Дом в Елоховском приходе

Я люблю листать подшивки старых журналов — есть в них какое-то очарование. Словно оказываешься там, в давно прошедшем...

Перебирая как-то номера «Вокруг света» за 1899 год, я неожиданно — в 25-м номере — наткнулась на статью Н. Бочарова «Новые данные о месте рождения А. С.

 

 

Пушкина». Такое название меня удивило. Какие это «новые данные», когда, как говорится, каждый школьник знает, что поэт родился в Москве, и каждый может видеть бюстик Пушкина-ребенка напротив 353-й средней школы — согласно мемориальной доске школа стоит на месте дома, «в котором 26 мая (6 июня) 1799 года родился А. С. Пушкин». Стоп! Этой статье уже сто лет... но, как мне казалось, этот факт должен был быть известен еще при жизни Пушкина, да и как могло быть неизвестным место рождения такого поэта?!

Статья Бочарова представляла собой, как сейчас бы сказали, «журналистское расследование». Подробное изложение истории вопроса продолжало исследование самого автора. Ничего нового он, правда, не открыл, а только доказал, опираясь на документы, одну из версий, — что Александр Сергеевич Пушкин родился во флигеле при доме коллежского регистратора Ивана Васильевича Скворцова «на Немецкой улице, наискосок от Ладожского переулка», где в 1799 году вроде бы жили Пушкины.

К статье прилагался план квартала, в котором, по мнению Бочарова, находился этот дом, а также фотография — «Дом Ананьина, бывший Скворцова, на Немецкой улице, в котором родился А. С. Пушкин». Все это настолько меня заинтриговало, что я взяла карту современной Москвы и, опираясь на план Бочарова, постаралась определить нынешнее расположение этого дома, что было не так уж сложно. Немецкая улица оказалась ныне Бауманской, номер же дома мне удалось выяснить, только приехав на место. Выходило, это та самая школа № 353, с бюстиком и мемориальной доской! Такое открытие меня несколько обескуражило — я уже успела заразиться этаким охотничьим азартом первооткрывателя. Вдруг, наивно думала я, мне удалось найти неизвестную до сих пор, новую версию? А оказалось все так просто... Но тут, сравнивая фотографию Бочарова с нынешним городским «пейзажем», я глазам своим не поверила: дом Ананьина, который по всем данным должен был быть снесен — ведь на его месте находилась школа, — стоял передо мной. Не было брусчатой мостовой, не было забора и палисадника, где 200 лет назад стоял деревянный «Пушкинский флигель», но дом был! Получалось, мемориальная доска обозначала не совсем то место, которое определил Бочаров?! В чем же дело? Значит, все-таки не так уж все просто?!

Первое упоминание о месте рождения поэта относится к 1822 году — в книге «Опыт краткой истории русской литературы» Н. И. Греча прямо говорится, что Пушкин «родился в Санкт-Петербурге 26 мая 1799 года». Интересно, что сам поэт, видимо, знал об этой ошибке, но никак не отреагировал (поневоле задаешься вопросом: а было ли ему самому это интересно?). О том, что родина поэта — Москва, широкой публике стало известно только спустя 25 лет после выхода книги Греча, из «Словаря достопамятных людей русской земли» Д. Н. Бантыш-Каменского. На этом, впрочем, поступление сколько-нибудь достоверных сведений и закончилось. Назывались самые разные адреса: прославленный Анненковым «дом на Молчановке», даже сельцо Захарове — имение бабушки Пушкина Марии Алексеевны Ганнибал... Никто не мог с уверенностью указать дом, где жили Пушкины в момент рождения Александра, а догадки и сообщения со слов знакомых и родственников вряд ли можно отнести к проверенным данным. Задача и впрямь была не из легких: в то время Пушкины часто переезжали, снимая на каждую зиму новый дом — лето они проводили в деревне, — и точно определить местожительство семьи в мае — июне 1799 года можно было только по документальным данным.

Первый такой документ был найден только в 1879 году: студент С. Ф. Цветков, работая в архивах, нашел запись в метрической книге Богоявленской церкви в Елохове, из которой стало известно, что Александр Сергеевич Пушкин родился 27 мая 1799 года «во дворе коллежского регистратора Ивана Васильева Шварцова», причем Пушкины указаны как его жильцы (расхождение в датах произошло, видимо, от обычая записывать детей, родившихся после захода солнца, следующим числом. Сам Пушкин считал, что родился 26 мая). Позже стало известно, что фамилия «коллежского регистратора» не Шварцов, а Скворцов, вот только «двора» его не нашли, зато доискались, что был он в то время управляющим у графини Головкиной, имевшей тогда свой дом на Немецкой улице, как раз в приходе Богоявленской церкви. А раз так, вероятно, и сам Скворцов жил в том же доме или при доме во флигеле. Предположив, что под «двором Скворцова» подразумевается — по «домашней терминологии» самих Скворцовых — двор Головкиной, легко было решить, что это и есть место рождения знаменитого поэта. Исследователь А. А. Мартынов поместил по этому случаю статью в «Московских ведомостях» с указанием и планом дома Головкиной, тогда, в 1880 году, принадлежавшего Клюгиным. К торжественному открытию памятника поэту на Тверском бульваре (тот же 1880 год) прибавили церемонию водружения памятной доски на дом Клюгиных — ныне ул. Бауманская, 57. Так родилась ПЕРВАЯ ВЕРСИЯ о месте рождения А. С. Пушкина.

Однако спустя уже несколько месяцев, в сентябре 1880 года, чиновник для особых поручений при московском городском голове А. Колосовский, работая совсем по другому поводу в архивах, нашел купчую крепость, датированную 15 июля 1799 года, на покупку Скворцовым дома у английского купца-банкира Рованда. Так появилась ВТОРАЯ ВЕРСИЯ, которую Колосовский сразу же опубликовал в «Московских ведомостях», несколько самонадеянно озаглавив статью «Последнее слово о месторождении Пушкина». Версия Мартынова поколебалась — определенно это и был «двор Скворцова», ведь словом «двор» традиционно именовалось собственное владение. Только одно смущало исследователей — купчая была заключена на полтора месяца позже рождения Александра Пушкина, хотя фактически владеть домом и, соответственно, сдавать его внаем Скворцов, по обычаям того времени, мог и раньше. Надо было только доказать, что именно этот дом упоминается в метрике, и найти его настоящее месторасположение. Это не удалось Колосовскому. Этим спустя несколько лет занялся уже знакомый мне Николай Петрович Бочаров, действительный член и секретарь Московского губернского комитета статистики...

Решив хорошенько разобраться в этой проблеме, пользуясь ссылками Бочарова, я уселась за первоисточники — статьи в «Московских ведомостях», работы самого Бочарова. Однако, чем больше я узнавала подробностей, тем меньше понимала суть происходящего. Что-то здесь определенно было не то. Знакомясь с историей подобных розысков волей-неволей встаешь на сторону одного из исследователей, гипотеза которого тебе лично кажется наиболее убедительной. Сейчас же ни одна из версий не устраивала меня — слишком уж все было предположительно, как-то шатко, нетвердо, и к тому же, как мне показалось, противоречило здравому смыслу. Версия Мартынова — о доме графини Головкиной, где Пушкины якобы жили, числясь при этом жильцами Скворцова, — после находки купчей Колосовским явно не выдерживала критики. Сам Скворцов, может быть, и жил в доме Головкиной — он же был ее управляющим, но ведь это еще не означает, что Пушкины жили там же. И как можно для доказательства своей правоты ссылаться на «домашнюю терминологию»? Однако и версия Колосовского нуждалась в веских аргументах...

Бочаров проделал невероятно трудоемкую работу — ему пришлось просмотреть несколько тысяч бумаг. И главная его заслуга в том, что он сумел восстановить план квартала, где находился дом Скворцова в 1799 году, и указал точное его положение на Немецкой улице — тот самый «дом Ананьина»... Однако «но» оставалось: дата заключения купчей.

Опубликовав результаты своих исследований в 1880 году в сборнике «Москва и москвичи», Бочаров, спустя 19 лет, вновь обратился к общественности со страниц журнала «Вокруг света». Но большого интереса к этим сообщениям проявлено не было — то ли время было неспокойное — не до Пушкина, то ли менять что-то слишком хлопотно. Да и сторонники у первоначальной версии были авторитетные — сам Валерий Брюсов в 1915 году высказывался, хотя и довольно осторожно, в пользу выводов Мартынова, то есть первой версии. Так или иначе, памятная доска оставалась на доме Клюгиных вплоть до 1927 года, когда Пушкинская комиссия при Обществе изучения Московской области, на основании доклада Л. А. Виноградова, постановила перенести мемориальную доску на дом (позже его снесли), стоящий на месте деревянного флигеля (рядом с домом Ананьина). А в 30-х годах рядом построили школу (это и есть Бауманская, 40), и надпись поместили на ней. На месте же «Пушкинского флигеля» установили скульптурное изображение Пушкина-ребенка. Споры между сторонниками версий Мартынова и Колосовского — Бочарова постепенно утихли, хотя и не совсем.

Возможно, тем бы дело и кончилось, но в 1980 году московский историк С. К. Романюк нашел в архивах новый документ — новую купчую, согласно которой Скворцов еще в октябре 1798 года — за 8 месяцев до рождения Пушкина — приобрел двор с двумя деревянными домами на углу Малой Почтовой улицы и Госпитального переулка — в том же приходе Богоявленской церкви! Новые данные в точности соответствовали метрической записи. Так появилась ТРЕТЬЯ ВЕРСИЯ.

Устав сидеть в читальном зале, я обыкновенно брала фотоаппарат и отправлялась на Бауманскую улицу. Бродила по кварталу, заходила в церковь Богоявления Господня в Елохове, где крестили младенца Пушкина. Местность за прошедшие 200 лет, конечно, здорово изменилась. Давным-давно нет речки Чечоры, а вместо брусчатки мостовой — ровный асфальт. Но очертания улиц и переулков остались прежними, и, если постараться, не так уж трудно представить, каким был этот квартал двести лет назад. Неровная, грязная мостовая, уличные мальчишки и собаки, кареты, пышные платья дам, черные фраки кавалеров... Или все было не так? Может быть (я не знаток русской истории)... Вот дом, принадлежавший некогда мещанину Ананьину. Рядом с каменным зданием стояли тогда два деревянных флигеля. Как считал Бочаров, в одном из них и родился Александр Сергеевич. Вряд ли стоит искать дом Клюгиных, но если захочется — он там, дальше по Бауманской. А если пройти по одному из переулков, выйдешь к Малой Почтовой улице, а там уж два шага до Госпитального переулка...

Мемориальная доска, установленная сейчас на здании школы № 353 (слева), должна была бы висеть на этом бетонном уродце (справа).

Не в силах самостоятельно разобраться в собственных сомнениях, я отправилась сначала в Пушкинский музей, где мне рассказали историю послереволюционных поисков. Удалось поговорить и с Сергеем Константиновичем Романюком. На сегодняшний день его версия — самая достоверная. Ведь совершенно точно известно, что Скворцов владел домом на Малой Почтовой до рождения Пушкина — чего не скажешь о его же доме на Немецкой («дом Ананьина»). Как уже говорилось, он мог сдавать его семье Пушкиных в мае — июне 1799 года, но Сергей Константинович считает, что вряд ли Пушкины снимали флигель у Скворцова на Немецкой улице — строения в этом владении были, судя по всему, хозяйственного назначения, какие-нибудь склады — ведь «двор» был куплен у английского купца. И все-таки... все-таки, даже эти данные нельзя считать окончательными, и предположения о том, что именно здесь жили Пушкины, остаются предположениями... А может быть, у Скворцова был еще один (а то и не один) дом в том же приходе?

Дом на углу Малой Почтовой и Госпитального переулка не сохранился — теперь там загадочное предприятие под названием «Фабрика-кухня». Мемориальная доска по-прежнему находится на школе № 353, и молодые мамы, проходя мимо бюстика, говорят говорят малолетним чадам: «Видишь? — это Пушкин. Здесь был дом, где он родился». О доме Клюгиных, кроме специалистов, вообще никто, похоже, не помнит. Перемещать доску или ставить какой-то памятный знак на «вновь открытом месте» власти города не собираются — по крайней мере до тех пор, пока ученые не придут к единому мнению.

А может, и правильно? Надо ли «с точностью до сантиметра» определять интересующее нас место? Надо ли лишать учеников 353-й школы их «пушкинской славы», их замечательных традиций? И куда переносить доску, если переносить, — на фабрику-кухню? С другой стороны, как-то обидно за историческую справедливость…
Все-таки искать? Искать...

Прошлое ведь никуда не уходит — оно здесь, рядом с нами, вокруг нас, надо только приглядеться. И сколько еще открытий будет сделано, прежде чем мы сможем сказать, как сказал когда-то А. Колосовский, «последнее слово о месторождении Пушкина»? И будет ли это слово последним?