Каждый, кто когда-нибудь откуда-нибудь уезжал, знает, что одна из труднейших задач, которую нужно обязательно решить, есть покупка подарков для близких. И для себя тоже — на память. Я уезжал из Франции. Если бы об этой стране люди знали поменьше, то нечего было бы и голову ломать. А тут...
Согласитесь, что привозить Эйфелеву башню — было бы пошло. Во-первых, кому ее не привозили? А во-вторых, все Эйфелевы башни (Статуи Свободы, Кельнские соборы, Вестминстерские аббатства и т.д. и т.п.) делают в Китае. По счастью, на конференции, в которой я участвовал, народ был все больше западный, путешествиями избалованный. Я стал присматриваться к тому, что они приобретают для дома, для семьи, и отметил две вещи: сувенирные мешочки сушеной прованской лаванды — для аромата в шкафу с одеждой и против моли, и маленькие порции сыров. Насчет лаванды я не удивился, ибо не под каждым небом, особенно северным, она такая духовитая растет, а сыр-то вроде везде — я имею в виду места постоянного проживания зарубежных коллег — в широком ассортименте. Оказалось, что насчет широты ассортимента я не ошибся, но достигается она индустриальным производством. Истинный же любитель и знаток сыров, каковым становится, как мне кажется, каждый, кто побывал во Франции раза три-четыре, обонянием и на вкус отличает их от лучших сыров — домодельных, фермерских, ручной работы.
Вот таких-то и не встретишь за рубежами Франции, а то и той провинции, где их производят. Хотя бы потому, что мало их количество! А также и потому, что французы съедают такие сыры сами. Это вовсе не значит, что попавшему в галльскую глубинку чужеземцу откажут в особо зловонном, расползающемся в руках и неотчищаемом от брюк (если кусочек упадет на них) сыре. Отнюдь. Чужеземец тоже имеет право на свою порцию, если он готов заплатить довольно дорого за маленький кусочек и, кроме того, если он берет на себя заботы по транспортировке сыра: не повредит ли дорога вкусу. Сверх того следует учесть и возможную реакцию попутчиков. В особо трудное положение можно попасть в герметически закрытом пространстве самолета.
Идея купить набор сыров мне понравилась. На особо лакомые сорта я не претендовал за дороговизной последних, а также потому, что мои близкие сырами не избалованы. Несколько кусков самых обычных — обычных во Франции! — сортов устраивали меня вполне. Трудность заключалась в выборе: помню, после обеда официант обносил нас подносами с сырами, и я вслепую показывал на два-три. Все равно было вкусно, разве что непривычно есть сыр после обеда, без хлеба и не запивая чаем. И никто точно не мог мне сказать: сколько же сыров во Франции. Говорили — 400, говорили — 500, а если с подвидами, так и несколько тысяч. А это значило, что хотя, согласно статистике, средний галл съедает в год по 15 килограммов сыру, попробовать все сыры, производимые в стране, вряд ли кому удавалось.
Вот почему в последнее свое утро в Париже я зашел в самую обычную «Fromagerie» — сырную лавку на непритязательной улице между площадями Франца Листа и Лайоша Кошута. Лавка была небольшая, и вдоль трех стен тянулись стеллажи, а на них лежали сыры: огромные круги, головы величиной с футбольный мяч и с теннисный мячик, комки в изящных корзиночках и в стеклянных банках, треугольники в деревянных коробочках и ромбы в станиолевом серебре, и... и... и...
В лавке так пахло, что у меня разыгрался аппетит. И хотя, двигаясь вдоль полок, я почувствовал, что запахи все время менялись, это только обострило дотоле неизведанные мною чувства.
— Мсье?
— Я бы хотел выбрать несколько сыров... Понемногу... Сувенир... из Франции... Вы меня понимаете?
— Йес, сэр! — О, счастье! Он говорил по-английски, что случается не в каждой сырной лавке самого сырного государства в мире. — Подобрать. Сыр. За границу, м-м-м...
Он на минуту задумался, потом скользнул рукой по прилавку, выбирая нужный нож. Богатый выбор инструментов наводил на мысль о том, что передо мной мастер. Обеими руками он поднял стальную дугу с двумя рукоятями. Снял с полки шар, въехал в него ножом и выехал, изымая вызывающе оранжевый сегмент. Сыр был сух и слегка крошился.
— Мимолет! — он завернул его в узорчатую бумагу с пергаментной подкладкой.
— Надпишите название, мсье, — попросил я.
Изящным французским почерком он вывел название. И новым ножом отрезал новый кусок — белый и плотный.
— Вам еще нужен канталь, — и капталь лег на прилавок, — реблошон. Из молока, — он задумался над словом, приставил пальцы к голове рожками и по-козьему заблеял. — Великолепно, мсье!
— Теперь камамбер, — он написал на обертке «camembert» и еще что-то длинное с большим количеством «де» и «де ля».
Я не возражал против камамбера, против жюмо, против жерармера. Я обрадовался сеннектеру. Я испытал истинное удовольствие, увидев в предназначенной мне коробке шабишу. Все граммов по сто. Я сказал:
— И рокфору, мсье?
— И рокфор, мсье, и рокфор. Настоящий, мсье, не корова, мсье, не корова, — он снова приставил к голове пальцы, но блеять не стал, ибо вспомнил слово, — овца.
Он взглянул на меня оценивающе:
— Но, мсье, дорого. Мсье?
Я кивнул. Не дороже денег, а раз в жизни можно себе позволить и настоящий рокфор. И завернутый, надписанный, мокроватый, изъеденный плесенью кусок лег в коробку. Места в ней оставалось мало, и это меня устраивало. Хозяин взглянул на коробку как художник на холст, ждущий последнего штриха. И как художник на палитру взглянул на стеллажи и на меня.
— Что-нибудь ароматное, мсье, — попросил я и, как бы объясняя свою просьбу, слегка зажал нос.
— Отлично, мсье! Бри де Мо?
Я благодарно кивнул. Это название я слышал впервые.
— У вас хороший вкус, мсье, — он не договорил «для иностранца». — Бри де Мо, мсье, Бри де Мо.
Он протянул руку к маленькой коробочке.
— Пардон, мсье! — раздался голос у меня за спиной. — Какой компанией вы летите?
Изящная старушка, зашедшая в лавку, доброжелательно наблюдала за нами. Не совсем понимая в чем дело, я галантно ответил:
— «Эр Франс», мадам.
— Тогда можно Бри де Мо, мсье, тогда можно.