Застывшая музыка

«Есть тайны, которые не позволяют себя разгадать», — писал Эдгар По. Теперь, пожалуй, действительно никто никогда не ответит на вопрос, что же на самом деле случилось июньской полночью 1886 года на берегу горного озере Берг, когда жители Баварии мирно спали. Спали, не предполагая, что в это время кучка ошарашенных людей, освещая фонарями мертвое лицо человека, вытащенного с мелководья, с ужасом узнает в нем своего короля. И если бы только смерть баварского монарха Людвига II была таинственной! Чем глубже вникаешь в дошедшие до нас подробности его жизни, тем больше склоняешься к мысли: как не похожа эта жизнь на реальность!

 

 

И только величественные замки — гигантские фрагменты задуманной им «страны грез» — неопровержимо свидетельствуют о том, что все было на самом деле.

Примечательно, что сильных мира сего, вспоминавших о детстве как о счастливой поре жизни, очень немного. Наш герой не входил в их число. Невзирая на то что юный кронпринц воспитывался в обстановке, где всякое проявление собственной воли весьма недвусмысленно пресекалось, а естественное желание тепла и понимания высмеивалось, он очень скоро научился не тяготиться одиночеством. Людвиг с увлечением занимался историей и литературой. Там, среди навсегда ушедших или вовсе не существовавших героев, юноша искал и находил себе и друзей, и образцы для подражания. С его богатой фантазией он легко сумел развить в себе способность перевоплощаться в величественные, полные высокой доблести персонажи. Особую радость и гармонию с окружающим миром он испытывал, если вдруг ему выпадала возможность улизнуть от льстивой толпы. Чаще всего это удавалось, когда двор, покинув мюнхенскую королевскую резиденцию, переезжал на лето в один из загородных дворцов. Тогда подругой не по летам серьезного кронпринца становилась альпийская природа. Голубые озера со стаями белых лебедей, горные вершины и ущелья — вот что было юношеской любовью Людвига.

Но что естественно для поэтов и трубадуров, вовсе не годится для тех, кто рожден быть властелином. Отец заставлял юношу ездить на охоту. У того вид убитых косуль вызывал припадки. На парадных обедах и приемах наследник откровенно скучал, хотя в длинном перечне светских удовольствий все же нашлось то, что превратилось у него в настоящую пожизненную страсть. Театр! В день, когда Людвигу исполнилось шестнадцать, состоялась премьера оперы Рихарда Вагнера «Лоэнгрин». Он испытал глубочайшее потрясение от увиденного на сцене и услышанного в музыке — все оказалось так близко его собственному миру ирреальных образов и фантазий. Желание ближе познакомиться с композитором овладело Людвигом, однако отец вовсе не намерен был потакать фантазиям сына. Он настоял, чтобы тот окончил университетский курс, и затем стал усиленно приобщать наследника к делам государственным. Частенько брал его в поездки по стране, поручал решать не слишком ответственные задачи, и все это оказалось очень кстати — Людвигу не исполнилось еще и 19, когда судьбе угодно было сделать его королем.

Коронационные торжества в Мюнхене вернули в город давно забытое веселье. Когда юный правитель восходит на престол, это невольно вызывает ассоциации с наступающей весной. Всеобщий восторг вызывала и редкостная внешность Людвига — высок, строен, изящен. Бледное худое лицо с печатью необыкновенного благородства и глаза — широко раскрытые, как бы не замечающие окружающего.

Этой счастливой внешностью Людвиг олицетворял извечную мечту простого человека об идеальном правителе: добром и справедливом. Таковыми, пожалуй, были намерения и самого Людвига. Вопреки ожиданиям придворных, не видевших в странном юноше никаких задатков монарха, молодой король очень быстро входил в курс дела. И пусть Людвигу приходилось учиться править буквально на ходу, он проявлял недюжинную хватку, остроту ума и изумлявшую всех работоспособность. Что неприятно удивляло сановников, так это его неприступная манера держаться. Малейшая попытка сделать отношения с ним более доверительными тут же пресекалась. Вместе с тем всем бросались в глаза его обходительность и дружелюбие в отношении с низшими: прислугой, горожанами и крестьянами.

В этот начальный и, очевидно, самый светлый период правления молодого монарха народное мнение о нем, как о человеке простом и великодушном с низшими и знающем истинную цену озолотившимся вельможам, сформировалось прочно и надолго. Двадцать два года Людвиг был на баварском троне. И ничто не могло поколебать этого убеждения.

Этот первый период правления выдавал в Людвиге осторожного, не по летам дальновидного политика. Он не уволил никого из старых министров, предпочитая избавить народ от резвых реформаторов. И придерживался прежнего государственного курса, лишь корректируя его.

Желая сделать управление государством более эффективным, Людвиг оставался чрезвычайно открытым для обсуждения деловых вопросов со всеми и каждым. Едва ли какой европейский монарх отдавал такую массу времени аудиенциям, получить которые было просто и рядовому баварцу.

Но государственные дела, которыми король занимался на диво энергично, все-таки не могли отвлечь от того, чем была наполнена его душа. В ней звучала музыка Вагнера. Людвиг повелел разыскать композитора и от своего имени предложил тому высочайшее покровительство. Вагнер немедленно откликнулся и приехал в Мюнхен, сочтя это предложение концом своих скитаний по всей Европе в поисках спасения от кредиторов. В то время Вагнеру было уже за пятьдесят, он в расцвете творческих сил, но дела идут из рук вон плохо — ему мешает репутация безумного мечтателя и скандалиста, с которым невозможно иметь дело, а еще расточителя, которому нельзя давать в долг. В Париже, где публика ищет в музыке лишь развлечения, его оперы проваливаются. Антрепренеры искажают смысл сочиненных им мистерий. Критики ополчаются на его сочинения. А певцы не желают учить длинные и трудные партии.

Поэтому приглашение Людвига воспринялось Вагнером как знак судьбы, зовущий подняться почти из праха. И баварский владыка не обманул его ожиданий.

Причем в отношении короля к бедственному положению композитора не было никакого тщеславия. Людвиг и вправду искренне проникся его идеями о высоком предназначении искусства. Король уготавливал Мюнхену роль всемирного музыкального центра.

В своей одержимости любимой идеей король не замечал, как мрачнеют лица его сановников. В окружении монарха появилась личность, вызывавшая общую ненависть, — Вагнер. А ненавидим он был за то, что сделался другом короля, имел на него огромное влияние и к тому же получал весьма солидное ежемесячное вознаграждение.

Понимая, что разлучить короля с Вагнером будет непросто — слишком строго обозначил Людвиг дистанцию между ними и собой, сановники прибегли к коварному и, как оказалось, верному приему — распространению сведений, порочащих композитора. Осознавая, что авторитет Людвига в народных массах слишком велик, винили во всех неприятностях не короля, а «алчного иностранца». Прегрешения, приписываемые ему, разрастались как снежный ком. В газетах началась настоящая травля. Придворные считали, что Вагнер преследует определенные политические цели и насаждает либерализм, духовенство возмущалось его безбожностью, бюргеры, дрожавшие за свой кошелек, были уверены, что Вагнер подослан недругами Баварии, чтобы разорить казну.

Степень недовольства общества, отраженная в докладах сановников, многократно преувеличивалась. Людвигу докладывали, что ни сегодня завтра в Мюнхене вспыхнут серьезные беспорядки и ситуация выйдет из-под контроля.

Создавалась очень подходящая ситуация для того, чтобы обдать не по летам самостоятельного короля холодным душем и впредь отучить меценатствовать. Действовали слаженно и сообща.

Казначей вежливо отказался выдать Людвигу 7 миллионов марок из королевской казны на постройку театра. Тот обратился к ландстагу за ассигнованием из государственных сумм. И опять получил отказ. Власти столицы Баварии повели себя точно так же. Людвиг пробовал настаивать. Тогда ему намекнули, что завтра его дворец может оказаться окруженным морем разъяренных людей, а защищать его будет некому. Стоит ли подвергать свой трон опасности из-за такой безделицы, как театр?

Король был потрясен. Рушились его мечты. Город бюргеров сделал свой выбор. Хуже того, в душе молодого короля оказались затоптанными первые пробившиеся ростки доверия к людям. Если бы он начал с модернизации армии, закупки оружия, строительства фортификационных сооружений, с войны, в конце концов, никому бы и в голову не пришло упрекать его в тратах.

Глубоко оскорбленный и замкнувшийся Людвиг продолжал защищать Вагнера с истинно королевской непреклонностью. Он не струсил, не стал заигрывать с толпой, не поспешил — на что и рассчитывали — избавиться от композитора, дабы помириться с народом. Напротив, король убеждал Вагнера, что ни в коем случае нельзя сдаться на милость обывателя и отменять давно намеченной премьеры «Тристана и Изольды».

Вагнер же был крайне удручен всем происходящим, почти не выходил из дому, ограничиваясь обществом лишь единичных, оставшихся верными друзей.

В начале июня того же года, казалось, вся европейская знать и музыкальная элита собрались на премьеру «Тристана и Изольды». Представители прессы не исключали провала — все знали, что враждебная демонстрация во время спектакля подготовлена основательно. Но ничто не могло противостоять шквалу восторга, стоило лишь закрыться занавесу. Принцессы всех королевских домов Европы, забыв этикет, восторженно аплодировали. Мужчины, поднявшись с мест, кричали, требуя автора на сцену. Это был триумф.

На долю Людвига также выпали счастливые мгновения. Всей Европе была известна его роль в судьбе композитора, а меценатские, просветительские идеи у многих вызвали понимание.

«Можно не сомневаться, — писала в те дни парижская пресса, — что этот молодой король заставит о себе говорить. Король, который не чуждается высочайших проблем искусства, — явление редкое в истории».

…Между тем враги Вагнера не сложили оружия.

Каждую осень мюнхенцы покидали свои жилища, чтобы вовсю погулять на национальном празднике Октоберфест. Наезжал народ и из провинции. Десятки тысяч граждан собирались на огромном лугу у подножия грандиозной статуи «Бавария». Именно это праздничное стечение народа и было использовано для антивагнеровской агитации. Вернувшегося из поездки в Швейцарию Людвига ждало встревоженное королевское семейство. Все наперебой уговаривали его расстаться с Вагнером. Король молчал. Вечером на представлении в театре вместо обычных восторженных приветствий он услышал глухой ропот недовольства. Теперь доказательства всеобщего отторжения Вагнера были налицо. Король и представить себе не мог, что «народ» в зале — не более чем статисты в руках опытных режиссеров-сановников. И тот спектакль, устроенный вагнеровской оппозицией в зале, прошел на ура.

…В холодное декабрьское утро Вагнер уехал в Швейцарию в специальном предоставленном ему Людвигом поезде. Сохранилось прощальное письмо короля музыканту:

«Нельзя выразить словами ту боль, которая раздирает теперь мое сердце. За наши идеалы нужно вести постоянную борьбу. Будем часто и много писать, прошу вас об этом! Мы ведь знаем друг друга и не нарушим дружеских отношений, которые нас связывают. Во имя вашего покоя должен был я поступить так, как поступил».

Королю и композитору не пришлось больше увидеться, хотя Людвиг до самой смерти Вагнера поддерживал его материально.

Несостоявшаяся свадьба

«Ты счастливый человек, тебе не может противостоять ни одна женщина», — говорил дед Людвиг I своему внуку. Действительно, возле наследника, похожего на сказочного принца, роем вились искательницы удачи. Людвиг же, поглощенный музыкой и книгами, оказывался галантным кавалером лишь во время танцев. Но когда он вступил на престол, королева-мать пожелала видеть сына женатым. Правда, нечего было и думать, чтобы этот упрямец выбрал себе невесту по политическому расчету. Хотя и в европейских владетельных домах было достаточно настоящих красавиц, вполне способных превратить подобное сватовство в брак по любви. Но при встречах Людвиг уделял им ровно столько внимания, сколько требовал этикет.

Небезынтересно, что у юного баварского короля была возможность породниться с Романовыми. В 1864 году Людвиг познакомился с возвращавшейся на родину из длительного путешествия русской императрицей Марией Александровной. Ее сопровождала дочь, великая княжна Мария. По свидетельству очевидцев, Людвиг с интересом отнесся к этому знакомству, много времени проводил в обществе дам и выглядел, не в пример обыкновению, веселым и оживленным.

Все это давало повод предположить, что по возвращении августейших особ в Петербург можно было ожидать официального предложения. Но его не последовало.

Об этом говорили разное. Высказывалось мнение, что вниманием баварского короля завладела не юная принцесса, а сама императрица — умная, тонкая, прекрасно образованная женщина. И в это можно поверить. Людвиг, страстный поклонник красоты, в том числе и женской, хотел видеть ее соединенной с богатым внутренним миром. Только такая женщина могла быть ему интересна.

Тем более ошеломляющей стала новость, что король наконец выбрал себе невесту. В самом начале 1867 года он разбудил королеву-мать в 6 часов утра и попросил ее немедленно передать официальное предложение родителям избранницы. А в 9 утра состоялась помолвка.

…Герцогиню Софию Людвиг знал с детства — она доводилась ему кузиной. К 20 годам она превратилась в красавицу, а живой характер многократно усиливал ее обаяние. Обладая недурным голосом, она часто распевала арии вагнеровских героинь, что, естественно, заставляло Людвига смотреть на нее по-особому. Невесту он целует, правда, исключительно в лоб. Ловя недоуменный взгляд Софии, разъясняет: «У некоторых молодых людей во влечении их к противоположному полу главную роль играет чувственность. Я глушу в себе это чувство». К предстоящей свадьбе король отнесся с большой серьезностью. Один из лучших художников Мюнхена написал портрет Софии. Взглянув на него, Людвиг воскликнул: «Вот достойная невеста короля!»

День свадьбы был выбран не случайно. 12 октября венчались и дед Людвига, и отец… Была определена значительная сумма денег для раздачи тем баварским невестам, которые будут венчаться в один день с королем. В тот день в стране состоялась масса свадеб, кроме той, которую ждали все. Король накануне неожиданно перенес венчание и тянул с ним, пока в дело не вмешались родители невесты. Будущий тесть поставил Людвигу ультиматум: или он женится 28 ноября, или расторгает помолвку. Людвиг пишет Софии: «Твой жестокий отец разлучил нас…»

Говорили, что король вообще был не склонен любить ни одну женщину. Его мимолетные интрижки с фрейлинами матушки не шли в счет, как, впрочем, и увлечения актрисами, хотя последних он явно предпочитал первым, хотя бы потому, что те были интереснее ему, ближе по духу.

Однако от чувства вины Людвиг избавиться не мог и галантно утешал Софию: «Если ты в течение года не найдешь человека, с кем могла бы быть счастлива, тогда мы можем пожениться, если ты этого захочешь».

Хотя София вряд ли так уж убивалась. Утверждали, что она любила другого, но соблазнилась перспективой сделаться королевой и женой самого молодого и красивого монарха Европы. Во всяком случае, расстроенная свадьба не помешала ей вскоре благополучно выйти замуж за герцога Фердинанда фон Аленгона. Наверное, никто не радовался этой свадьбе так, как Людвиг. Он наконец-то почувствовал себя в полной безопасности и записал в дневнике: «С Софией покончено»…

Альпийская баллада

Несмотря на удаленность от Мюнхена, куда король наезжал редко, не осталось ни малейших свидетельств того, что он пренебрегал своими королевскими обязанностями. Многие его современники считали, что Людвиг мог бы стать прекрасным политиком, если бы она не внушала ему такого непреодолимого отвращения. Интриги, бряцание оружием, заключение тайных альянсов — вся эта подковерная возня имела в его глазах один весьма существенный недостаток — она была скучна.

Начавшаяся в 1866 году франко-прусская война поневоле подвигла его к активности на политической арене. Перед баварским королем встал вопрос: чью сторону принять. Ведь от Пруссии, пусть и близкой по крови, всегда шла угроза суверенитету Баварии, но национальное чувство возобладало — Людвиг понимал, что лишь объединенными силами немцы могли добыть победу. Бавария поддержала Пруссию, объявив о всеобщей мобилизации. Хотя, надо сказать, Людвиг на редкость прозорливо определил роль своего государства в будущем политическом раскладе. Гордый потомок древнего рода Виттельсбахов предчувствовал (так оно, впрочем, и случилось), что общую победу Пруссия отберет себе. И потому вести о военных успехах его не радовали…

Более того, Людвиг не раз уже высказывал намерение оставить престол, сделавшись частным лицом. И все-таки, когда он узнал, что оппозиция уже нашла ему замену (его дядю Леопольда), то пришел в ярость. Мюнхен, проклятый город, без устали наносивший роковые удары, становился ему ненавистен. И вот король в беспредельности своей фантазии выбирает место для создания собственной страны. Этим местом стали Альпы. Подальше от городского шума, среди величественной природы и простого, не испорченного цивилизацией народа он надеялся обрести душевное равновесие.

Все это требовало денег, причем денег фантастических. И вот три района Альп вздыбливаются строительной лихорадкой. Заказанные Людвигом проекты замков то принимались, то браковались.

Замок Геремхимзее, например, перестраивался и достраивался неоднократно, бесконечно украшаясь различными предметами все большей стоимости. Возле другого, похожего на сказочный ларец, замка Линдерхоф, роскошью которого Людвиг думал перещеголять Версаль, начали возводить дворец в китайском стиле. На границе с Тиролем, на отвесной, совершенно неприступной скале, строился замок Фалькенштейн в соответствии с требованием короля сделать его таким, чтобы он своей величественностью превосходил все существующие королевские замки Баварии. Помимо всего этого появлялись и другие дворцы, павильоны, гроты, охотничьи домики — и все это громадной стоимости. А еще король запрашивает ученых, нельзя ли как-нибудь устроить в Баварии искусственный вулкан. Мечтал он также и о летательном аппарате. Видимо, предчувствуя близкий конец, Людвиг хотел создать что-то необычайное, уносящееся ввысь…

В первую очередь это относится к замку Нойшванштайн — любимому его детищу. Историки архитектуры, правда, не склонны причислять это сооружение к шедеврам, что, впочем, совсем не мешает вопринимать этот замок как чудо. Разумеется, в замке было устроено театральное помещение. Представления, как правило, устраивались по ночам. Для этого из Мюнхена экипажи везли артистов, которые порой даже не знали, для кого поют, потому что чаще всего в зале находился один король, да и тот прятался за занавесками, чтобы быть абсолютно никем не замеченным. Нойшванштайн был освещен в соответствии с последними достижениями техники. Людвиг повелел провести в замок электричество, являвшееся по тем временам новинкой. Нередко, приказав зажечь свет во всех без исключения помещениях, король отправлялся на мост, нависший над пропастью с бурным потоком, чтобы издали любоваться поистине сказочной картиной.

…А между тем личные средства короля были давно исчерпаны. И потому в 1884 году он затребовал через министра финансов Риделя семь с половиной миллионов марок для продолжения строительства. Ему было отказано. Долги короля превышали требуемую сумму как минимум в два раза. Подрядчики же, узнав о его безденежье, не только прекратили работу, но и грозили предъявить ко взысканию королевские векселя. Скандальную ситуацию обсуждали в газетах всего мира и, разумеется, на биржах. Не теряя надежды найти деньги если не в собственном государстве, то во вне его, Людвиг разослал своих адъютантов ко всем монархам Европы и к финансовой элите. Он срочно запрашивал 50 миллионов, чтобы погасить долги и продолжить строительство. Королю, разумеется, не приходило в голову, что каждая написанная им строчка контролируется. Мысль о его смещении для Мюнхена была делом решенным, но требовался веский повод, чтобы привести это в исполнение. Людвиг, не подозревая об измене, легко шел в капкан…

Как и следовало ожидать, адъютанты один за другим возвращались с отрицательным ответом. Людвиг начал всерьез задумываться о самоубийстве. Но тут, казалось бы, пришло спасение. Барон Ротшильд на выгодных для себя условиях предложил королю свою помощь. И тот согласился на все, подписав вексель на астрономическую сумму. Конверт, запечатанный королевской печатью, был приготовлен для отправки Ротшильду в Париж.

В Мюнхене только этого и ждали. Королевский вексель передали в государственный совет министров, где единогласно был решен вопрос об отстранении Людвига от всех дел.

Затем четыре известных мюнхенских психиатра объявили короля страдающим неизлечимой формой душевного расстройства. Правда, никакого медицинского освидетельствования при этом произведено не было. Родственники короля — Виттельсбахи на семейном совете обговорили также способ его изоляции: из замка Нойшванштайн Людвиг будет переведен в другой, меньший, и за ним учредят медицинский надзор. На случай, если король окажет сопротивление, было решено осуществить это перемещение с применением силы.

Узник замка Берг

…Когда вереница придворных экипажей появилась близ замка Нойшванштайн, стояла глубокая ночь. Людвиг по обыкновению собирался отправиться в своей карете на прогулку. Один из членов комиссии, знавший привычки короля, сразу же отправился на конюшню и сказал, чтобы карету Людвигу не подавали. Королевский кучер тотчас же почувствовал недоброе. В покоях короля, жившего достаточно открыто, он оказался быстрее господ из Мюнхена. Людвиг сразу понял, с чем связан этот визит, и велел кучеру на всякий случай созвать крестьян из близлежащих деревень, где короля не просто знали, а любили. Всегда без охраны, простой и доброжелательный, он был лично знаком со многими обитателями здешних мест. Затворник замков частенько появлялся на свадьбах, крестинах, щедро помогал в несчастьях и радовался вместе со всеми незамысловатым крестьянским удачам.

Так что потребовались буквально считанные минуты, чтобы окрестное мужское население, вооруженное топорами и ножами, явилось к замку Нойшванштайн. К тому же мэр небольшого городка, расположенного неподалеку от замка, прислал к его стенам всю городскую полицию и пожарную службу. Местные полицейские очень пригодились — они оттеснили незваных гостей от входа, так что комиссия так и не смогла попасть в замок.

Сам же Людвиг был в страшном волнении. Он телеграфировал императору Австрии — Бисмарку, прося защиты. Однако вчерашние друзья на помощь к нему не спешили. Зато в замок пробралась некая баронесса, жившая неподалеку. Упав на колени, она умоляла короля бежать в Тироль. Затем к нему явились две крестьянки, сказав, что жители их деревни готовы горными тропами перевести короля в безопасное место. Людвиг медлил, боясь, что из-за него в столкновениях может быть пролита чья-то кровь.

Между тем мюнхенцы, потерпев неудачу, решили изменить тактику. Был издан правительственный манифест об отстранении Людвига от престола. Теперь каждый вставший на защиту короля объявлялся государственным преступником…

Людвиг, понимая, что враги от него не отступятся, решил уйти из жизни добровольно, с помощью морфия.

И вот когда он совсем уж собрался подняться в башню, где хранилось смертоносное лекарство, дверь в его спальню распахнулась. Чуть впереди вошедших стоял психиатр Гудден, тот самый, о котором говорили, что именно он делал заключение о невменяемости короля.

«Вы арестованы», — сказал Гудден, сделав шаг к Людвигу. «Не прикасайтесь ко мне, — ответил король, — я следую добровольно»… Его привезли в небольшой замок возле озера Берг. В распоряжении короля были две комнаты с зарешеченными окнами. В присутствии на службе в местной церкви ему было отказано — жителям округи показывать короля было опасно. Прогулки же в сопровождении доктора Гуддена и двух служителей разрешили, благо вокруг замка располагался огромный старинный парк с дорожкой, ведущей прямо к берегу озера.

И вот наступило воскресенье 13 июня 1886 года — Троица. Вечером того дня в 18.45 король и доктор, взяв зонты, отправились на прогулку. На этот раз их было двое. Доктор отказался от охранников. Почему? Оттого ли, что был уверен в спокойствии короля? Или оттого, что не нужны были лишние свидетели? Из окон дворца видели, как они скрылись за поворотом аллеи, ведущей к берегу озера. Потом просчитали: до своей смерти Людвигу предстояло сделать 966 шагов.

…Прогулка ограничивалась 45 минутами. В 19.30 их ждали обратно, но они не вернулись. Все, находящиеся в замке — охранники, врачи, полицейские с факелами и фонарями, собрались и пошли к озеру. У одной из скамеек обнаружили зонты. Стали просматривать береговую линию. Прибрежный песок был взрыхлен следами. Около одиннадцати вечера пропавших нашли в 20 шагах от берега.

В книге «Die letzten Tage Konig Ludwig II», вышедшей в Германии вскоре после гибели короля, читаем: «Сущность дела покрыта мраком неизвестности. Искал ли несчастный монарх освобождения от смерти или хотел бежать? Ничего неизвестно. Таков был конец человеческой жизни, который поразил весь мир; конец человека так богато одаренного. В старом фолианте предсказателя Нострадамуса говорилось, что на тот год, когда великая пятница будет на св. Георгия, Пасха на св. Марка, а праздник Тела Христова на св. Иоанна (все, что совпало с 1886 годом), нужно ожидать большого горя. И точно: еще не прошли все вышеупомянутые праздники, как предсказание Нострадамуса сбылось».

Одни склонялись к версии о самоубийстве короля — он и сам говорил об этом неоднократно. Другие, и их было большинство, думали иначе, объясняя ссадины на лице Гуддена тем, что Людвиг сопротивлялся, мешая доктору привести приговор над собой в исполнение. Якобы доктор, прижав к лицу короля платок с хлороформом, думал затем утопить его, инсценировав самоубийство. Но холодная вода вернула Людвигу сознание. Между ними началась борьба. Задушив доктора, обессиленный, полуотравленный хлороформом король уже не нашел в себе сил выбраться из воды.

Но тем не менее все выдвигавшиеся версии так или иначе оказывались бездоказательными, и, видимо, правы были современники, писавшие: «Смерть Людвига покрыта тайной еще более непроницаемой, чем его жизнь».

Боязнь народных волнений заставила перевезти тело Людвига в Мюнхен ночью. Однако все улицы и площади, ведущие к королевскому замку, оказались запруженными народом. После вскрытия и бальзамирования тела короля началось прощание с ним. Двое суток баварцы нескончаемой чередой шли мимо гроба, поставленного на тройной катафалк и занимавшего почти вертикальное положение. Зная, что король не любил военной формы, его одели в черный бархатный костюм с белой кружевной фрезой у шеи и рук и бриллиантовой цепью на груди. Одна его рука опиралась на рукоятку меча, другая прижимала к груди маленький букет жасмина. Это величественное и несколько театральное одеяние, наверное, пришлось бы королю по душе. Говорили, что в день погребения короля, когда гроб его вставили в саркофаг, был дан сигнал народу, который стоял на коленях вокруг церкви, молиться за душу несчастного. И вот, когда прогремел пушечный выстрел, тихая погода, стоявшая с утра, сменилась ураганом. Раскаты грома заглушали пушечную канонаду и колокольный звон, шквальный ветер уродовал крыши, куски черепицы, как листья, носились в воздухе. Сама природа возмутилась людской несправедливостью.

…У грандиозного темно-серого саркофага из мрамора по сей день негасимо горят свечи. Живые цветы, лежащие здесь всегда, дважды в год — в день рождения короля и в день его смерти — заменяются огромным количеством венков и цветочными корзинами.

Для тех, кто задумает сегодня посетить церковь Michael-Kirche со склепом династии Виттельсбахов, будет совершенно ясна степень поклонения баварцев своему «королю-романтику». И тут вопрос, заслуживают ли деяния этого правителя такой памяти и такой любви, останется далеко в стороне.

Нойшванштайн

Замок построен на вершине крутой горы, подножие которой омывается быстрым и шумным потоком — Пеллам, и производит впечатление вросшего в гору. Но чтобы камень выдержал это громадное сооружение в несколько ярусов, увенчанное огромным количеством башен, вершину горы укрепили. Могучие контрфорсы подпирают замок со всех сторон, в некоторых местах спускаясь в расщелины скал.

Стиль, в котором возведен Нойшванштайн, принято называть романско-романтическим. Король требовал от Кристиана Янга, работавшего над проектом замка, прежде всего архитектурной живописности. И это вполне удалось осуществить, несмотря на то что центральная башня так и осталась незаконченной. Хотя внутренний декор замка роскошен и помпезен, невольно чувствуешь, что жить здесь было удобно. Дубовая облицовка стен с богатой резьбой, сводчатые потолки, массивные двери, большие изразцовые печи делают мрачноватое внешнее строение уютным внутри. Весьма примечательна королевская спальня замка: над огромной кроватью искусственный небесный свод венчают месяц и звезды, создавая полную иллюзию отдыха под открытым небом. На полу же — белоснежный ковер, сотканный из лебяжьего пуха.

Обстановка рабочего кабинета столь же роскошна и вместе с тем строга. Все письменные принадлежности — из золота, слоновой кости и драгоценных камней. В качестве символического украшения лебедь — как воспоминание о вагнеровском Лоэнгрине.

Но самое внушительное помещение — это, конечно, тронный зал, выполненный в византийском стиле. Везде мозаика и богатая живопись. Правда, интерьер зала остался незаконченным — пустует место для трона. Людвиг хотел сделать его из чистого золота с изображением креста, гербов Баварии и своих инициалов.

Геремхимзее

Зал совещаний в замке Геремхимзее должен был служить не как функционирующая резиденция, а как памятник абсолютной королевской власти. На стене — изображение Людовика XIV.

Геремхимзее был самым дорогим (в прямом смысле) из замков Людвига. На него было израсходовано 16,5 миллиона золотых марок.

Линдер

Искусственный каменный грот, устроенный в парке замка Линдерхоф. Золотой лодкой на искусственном же озере король управлял сам. Пестрые осветительные эффекты радовали его душу. Здесь он обретал покой и гармонию с миром.

«Королевская вилла выдающегося размера», названная так по первоначальному плану, превратилась в замок Линдерхоф — самый маленький из замков Людвига и единственный, который был достроен до конца. Придворный директор сада Карл фон Эффнер придал ему геометрически правильный вид во французском стиле. Сад представляет собой беспрерывное окружение замка. В нем находятся красивейшие фонтаны, тенистые изгороди и прекрасные позолоченные статуи. Общая площадь сада более 500 000 квадратных метров