важное. Конечно же, кохау ронгоронго — это письма инопланетян. Но что, что же они написали нам?!

Оказывается, первое сенсационное сообщение появилось еще в 1892 году. В «Журнале Полинезийского общества» австралиец А.Кэролл писал, что ему удалось прочесть письмена острова Пасхи.

Из текстов кохау ронгоронго он узнал о событиях, происходивших в Южной Америке... в доисторическую эпоху. Ни больше и ни меньше!

Последнее сообщение подобного рода появилось совсем недавно: бразильскому языковеду профессору де Мела удалось прочитать кохау ронгоронго, гласящие о том, что много столетий назад в этом районе Тихого океана находился огромный архипелаг, который вследствие сильного землетрясения погрузился в океан и после катастрофы уцелел лишь один остров.

Ну что ж! Случается и такое. Ведь сообщали же в 1922 году все газеты мира, что после страшного землетрясения остров Пасхи бесследно исчез в пучине океана.

Мы не осуждаем тех, кто верит в прилет космических странников, в существовании Атлантиды или Лемурии, потому что все это — попытка ответить на вопрос, затаившийся в тревожном и странном взгляде островитянки: «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?»

Месть мертвых маори

Был конец необычайно тихого дня, все в этом уединенном месте было совершенно спокойно, впереди расстилалось, как стекло, море, и солнце, как огненный шар, склонялось к горизонту, а совсем близко лежал постепенно угасающий старик, усталый мозг которого сохранил последние остатки некогда высокоценных знаний».

Этого старика по имени Томеника разыскала на острове миссис Кэтрин Скорсби Раутледж. Английская археологическая экспедиция под ее руководством работала на острове с марта 1914 года по август 1915, и только к концу сезона ей удалось услышать потрясающую новость кто-то по секрету сообщил ей, что в их деревне живет старик, ученый, маори ронгоронго, который и читает дощечки, и сам умеет писать.

Томеника тяжело болел, доживал последние дни в лепрозории, но посвятить чужеземку в тайну ронгоронго старый маори не захотел.

Правда, в одно из ее посещений он взял из рук Кэтрин бумагу, обмакнул перо в чернила и вывел несколько знаков. Действительно, знаки были те же, что и на дощечках, но что они обозначали, Томеника не сказал.

«Я сделала еще одну напрасную попытку, — пишет в своей книге «Тайна острова Пасхи» Кэтрин Раутледж, — попрощалась с ним и ушла... Через две недели он умер».

Старик предпочел унести тайну в могилу, чем выдать ее чужеземке. Может быть, он чего-то боялся? Раутледж пишет о человеке, который заключил сделку с приезжими и пошел в пещеру за своим тайным кладом, но больше его никто не видел. Либо он сорвался со скалы, либо был погребен заживо.

Старики говорили: «Это месть мертвых маори!»

А вот что пишет знаменитый Тур Хейердал, руководитель норвежско-американской экспедиции на острове Пасхи:
«В ночь на 13 марта 1956 года я посетил одну хижину, находившуюся близ деревни Хангароа. Я был очень удивлен, когда узнал от хозяина, Эстебана Атана, мужчины 32 лет, что ему принадлежит книга, созданная его дедом, который знал, как изготовлять и петь кохау ронгоронго. В этой книге дед нарисовал все знаки письма острова Пасхи и рядом латинскими буквами записал их значение. Эстебан вышел из хижины и вскоре вернулся со старыми выцветшими листами бумаги, на которых от руки коричневыми чернилами был написан текст. Когда Эстебан заметил, что я хочу подробней рассмотреть его наследство, он спрятал листы и больше мне никогда не удалось их увидеть».

Вскоре после этой встречи Эстебан Атан отплыл в маленькой самодельной лодке к острову Таити. Очевидцы говорили, что Эстебан взял книгу с собой. Лодка и люди исчезли...

Через сорок лет после смерти старого Томеники чилийский ученый Хорхе Сильва Оливарес напал на след его деятельности. В одном из домов на острове он обнаружил словарь ронгоронго.

Педро Пате получил его в наследство от своего деда Томеники, который был профессором ронгоронго и написал эту тетрадь приблизительно 65 лет назад, чтобы обучать своих учеников.

И опять какая-то мистика! Оливаресу удалось сфотографировать всю тетрадь, но, как пишет сам Оливарес, «катушка с пленкой оказалась не то утерянной, не то похищенной. Исчезла и сама тетрадь».

Странно, но и Кэтрин Раутледж успела опубликовать лишь свой дневник. Неожиданная смерть оборвала работу этой молодой и смелой женщины.

Материалы экспедиции остались неопубликованными, и неизвестно даже, где и у кого они находятся.

Совершенно случайно до наших дней дошла единственная страничка.

Но что написал последний маори ронгоронго, умирающий Томеника?

Хор безнадежных голосов

По всей вероятности, тайна никогда не будет раскрыта, так как данные слишком скудны.

К такому выводу приходит французский ученый Альфред Метро, которому удалось проникнуть в пещеры пасхальцев, обойти все хижины острова в поисках следов кохау ронгоронго.

Патер Себастьян Энглерт, лучший знаток языка острова Пасхи, присоединяется к пессимистическим голосам ученых: «Я не верю, что когда-либо станет известным значение хотя бы одного из этих знаков».

Действительно, как можно прочитать письмена, написанные на языке, которого не существует? Билингв, то есть параллельных текстов на каком-либо известном языке, они не имеют.

Несмотря на «месть мертвых маори», которая, конечно, лишь совпадение случайных фактов, Туру Хейердалу удалось приобрести у островитян несколько истрепанных, изъеденных червями рукописей. Толкования знаков ронгоронго в тетрадях совпадали с теми, которые записал епископ Жоссан, слушая чтение Меторо.

Но, как отмечал полинезийский ученый Те Ранги Хироа, толкование Меторо было сымпровизировано здесь же, на месте, чтобы удовлетворить желание белого человека услышать ритуальное пение по знакам на дощечке.

Он же выдвинул теорию, согласно которой тексты кохау ронгоронго вообще не являются письменностью.

Круг замкнулся. Ведь еще в XIX веке на заседании Этнографического общества в Лондоне великий Томас Гекели заявил, что кохау ронгоронго — это не письмо, а своеобразный штемпель для выделывания тканей.

130 лет поисков, открытий, надежд, разочарований, сенсаций. А дощечки из темного дерева торомиро с рыбами, звездами, птицами, черепахами продолжали молчать. Всего их на свете осталось около двадцати — в музеях Лондона, Берлина, Вены, Вашингтона, Гонолулу, Сантьяго, Петербурга. И вот сообщение — совершенно неожиданное.

Санкт-Петербург. Январь 1996 года

Красная стрела» мчится в Петербург. Я ложусь на верхнюю полку, включаю ночник и достаю свою любимую книжку — Льюис Кэролл, «Алиса в Зазеркалье».

И вдруг... О-о! Да здесь же все сказано про эту историю с кохау ронгоронго!
«— Ах, Лилия, — сказала Алиса, глядя на Тигровую лилию, легко покачивающуюся на ветру. — Как жалко, что Вы не умеете говорить!

— А кто тебе сказал, что мы не умеет говорить? — ответила Лилия. — Было бы только с кем!»

Поезд приходит в Петербург рано утром, а мы условились встретиться с Ириной Константиновной в половине десятого, в музее. Так что можно спокойно пройти пешком от Московского вокзала через весь Невский проспект к Дворцовому мосту.

Сразу за мостом — зеленое старинное здание Кунсткамеры, Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого. Там хранятся две дощечки кохау ронгоронго, которые приплыли в Санкт-Петербург из Океании вместе с Миклухо-Маклаем. Там издана скромная синяя книжица, тиражом всего 200 экземпляров, в которой можно прочитать о том, что написано на кохау ронгоронго.

Мои коллеги, когда узнали, что я получил от автора, Ирины Константиновны Федоровой, эту книгу, набросились на меня: «Ну, говори скорее, что там написано?!»

— А чего вы ждете? Сообщения инопланетян о космических полетах, о тайнах Вселенной? Или, как у Стивенсона, сведений — где на острове спрятаны сокровища?

Да, там тайна. Но меня сейчас больше всего волнует вот что: как можно было прочитать эти письмена, это «говорящее дерево», на том языке, которого давно уже нет? Как возрождался, возникал из небытия сам древний язык?

Невы не видно, сплошное белое поле, и только на самой середине реки вырывается из-подо льда темная вода. Плавают дикие утки, выходят на снежную кромку и красными лапками чертят на снегу свои письмена...
Но пора идти.

Вхожу в вестибюль, сонная вахтерша перебирает пропуска: «К Федоровой? Сегодня неприсутственный день...» Я уже слышу откуда-то сверху:
— Здравствуйте-здравствуйте! Я вас жду.

Она бежит вниз по лестнице. Худенькая, изящная, обаятельная — скорее педагог по бальному танцу, а не доктор исторических наук.

Мы взлетаем на третий этаж, входим в отдел Австралии и Океании.
— У сотрудников сегодня выходной.
Нам никто не помешает. Садитесь, сейчас будем пить чай. Будете винегрет? Сама состряпала. Я попросила прийти хранителя. Он покажет вам дощечки.

Давайте, вам побольше положу. Вы же с дороги. Буфет у нас сегодня закрыт, я вот пряники из дома принесла.

Мы едим, пьем чай с пряниками. На нас со стены чуть насмешливо смотрит Тур Хейердал.
— Счастливый, — вздыхает Ирина Константиновна, — весь остров Пасхи облазил...
— А вы? Конечно же, были на острове?
— Господь с вами! Нигде я не была.

За город-то редко с дочкой выбираемся. Тридцать... ну, не будем уточнять, тридцать с лишним лет в этих стенах.

Как закончила филологический факультет университета, так прямо сюда.
— Значит, вы уже в Университете увлеклись кохау ронгоронго?
— Да нет! Я латынью занималась...
Был такой мальчик, Боря Кудрявцев, вот тот был одержим этими дощечками. Перед войной, когда уже учился в ЛГУ, обнаружил параллельность текстов кохау ронгоронго. Очень важное открытие. Но Боря погиб в 1943-м...

— Давайте начнем со знаков, — говорю я, — вот эти птицы, ящерицы, лягушки... Каждый знак — слово?

— Нет. Вот если бы каждый знак был словом — это было бы логографическое письмо, понятийное. Представляете, сколько нужно было бы знаков, чтобы передать все слова! Невозможно пользоваться таким письмом. А это — иероглифическое письмо, передающее живую речь того времени. Каждый знак передает только какую-то часть слова, морфему. В некоторых случаях, конечно, знак передает слово, но это слово равно морфеме, вот в чем дело.

Сложный знак может означать целое предложение иногда. Иероглифическое письмо — наиболее экономная запись речи, языка, — можно комбинировать морфемы, слоги, фонетические знаки.

В 1956 году Ю.В.Кнорозов и Н.А.Бутинов в журнале «Советская этнография» написали небольшую статью, в которой доказывали, что письмо ронгоронго иероглифическое. Это было великое открытие. Кнорозов, прочитавший письменность майя, создал целую систему дешифровки иероглифического письма. Вот к нему в отдел и пришла выпускница филфака Ирина Константиновна Федорова.

— А началось все с самой примитивной работы — посмотреть, разобрать, расписать... Тексты я разбивала на отрывки и составляла словари. Кнорозов предложил составить словари с одинаковыми начальными знаками. Потом со вторым, третьим, четвертым, пятым... Потом с одинаковым финальным, предпоследним и так далее. До умопомрачения. Работа была адская. В итоге — ничего. Ничего не пригодилось. Груды бумаги и уйма времени. Годы...

— А не было таких мыслей: плюнуть на все это и заняться другим?
— Нет. Я решила не торопиться. Я не тот человек, чтобы спешить. Для того, чтобы перейти в наступление на само письмо, надо сделать очень много. Изучить историю. Не только острова Пасхи — всей Океании. Изучить этнографию. Обычаи, уклад жизни, мифы, ритуалы, искусство, все-все. Надо было изучить языки. При дешифровке надо использовать лексику других полинезийских языков — тонганского, самоанского, маркизского, гавайского, маори, таитянского, мангатуамотянского, а также футунанского, реннел-беллонского. Да и других тоже. Представляете, сколько надо было перелопатить словарей?

— Не представляю, — сказал я.
Ирина Константиновна долила мне
еще чаю. В комнате стало совсем светло. За окном падал пушистый снег. Она пошла к книжным полкам и достала кипу пыльных бумаг.
— Что это?
— «Списки Жоссана». Меторо напевал, а епископ судорожно записывал. Вот Томас Бартель и толковал тексты, опираясь на «чтение» Меторо. Просто хватался за какой-то знак. Небо, ага, значит знак рядом — тот, кто живет на небе. Вот есть лодочки, шесть или семь. Значит, это разведчики приехали на остров. Но надо еще доказать, что это — лодочка. Лодочка-то она лодочка, но что она передает? Вот где собака зарыта! Толковать-то можно как угодно, но дешифровка есть дешифровка. Толкуешь один знак, подставляешь в другой текст — ерунда получается. Бартель на этом и попался.

— Так в чем же загадка этих знаков?
— Загадка? На острове Пасхи, куда ни сунешься, — одни загадки. Статуи — загадка, фигурки — загадка, татуировка — загадка, наскальные рисунки — тоже загадка. Вот знаки письма воспроизводят наскальные рисунки. Но этих параллелей не так уж много. Я поразилась, что их немного. Но потом, посчитав морфемы, слоги, поняла, что их и не должно быть много. Вот я так и шла, как по лезвию ножа. Наступала и отступала. И ждала — должно отложиться. Я должна была подкопаться к семантике, к тому смыслу, что стоит за этим знаком. Подкапывалась до потери пульса. Вот начинается ряд знаков со звезды, значит, остальные знаки как-то связаны со звездой. Но как подобраться к знакам, которые за ними стоят?! Это было страшно трудно. Я не думала, что такое может быть — мне казалось, что от мыслей у меня расходятся черепные швы. Я хваталась за голову руками, сжимала виски — все! Надо кончать. Но что поделаешь? Как я столкнулась с этими знаками, так они и сидят у меня в голове...

— Сколько же всего этих знаков?
— Знаков всего 790... Бартель, он очень огромную работу проделал, надо ему отдать должное, он их все расположил по порядку, расписал, оставил лакуны. Прямо как таблица Менделеева. Хотя все знаки «полетели»... То есть, как их толкует Бартель. Что ж... Такова жизнь исследователя. И я была в плену собственных песнопений, в плену звезд. Читаю знаки — звезды, ящерицы, рыбы, чего там только нету. Читаю. Батеньки! да тут песнопения! тут что-то от Зодиака! «Земля и небо яркое, ящерица блестящая, земля блестящая, ящерица белая, блестящая, опоры неба...» Ага! Речь в тексте идет о земле и о космическом объекте — Млечном Пути, который полинезийские народы представляли себе в виде чудовища, акулы, ящерицы. Какие куски, какие песнопения получались!
— И что же?
— А то, что все это очень быстро вылетело! Как только я дошла до последнего знака, наконец-то докумекала, что к каждому знаку надо подходить с величайшей осторожностью, потому что там никакие не рыбы, не черепахи, не ящерицы. Всю предыдущую работу я зачеркнула.
— Что же там было «не так»?
— Да там все на самом деле было не так! Просто я была в плену наших предположений, разговоров, догадок. Но это, видимо, необходимо было пройти. Это как в живописи — художник, который копирует действительность,— еще не художник. Вот когда он отходит от прямого копирования, вносит себя, всего, свое понимание жизни, мира — это уже живопись. И чем дальше он отойдет от объекта, чем больше внесет себя — тем интереснее и нужнее его работа... Я не скажу, что Филонов или Пикассо меня очень увлекают, но это их видение мира, это их особый взгляд. Это особенность человечества.
— И вот этот взгляд на живопись, на творчество помог вам?

Известную параллель можно провести. Ведь Малевич своими квадратами хотел передать что-то, выразить, не просто передать геометрическую форму. Но что? Это ребус. И чтобы его разгадать, надо иметь особый взгляд, особое чувство. Интуицию. И кохау ронгоронго — это ребусное письмо. За знаком стоит нечто. Но что? Вот тридцать лет я и потратила на это «что?»
— Вот теперь мы и подошли к самим текстам. Что же написано на этих таинственных ронгоронго?
— А я вам почитаю...

Ирина Константиновна взяла со стола фотокопию дощечки ронгоронго, но тут, как по мановению волшебной палочки, дверь отворилась и вошел хранитель музея со свертком в руках. Он осторожно положил его на стол и развернул бумагу. Передо мной лежал кусок дерева, похожий на лопатку весла. Темное дерево торомиро отливало красноватым, золотистым блеском. Как же искусно были вырезаны на дереве эти знаки! Загадочный серпантин, по которому шествовали птицечеловеки, рыбы, ящерицы...

— Охо тонга-тонга ухи моа мау кау пу-пу мау ухи ухи мое ко хау ранги ко хау токи ухи ука кау хака-хату...

Взял собрал ямс взял клубни пучок взял ямс ямс вождь тростник вождь срубил ямс батат клубень вождь собрал...

Слова древнего языка возникали словно из небытия. И мне виделось зеленое поле... Островитяне собирают урожай... Старик маори ронгоронго произносит заклинания... Он пел одно и тоже, произносил одни и те же слова, каждый раз придавая им особый смысл.

«Не подумайте, что они сочиняют поэмы по разным случаям, — вспомнил я слова прозорливого брата Эжена Эйро, — они довольствуются тем, что просто повторяют одно и то же, но поют на все лады...»

А за окном все шел и шел снег. Я сфотографировал дощечку. Хранитель завернул ее в бумагу и унес. Ирина Константиновна заварила свежий чай. Сначала мне казалось, что я все понял, но потом в голове появились эти черепахи, рыбы, ящерицы, которые, плывя, ползая и бегая превращались в ямс, батат... Ну да ладно. Ирина Константиновна тридцать с лишним лет билась над этими превращениями, и то во многом сомневается. Но как можно читать на языке, которого нет?! И я спросил об этом.

— Ирина Константиновна, а если вы будете читать этот текст пасхальцам, они поймут?
— Ничего не поймут. Потому что это другой язык, древний.
— Но как... как вы его... вытащили на свет Божий?
— Я употребляла те формы, которые можно восстановить, исходя из знаний полинезийских языков, отталкиваясь от современного рапануйского. Это все построено на интуиции, на догадках. Сначала надо знать, что знак изображает, потом понять, что он может значить, какой смысл вложить. Потом искать слово. Какое слово может здесь быть. Три кита, на которых была построена вся реконструкция, — интуиция плюс знание лексики полинезийских языков плюс поиски синонимов и омонимов. Когда я прочитала несколько знаков, и стала проверять их по другим текстам, и все стало подходить, я поняла, что на правильном пути. Я составила словарь и, пользуясь этим словарем, читала любой текст. Этот словарь — ключ ко всем табличкам.
— И вы можете прочитать все таблички ронгоронго?
— Я их прочитала.
— Тогда последняя загадка. Что же написал умирающий Томеника?
— Ну, это я уже опубликовала. —
Она подошла к своему столу, достала страничку и прочитала:
— Хону каи кихи ваи ика ухи хоту каи мое пуку пука руа...

Знатный срезал сахарный тростник вождь срезал батат...

И тут я вспомнил разговор Алисы с Тигровой Лилией...

Инопланетяне, космические корабли, компьютеры, телевизоры... Мы привыкли к чуду. Мы истаскали тайну. Мы хотели прочитать о чем-то необыкновенном, а там, на этих дощечках, лишь ямс да сахарный тростник. Мы можем читать эти тексты, но нам трудно понять, что там скрыта самая большая тайна.

...Из земли выглядывает слабый зеленый росток, становится цветущим кустом или высоким деревом. Льет из туч дождь, а небо пронзают молнии, а гора вдруг вздрагивает и взрывается клубами дыма, и по земле со склонов текут огненные потоки. А потом тишина на века, синее небо, синий океан и крохотная песчинка Земли...

Земля — твердь и зыбь — дает пищу, утоляет жажду, наполняет воздухом легкие, скрывает от стужи, ветра, палящего солнца. А потом скрывает в себе усталое тело и возносит души в Неведомое.

Разве это не чудо? И разве не чудо, что все это можно выразить Словом и сохранить это Слово на века? На камне, на глине, на папирусе. Или на дереве, на темном блестящем дереве торомиро, как эти кохау ронгоронго...