Сокамерник маркиза де Сада

Шарль Нодье. Фея Хлебных Крошек. Пер.с франц. В. Мильчиной.

 

 

– М.: FreeFly, 2006, 288 с.

Шарль Нодье (1780–1844), член Французской академии, литератор, лингвист, энтомолог и библиофил, оставил во французской словесности и европейской гуманитарной культуре заметный след. Его роман «Жан Сбогар» – образец крутой романтической прозы – читал, высоко ценил, неоднократно упоминал и цитировал Пушкин. Под влиянием выступлений Нодье в середине XIX в. в Западной Европе (во Франции, Англии, Швейцарии и Германии) были разработаны и приняты первые законодательные акты об авторском праве на произведения искусства. Языковедческие и литературные изыскания Нодье сохранили свое значение для классической филологии, а его многочисленные статьи о пользе и значении старинных книг во многом сформировали культуру и традиции букинистического и книжно-антикварного дела (сборник «Читайте старые книги», – М., 1989). Жюль Верн признавался, что образы географа Паганеля («Дети капитана Гранта») и энтомолога-любителя кузена Бенедикта («Пятнадцатилетний капитан») отчасти навеяны впечатлениями от общения юного Верна с пожилым Нодье. И, наконец, сам подросток Шарль в 1793 г. в Страсбурге чуть не попал под нож якобинской гильотины: он был арестован как «подозрительный» и содержался в тюрьме, откуда его выпустил не кто иной, как демонический Антуан Сен-Жюст – сурового головоруба вдруг одолел приступ жалости к худенькому мальчишке. Много позже молодой Нодье снова попал в тюрьму – на этот раз за сочинение антинаполеоновского стихотворного памфлета; впоследствии он мистифицировал читателей сообщением, что сидел в одной камере с маркизом де Садом. Впрочем, Нодье везло – его сажали и выпускали быстро и без последствий.

«Фея Хлебных Крошек» – позднее сочинение Нодье, опубликованное в 1832 г. Это романтически-ироническая литературная сказка на известный европейский бродячий сюжет о чудесном преображении уродки в красавицу («царевна-лягушка»): карлица-дурнушка в итоге оказывается царицей Савской.

Французский романтизм существовал долго, особенно на театральных подмостках, а в некотором смысле он жив и сейчас: в театрах Франции по сей день с успехом ставятся ранние трагедии Гюго, драмы Дюма-отца и пьесы Мюссе.

В «Фее Хлебных Крошек» Нодье демонстрирует скепсис и иронию бывалого романтика. Он прекрасно знаком со школой немецкого романтизма, пользуется ее опытом и уроками – но ему ближе не экзальтированный «неофит средневековья» Новалис и максималист Клейст, а скорее Виланд с его «Историей принца Бирибинкера» и Гофман с «Крошкой Цахесом», «Житейскими воззрениями кота Мурра» и «Эликсирами Сатаны».

Да и вообще «культурный фундамент» повести таков, что в нем при желании можно найти следы знакомства Нодье со всей предшествующей ему европейской словесностью. Легко замечаются и опознаются намеки и мотивы Свифта, Стерна, английской готики, шотландского романтизма в духе Скотта. Прихотливое и многословное повествование льется совершенно свободно, «чудесный» компонент то и дело перебивается намеками на бредовый, сновидческий и фантазерский характер восприятия главного героя, сатирическое изображение присутственных мест и канцелярий с их обитателями отсылает к современнику Нодье – Гоголю и потомку – Кафке. А фиктивный «раздвоенный» финал, в котором повествователь намеревается узнать о дальнейшей судьбе героя из купленной на уличном лотке книжонки, но не успевает это сделать, так как книжонку у него крадут цыгане, – это уже полный апофеоз иронии и образец той изощренной литературной игры, к которой более века спустя обратится европейский постмодернизм.

Биография Нодье точнейшим образом совпала с эпохой грандиозных литературных перемен, когда события в литературе приравнивались по важности к событиям политическим и очень часто заканчивались для авторов «политическими выводами». Поэтому на излете эпохи он не случайно пристрастился к свободному и синтетически-продуктивному жанру литературной сказки: «полудетский» характер жанра позволял сказать многое, что нельзя было бы изложить в памфлете или сатире.