Легенды и были о динозаврах

Помню, как меня впервые осенило: «Ей-ей, с динозаврами что-то не так!» Эта мысль застигла меня перед исполинским скелетом бронтозавра в большом зале Музея естественной истории Йельского университета. Темно. Три часа ночи. Я один во всем здании. «Ей-ей, с динозаврами что-то не так!» Пустой зал не перечил.

 

 

Тут что-то не так!

Я вырос на привычных истинах о динозаврах: дескать, это неуклюжие болотные чудища, бестолковые твари, которые величаво и неспешно расхаживали по хлябям, совсем не умели приспосабливаться к переменам окружающей среды и царили на планете так долго исключительно благодаря своей силище. Книги и музейные таблички твердили одно и то же: испытания временем динозавры позорно не выдержали. Рассказы о повадках этих тупиц состояли из сплошных «не». Бронтозавры не могли передвигаться по суше — из-за чудовищного веса. Диплодоки не могли питаться чем-либо тверже мягких водяных растений из-за маленькой головы. Утконосые ящеры не могли быстро бегать — из-за дурного устройства суставов. Птерадоны не могли летать — из-за слабости крыльев. И любые виды динозавров не могли быть теплокровными — из-за крохотных размеров мозга.

Подобные «не могли» в сумме создавали общепринятое мнение о динозаврах как о цепочке ошибок природы. Именно в этих прописных истинах я совершенно внезапно усомнился в неосвещенном музейном зале.

Когда 200 миллионов лет назад появились первые динозавры, леса и болота кишели разнообразными четвероногими зверями — хищниками и растительноядными всех размеров. Лишь мгновение по геологическим часам — 5 миллионов лет — динозавры уживались с тогдашними самыми крупными животными. Затем они безраздельно заняли все экологические ниши больших хищников и растительноядных. Отныне на протяжении бесконечно долгой эпохи динозавров рядом с новоявленными хозяевами планеты не будет ни одного существа крупнее современного ослика.

Если успех какого-нибудь класса животных измерять долголетием, то динозавры — безусловные чемпионы. Они оставались баловнями эволюции ни много ни мало 130 миллионов лет. Человеку разумному как виду от силы сто тысяч лет. А млекопитающие, к классу которых принадлежат и уважаемые читатели, и автор, господствуют на Земле всего лишь 70 миллионов лет. Да, динозавров больше не существует, но не будем кичиться своим превосходством над ними. Что-то будет с людьми через тысячу лет? А через 100 миллионов лет? Кто смело предречет млекопитающим еще сто тысяч тысячелетий безбедного существования?

Если успех какого-либо класса животных измерять умением прочно утвердиться в различных средах обитания, то и тут динозаврам не было равных. Самые первые динозавры застали стабильные высокоразвитые и высокоспециализированные зоологические кланы, которые эволюционировали и приспосабливались в течение десятков миллионов лет. Подобно монгольским ордам, сметающим на своем пути древние города Восточной Европы, динозавры стерли с лица Земли древние зоологические царства. Пока они оставались владыками земной поверхности, их господству угрожали десятки новых видов животных — порой зубастей и когтистей, проворней и сметливей. Но динозавры не сдавались, несмотря на вроде бы очевидные преимущества напористых соперников. На протяжении 130 миллионов лет они так и не позволили выжить ни одному по-настоящему крупному не-динозавру.

Люди весьма горды собой. Девиз новейшего времени: человек есть мера всех вещей. Любование устройством человеческого тела побуждает физиологов и философов превозносить строение организма всех млекопитающих. Однако история развития динозавров учит нас скромности. Вызывающие восхищение особенности млекопитающих — сохранение тепла при помощи покрытой шерстью шкуры и кормление детенышей молоком — появились невероятно давно. К тому времени, когда динозавры начали свое головокружительное завоевание планеты, класс млекопитающих уже существовал — со всеми его архиположительными качествами. И что же? Победили якобы хуже приспособленные ящеры! И низвели млекопитающих до горстки раздельно развивавшихся семейств — маленьких шустрых зверьков, которые испуганно шарахались из-под ног истинных властелинов земных просторов. Символично, что рядом с первым извлеченным из земли динозавром (найденным в 1822 году близ Стоунсфилда в Англии) обнаружили скелетик ископаемого млекопитающего... размером с современного упитанного кота, которого этот доисторический великан мог бы без труда упрятать за щекой.

Итак, вопреки ходячему мнению, динозавры эволюционировали стремительно, изменялись многократно — старые виды сменялись по мере надобности новыми, еще лучше приспособленными к окружающей среде. Сэр Ричард Оуэн, лучший и талантливейший анатом викторианской эпохи, в 1842 году ввел в научный обиход придуманное им название «динозавр», сложенное из греческих слов «ужасный ящер». В тот год, палеонтология была совсем молодой наукой. Прошло лишь сорок лет с тех пор, как барон Кювье разработал методику реконструкции по частям скелета облика и особенностей строения ископаемых животных. Но хватило одного поколения ученых для установления того, что нынешней эпохе млекопитающих предшествовала не менее протяженная эпоха динозавров.

Уже в двадцатые и тридцатые годы прошлого века джентльмены натуралисты на основании первых найденных в Англии скелетов сделали вывод об удивительном столкновении разных признаков в организме динозавров. Исполинские скелеты сочетали в себе характерные особенности ящериц, крокодилов, птиц и млекопитающих. Они озадачили еще Оуэна совершенным устройством, подвздошной кости, удивительно похожей на птичью, и он выделил «ужасных ящеров» в отдельную группу позвоночных на основании именно этой особенности. Мы вправе последовать его примеру. Очень добротное анатомическое определение класса динозавров следующее: «группа позвоночных животных, близких по строению скелета к крокодилам, но имеющих по меньшей мере один характерный признак птиц в строении задних ног».

Полезно разобраться в определениях от противного — чем динозавры не являются.
Динозавры ни в коем случае не ящерицы — и наоборот, ящерицы — покрытые чешуей представители древнейшей ветви развития рептилий. Первые из них древнее динозавров на целых 30 миллионов лет. Нескольких гигантских ящериц, вроде комодского варана, иногда называют реликтами эпохи динозавров. Это исторически неточно. Ни одна ящерица не имеет птичьих особенностей в строении скелета, характерных абсолютно для всех динозавров. Между самой крупной ящерицей и самым мелким динозавром нет ничего общего, кроме размеров. Ящерицам не свойственно передвигаться широким шагом на прямых, не разнесенных в стороны лапах — такая походка была характерна для птицеподобных мезозойских динозавров, а сейчас так бегают современные бескилевые, нелетающие птицы.

Крокодилов и их сородичей можно назвать дядьями динозавров, ибо у них общий предок с предками динозавров. Кювье, Оуэн и прочие пионеры палеонтологии выяснили, что у динозавров и крокодилов совпадают многие важные анатомические характеристики. Скажем, у тех и у других зубы не срастаются с костью челюсти, как у ящериц, а помещаются в специальных лунках. У тех и у других, опять-таки в отличие от ящериц, глубокая вертлужная впадина в подвздошной каста для лучшего крепления бедренной кости. Строение бедер и таза крокодилов, кстати, обнаруживает зачатки птичьей анатомии. В хронику окаменелостей крокодилы попали намного позже ящериц, но за несколько миллионов лет до динозавров.

Нетрудно доказать полную непохожесть динозавров на змей, черепах, лягушек и прочих земноводных (хотя с представителями класса амфибий у них есть слабо уловимое родство).

Итак, динозавры ни на кого в классе рептилий не похожи. В таком случае, являются ли динозавры подлинными пресмыкающимися? Славный вопрос. С наскока на такой не ответишь.

В конце прошлого века натуралисты определяли рептилий так: холоднокровные существа с чешуйчатой кожей, которые откладывают яйца на суше. Очевидное сходство в строении скелетов птиц и крокодилов не перевесило того, что последние холоднокровны и их тело покрыто не перьями и не шерстью, а чешуей. Соответственно ученые при классификации разлучили птиц и крокодилов. Всех птиц объединили в особый класс, а крокодилов сослали в класс пресмыкающихся—в одну компанию с ящерицами, змеями и черепахами, с которыми у них на самом деле куда меньше общего, чем с птицами.

Различия между птицами и млекопитающими неисчислимые — они разнятся в строении едва ли не всех суставов, мускулов и многих внутренних органов. Но их сближают две коренные особенности: изоляция тела от окружающей среды (перья у птиц, шерсть у млекопитающих) и теплокровие, то есть такой интенсивный обмен веществ, что высокая температура тела поддерживается за счет или почти за счет внутреннего тепла и животное не зависит от колебаний температуры окружающей среды. Млекопитающие также выделены в особый зоологический класс. При всей похожести — до мелочей — механизма теплокровности птиц и млекопитающих, не вызывает сомнения факт, что теплокровность «изобретена» эволюцией дважды: она развилась независимо у птиц и столь же независимо — у млекопитающих.

В прошлом веке люди науки были одержимы идеей Прогресса. Индустриальная революция принесла столь гигантский скачок в развитии техники, что ученые мужи сто лет назад в будущем предполагали только все большее и большее совершенствование технологии. Дарвинизм, в его оглупленном варианте («выживает самый приспособленный!»), такой же неустанный прогресс обнаруживал и в природе, где вроде бы правит закон бесконечного совершенствования жизненных форм — на протяжении всех геологических эпох. А что есть предел биологического совершенства? Конечно, человек разумный. Точнее сказать, наилучшая разновидность человека разумного — мужчина, англичанин и протестант. А коль скоро это восхитительное существо принадлежит к классу млекопитающих, то и весь этот класс — верх совершенства в иерархии живых существ. Птицы также удостоились чести принадлежать к высшим существам, ибо имеют теплоизоляцию и устойчивую температуру тела.

Прогресс с большой буквы включал в себя свободу от несносных капризов окружающей среды — то дождь, то холод, то солнце сияет. Бедненькие рептилии резвятся на солнышке, но погружаются в оцепенение, когда небо заволакивают тучи. Их свобода скована колебаниями температуры внешней среды. Птицы и млекопитающие в этом смысле автономны. Викторианские биохимики знали уже достаточно, чтобы понимать, насколько эффективнее протекают все процессы в организме при постоянной температуре тела. Дома англичан (по крайней мере принадлежащие элите общества) с их животворными каминами были моделью того, насколько приятнее протекает жизнь, когда она не зависит от холодов и снаружи. Соответственно и в зоологии «элитой», высшими классами оказались те, представители которых имели внутри шкурки удобные «камины».

Но будем серьезней. Зоологи прошлого века отдавали себе отчет в том, что крокодилы и птицы находятся в тесном родстве, а сходство динозавров и птиц еще более удивительно. Но они как-то незаметно усвоили привычку называть динозавров пресмыкающимися — то бишь «холоднокровными существами, покрытыми чешуей, которые откладывают яйца на суше».

В XIX веке натуралисты использовали противопоставление «теплокровные — холоднокровные» для разделения позвоночных на две огромные группы — одна выше другой: Внизу оказались «низшие» позвоночные, которые не умели самостоятельно поддерживать постоянную температуру тела: рыбы, земноводные и пресмыкающиеся. Наверху утвердились «высшие позвоночные» — птицы и млекопитающие. Динозавры очутились в подвале вместе с низшими позвоночными, хотя при большей сердечности их можно было отнести к примитивным птицам. Ни один ученый в течение полутора веков не удосужился аргументированно доказать, что совокупность динозавров стоит ближе к крокодилам, чем к птицам. А если бы удосужился, то у него ничего бы не вышло.

При всем моем уважении к динозавроведам — покойным и живым — я не могу не видеть, что масса данных, накопленных при раскопках за последние пятьдесят лет, взывает к решительному пересмотру ортодоксальных взглядов.

Я буду весьма раздосадован, если эта книга никого не взбеленит. Есть род ученых — увы, даже в среде палеонтологов, которые твердят, что изучение окаменелостей уводит в сторону от истины. «Кости не едят, кости не переваривают пищу — так по какому праву вы, молодой человек, рассуждаете о физиологии динозавров?» Экологи, поработавшие в африканских саваннах Серенгети или в тропических дождевых лесах Бирмы, не надивятся изощренной сложности взаимосвязи животных между собой и с природой — и бросают также упрек: «Как вы дерзаете по кучке разрозненных костей, выкопанных из земли, восстановить все тонкости бытия невероятно давно исчезнувших экосистем?» Кое-кто отметает свидетельства раскопок как обрывочные и маловразумительные. Даже Дарвин грешил этим — он утверждал, что окаменелости лишь приоткрывают истину.

Не устану биться с этим предубеждением. Разве не сказано в древнейшей книге Библии — в книге Иова: «Говори с землей, и она научит тебя»? Если мы как следует всмотримся и вслушаемся то окаменелости окажутся на редкость разговорчивыми собеседниками и выболтают нам все-все тайны динозавров!

Холоднокровные против пушистых

Всякий раз, перечитывая рассказ Р. Киплинга «Рикки-Тикки-Тави», я ловлю себя на сочувствии змеям. Есть что-то отталкивающее в герое повествования — таком храбром, таком смекалистом пушистом мангусте, который вступает в сражение с индийской коброй и ее супругом. Он хитростью и проворством побеждает тупоумных змей и спасает целое семейство английских колонизаторов голубых кровей. Мне нравятся мангусты, но зверек, выдуманный Киплингом, раздражает. Хотя бы потому, что настоящий мангуст не столь обворожителен, да и не настолько глуп, чтобы сунуться в нору кобры, когда хозяйка на месте.

Но я ополчаюсь на Киплинга в первую очередь потому, что в его рассказе, как в капле воды, отразилось повальное презрение ученых и неученых людей к Большим Пресмыкающимся. Киплинговская кобра олицетворяет голую силу — без ума и без чести. А мангуст — живое воплощение благородного и разумного пушистого млекопитающего, рьяного борца с хитрыми и коварными презренными рептилиями.

У змей никудышная репутация — их выставили воплощением вселенского зла в образе райского змия-искусителя, их сделали синонимами коварства и вкрадчивости и тому подобных низких черт характера — все мы помним, что значит в разговорной речи определение «змеиный характер». Крокодилам в сказках достается не меньше. Что и говорить, крокодилы и многие ядовитые змеи весьма опасны. В тропиках от укусов кобр и других ядовитых змей ежегодно погибает больше людей, чем от когтей тигров-людоедов, львов и леопардов, вместе взятых.

Так что люди резонно боятся крупных рептилий. Но так уж сложилось исторически, что смертельно опасные пресмыкающиеся вызывают в людях чувство гадливости и отвращение, а смертельно опасные млекопитающие — восхищение и почтительное уважение. Попробуйте назвать свою соседку змеей — и вы можете уйти с расцарапанным лицом. Назовите ее в сердцах тигрицей — и каждая вторая скандалистка растает от комплимента. Ну почему такой почет людоедам-млекопитающим! Лев как символ гордой силы и ловкости красовался на гербах доброй половины европейских королевских домов — уже в Ветхом завете определение «лев иудейский» было среди самых лестных. Я не дока в геральдике, но вряд ли было хоть одно занюханное королевство в Европе, где бы на гербе нежился нильский крокодил!

Согласен, все мои лучшие друзья принадлежат к классу млекопитающих. Но я, подобно многим динозавроведам, склоняюсь к весьма двойственной оценке роли класса млекопитающих в истории эволюции позвоночных. По широко распространенной теории, позднемеловые млекопитающие были ведущей экологической силой в тогдашних биоценозах и исподволь вытесняли никудышных динозавров. Большинство палеонтологов, изучающих ископаемых позвоночных, специализируются не на динозаврах, а на ископаемых млекопитающих. А между тем любой натуралист со временем проникается ревнивым чувством к предмету своего неустанного исследования. В результате верх одерживает пристрастная точка зрения палеомаммалиологов (специалистов по ископаемым млекопитающим), что гибель динозавров в меловом периоде была не душераздирающим финалом великолепной биологической эпохи, а восхитительной зарей эпохи млекопитающих.

Геологи умеют давать исследуемым процессам звонкие имена. Скажем, эпохи активного складкообразования поверхности они окрестили революциями. Именно мотив революции был использован в остроумном плакате, который я видел на стенде студенческих объявлений в айомингском университете, где специализируются на изучении позднемеловых млекопитающих. Плакат был нарисован в лучшем стиле большевиков 1919 года: жуткий взрыв, все летит в тартарары, трицератопс падает лапами кверху, а на первом плане красуется кулачище пушистого зверя с транспарантом: «Вся власть млекопитающим!»

Если прислушаться к беседам, которые ведут тамошние палеомаммалиологи в университетских барах за кружкой пива, то все произошло именно так. С воплями «Долой засилье динозавров!» энергичные и смекалистые млекопитающие вышли из нор-трущоб и смели класс анемичных и тупых угнетателей. От таких разговоров зубы ноют. Помню, как мы, горстка изгоев-динозавролюбов, жались по темным углам баров и ворчали, что в лице динозавров оскорбляют не только вымерших гигантов, но и каждую живую рептилию или амфибию — черепаху, крокодила, змею, лягушку, саламандру и что у них есть своя гордость!..

Предубеждение против рептилий складывалось веками и возникло в Европе до того, как начались первые исследования ископаемых остатков. Сам термин «рептилии» имеет уничижительное значение. Он происходит от латинского слова «ползающий». Поначалу так называли всех живых существ, которые вызывали своим внешним видом неприязнь и отвращение — от пауков и сороконожек до змей и ящериц. Начиная с классической древности в понятие рептилий всегда вкладывали брезгливый оттенок «тварь ползучая».

Добро бы поношение рептилий исходило из уст перебравших пива доцентов в университетских барах или обреталось на страницах мало кем читаемых средневековых фолиантов! Увы, серьезные ученые тоже впадают в грех сортировки живых существ по «качеству». Например, больно читать рассуждения Альфреда Шервуда Ромера, главы гарвардских палеогерпетологов (специалистов по ископаемым рептилиям). Он пишет, что млекопитающие как класс более жизнеспособные существа, чем рептилии. В таких случаях остается только плечами пожать. От Ромера слышать такие сентенции тем обиднее, что именно он в конце двадцатых годов издал блестящее исследование о конечностях динозавров и окончательно доказал, что их задние лапы действовали как птичьи, а не как лапы крокодилов. Но изучение динозавров стало лишь первым эпизодом в его долгой и плодотворной научной работе. Большую часть жизни он посвятил поиску переходных форм от ископаемых рептилий к млекопитающим — вел успешные раскопки в Техасе, в Бразилии и в Аргентине. Однако, невзирая на все мое почтение к Альфреду Ромеру, я не могу согласиться с его утверждением, что по завершении мелового периода рептилии превратились во второсортный класс и стали устаревшей группой животных, которые исчерпали возможности дальнейшей эволюции и с тех пор играют все меньшую роль на планете — словом, этакий биологический эквивалент старчески немощной Оттоманской империи, которая после блистательного расцвета в XV веке мучительно долго дряхлела и мало-помалу теряла свои завоевания на берегах Средиземного моря...

Ничего подобного! Не угасающая в маразме группа животных, а процветающий — наряду с близкими родичами земноводными — класс живых существ, изобилующий видами и доминирующий в современной экосистеме! Чтобы убедиться в моей правоте, достаточно прогуляться по современному тропическому дождевому лесу. Он буквально кишит бесчисленными видами лягушек, змей и ящериц — орда этих скачущих, ползающих и бегающих существ отменно приспособлена к окружающей среде и числом решительно превосходит якобы лучше приспособленных млекопитающих.

Подсчитывая общее число видов рептилий и млекопитающих, мы одновременно подсчитываем число различных экологических ролей, которые играют животные обоих классов. Давайте-ка оторвем от университетской пивной стойки любителей возводить напраслину на рептилий — и направим их прямиком в тропики, вооружив калькулятором, сетями и биноклем. Пускай апологеты «расовой неполноценности» пресмыкающихся сочтут и сравнят количество видов. Результаты вмиг отрезвят их.

Если они не будут отлынивать от работы, то насчитают на сравнительно небольшом участке в бассейне реки Конго или в долинах Бирмы полсотни видов млекопитающих. Это и белки, и землеройки, и обезьяны, и мангусты, и виверры, и антилопы, и слоны... Такова изобильнейшая фауна тропиков. В Новой Англии результат был бы скромнее — видов двадцать. А теперь пусть наши горедоценты побегают по жаре и перепишут всех конголезских лягушек, ящериц и змей. На том же участке они обнаружат 180 видов пресмыкающихся и земноводных, то есть втрое больше, чем млекопитающих! Исследования в Бирме или в Таиланде дадут ту же пропорцию — холоднокровные выигрывают у млекопитающих на любом поле со счетом 2:1 или даже 3:1. Ну так где же хваленые преимущества млекопитающих в приспособленности к окружающей среде?

В разных климатических поясах обитают три тысячи видов одних только земноводных. Видов млекопитающих чуть-чуть больше. Так почему же мы называем наше время эпохой млекопитающих, а не эпохой, скажем, лягушек?

«Фанаты» млекопитающих недооценивают также и черепах. А между тем сочленения конечностей, шеи, хребта рептилий относятся к шедеврам природы. Большинство черепах способны втягивать внутрь панциря все уязвимые части тела. А некоторые пошли еще дальше по пути совершенствования своего «оборонного потенциала» — втянув голову и все конечности, они прихлопывают все отверстия в панцире специальными щитками и становятся неуязвимы, как банковский сейф. Мало кто знает, что сам панцирь черепах устроен весьма оригинально и возникает вследствие любопытного трюка, который черепашка проделывает на стадии эмбрионального развития. Панцирь состоит из роговых пластинок, под которыми находится слой костных пластинок, сросшихся с ребрами, что опоясывают внутренние органы. Бедренные и плечевые кости черепах уходят глубоко в полость тела, ребра — устройство невероятное, потому что у людей, да и у всех позвоночных вообще, ребра расположены под плечом. Вот почему эмбриону черепахи приходится проделать особый трюк, дабы «перехитрить» природу и приобрести единственное в своем роде строение скелета: ребра эмбриона в яйце растут опережающими темпами и разрастаются над плечом и боковой поверхностью таза, а их края смыкаются с нижней частью костного панциря. Никакое другое позвоночное животное — даже танкоподобный доисторический нодозавр — не доводило преимущества панциря до такой степени совершенства, что конечности прячутся под собственными ребрами.

Устройство черепа черепах также заслуживает самого пристального внимания биоинженеров.

Челюсти этих рептилий устроены и сочленены так, что жевание происходит по горизонтали, то есть нижняя челюсть движется не вниз-вверх, а скользит вперед-назад. Челюсти с острыми роговыми краями лишены зубов. Но зубы и не нужны: жевательный аппарат подобной конструкции очень эффективен. Наземные черепахи без труда справляются с самыми жесткими растениями, а гигантские морские черепахи перемалывают своими челюстями даже раковины моллюсков. Каймановые черепахи перекусывают мертвую форель и могут расчленить утонувшую корову на такие куски, которые можно проглотить. Я пишу эту книгу в восьмидесятые годы, когда в научном мире повсеместно возрождается интерес к черепахам.

Черепах всего-навсего двести тридцать видов — не так уж много по сравнению с тысячами видов млекопитающих. Но не надо обманываться числом — черепахи безусловные лидеры как минимум в одной экологической роли, а именно в роли пресноводного всеядного хищника. Пресноводные водоемы умеренных широт населяют выдры — весьма симпатичные зверьки, любимые и натуралистами, и посетителями зоопарков. Но много ли еще млекопитающих ведут полуводный образ жизни? Вспоминаются прежде всего куницы и норки. Если вы смотрели замечательный телесериал, подготовленный Би-би-си, под названием «Жизнь на Земле» (Этот фильм показывался также и по советскому телевидению. Прим. пер.), то наверняка припомните кадры, запечатлевшие выхухоль — кротообразное существо, которое живет в Пиренеях и ныряет на дно ручьев и речек в поисках водных червей и прочей мелкой пресноводной живности. У нас в Новой Англии встречается крот-звездорыл, который также охотится в воде, используя свой необычный нос с розеткой мягких чувствительных выростов — им он улавливает движения своей извивающейся добычи. В стремительных андских реках на территории Перу живут ихтиомисы — рыбоядные хомяки, которые накалывают рыбу на свои длинные передние резцы. Но если мы попадем на берег тропического озера или неспешно несущей свои воды тропической реки, то увидим, что в тамошних благодатных краях главные охотники отнюдь не выдры, норки или выхухоли! Ничего похожего на засилье млекопитающих—кишмя кишат черепахи. Количество их видов значительно превосходит количество видов млекопитающих, которые охотятся в тропических пресноводных водоемах. Существует горстка видов тропических выдр, но в любой конголезской реке вы обнаружите до двадцати видов высоко специализированных черепах, которые охотятся за небольшими водными животными, подбирают опавшие фрукты и листья, разгуливают по дну и до костей обгладывают затонувшие трупы гиппопотамов.

Вообще, поклонники млекопитающих избегают говорить о водных хищниках. Лев волен царить на суше, увенчивать пищевую пирамиду. Но в водах Нила или восточноафриканских озер корона принадлежит безраздельно крокодилу. Вопреки общепринятому представлению, крокодил не такое уж медлительное и тупое животное. А крокодилихи — образцовые мамаши, которые трогательно заботятся о потомстве, сперва три месяца охраняют зарытые в песок яйца, а потом — вылупившихся из них крокодильчиков. Взрослые крокодилы грозные охотники, и многочисленные инциденты, в том числе и с зоологами, напоминают, что даже номер один на пресловутой лестнице природы обязан быть осмотрительным, когда поблизости чешуйчатый повелитель пресных вод. Взрослый самец годами контролирует одни и те же охотничьи угодья: изучив все «ходы и выходы» в своем маленьком царстве, он уже знает, когда и где можно поживиться черепахами и змеями, когда и где подстеречь приходящих на водопой млекопитающих, в какое время ожидать изобилия рыбы. Затаившемуся крокодилу случалось нападать на зазевавшегося льва, гепарда, слоненка» — даже если атака стоила им только конечности, эти животные, будучи покалечены, не выживают. В Австралии крокодилы время от времени устраивают дерзкие набеги на фермы — один зверь способен убить и утащить в болото взрослую лошадь.

По современным меркам, крокодилы очень крупные рептилии. Млекопитающие на них не осмеливаются охотиться — разве что лев или ягуар ненароком проглотят детеныша. Мощный панцирь служит крокодилам защитой исключительно от других крокодилов. Таким образом, в пресных водах роль крупных хищников принадлежит крокодилам, а мелких и средних — черепахам.

Надеюсь, что вышесказанное убедило вас, что превосходство млекопитающих на нашей планете по меньшей мере сомнительно. Но погодите, я привел только половину аргументов. Как мы помним, млекопитающих больше трех тысяч видов. Однако, по самым скромным подсчетам, ящериц — три тысячи видов, а змей — две тысячи семьсот.

Всякий раз, когда я вижу золотистокожего пустынного геккона, у меня комок в горле и глаза невольно увлажняются — я вспоминаю бесподобного дружка, который появился у меня на втором году аспирантуры. Для диссертации мне необходимо было измерять интенсивность обмена веществ у шагающей ящерицы — исходя из этих данных, можно было прикинуть расход энергии у динозавров. Три ужасных месяца я безрезультатно возился со сцинками, ящерицами-бегунами и пустынными игуанами, пока не пришел к выводу, что обыкновенные ящерицы, невзирая на скромный размер мозга, достаточно расторопны и быстро укрепляются в подлой мысли, что нет никакого резона битый час вышагивать на лабораторном столе с чем-то вроде противогаза на голове — от этого намордника шли два шланга к бекмановскому кислородному анализатору, который мигает, щелкает и все такое. Но затем судьба свела меня с мистером Дж. Гоном — золотистокожим вараном. Он бегал в своей кислородной маске поистине божественно, работал для науки самоотверженно — мы стремительно получили все нужные цифры. И как быстро обучался мистер Гон! Нам приходилось заставлять варана бегать на голодный желудок, чтобы расходы энергии на пищеварение не примешивались к картине энергетических затрат на бег. Мистер Гон без особого труда усвоил, что после успешной пробежки на лабораторном столе он получает пару упитанных мышей, живых и пищащих, а также сырое яйцо на десерт. Мистер Гон совершал марафон дважды в неделю. К несчастью, ящерица внезапно простудилась и спасти ее не удалось — в отношении ящериц ветеринары абсолютные профаны. После знакомства с таким умницей, как мой варан, я ни за что не соглашусь, что ящерицы безнадежно глупы, как это утверждают рьяные приверженцы млекопитающих. Не могу сказать, что мистер Гон отвечал мне взаимностью, но я искренне привязался к варану — нельзя было не восхищаться его живым характером и веселым нравом...

Если об уме ящериц можно спорить, то не вызывает сомнений, что среди современных холоднокровных они самые быстрые. Самые шустрые развивают скорость выше тридцати километров в час во время погони за добычей. Лапы ящериц приспособлены к выполнению самых различных задач — бегать, прыгать, плавать, закапываться, рыть норы, даже перелетать с ветки на ветку, как это могут некоторые виды, снабженные перепонками-крыльями.

Если на ящериц человечество издавна обращало очень мало внимания, то другим пресмыкающимся, змеям, человеческое внимание на пользу не пошло. Не счесть предрассудков, связанных со змеями. Какая несправедливость! В анатомии змей есть по меньшей мере одна заслуживающая восхищения особенность — глотательный аппарат, не имеющий аналога у других позвоночных.

Много ли есть животных, которые могут проглотить что-нибудь крупнее своей головы? Родители вида гомо сапиенс — от бостонского мэра до охотящегося с бумерангом аборигена — награждают детей подзатыльниками,

когда те норовят проглотить чересчур большой кусок. Человеческая глотка слишком узка и почти не растягивается. А посему подзатыльник — экологически верный жест в борьбе за выживание вида, потому что ежегодно немыслимое число людей на планете гибнет, подавившись во время еды.

Но змеи не умеют жевать. К тому же главный способ их охоты — затаиться и ждать жертву. Змеи не способны долго гнаться за добычей, засады не лучший способ охотиться — и поэтому змеям и удавам желательно за один раз добыть максимум пищи, то есть жалить или душить самую крупную добычу. Зубы служат им только для захватывания и проталкивания в глотку пищи, но не позволяют расчленять добычу. Природа разрешила проблему, создав самый изящный по строению глотательный аппарат.

Заглатывать добычу змея начинает с головы. Она открывает челюсти и не спеша, точными движениями проталкивает голову и плечи, скажем, обезьяны, себе в глотку. У людей ширина рта жестко ограничена сплошной нижней челюстью. У змеи правая и левая части верхней и нижней челюстей независимы, и могут расходиться в стороны, то есть «подбородок» способен разъезжаться на самую фантастическую ширину, ограничиваемую только пределом растяжимости связок, весьма эластичных. Правая и левая части змеиных челюстей крепятся к черепу на длинных костях-«распорках», которые раскрываются наподобие складного метра. Когда дело доходит до заглатывания туловища обезьяны, эти сочленения раскладываются и диаметр глотки приводится в соответствие с самой огромной жертвой.

По части глотания змеи не имеют себе равных среди позвоночных. Несомненно, победу в борьбе за выживание почти трем тысячам видов змей — еще раз подчеркну, почти трем тысячам видов! — обеспечил в том числе и бесподобный глотательный аппарат, который позволяет заталкивать в желудок добычу больше размера головы хищника. Эволюция наградила человека довольно заурядными челюстями. Будучи существами мозговитыми, мы изобрели сперва каменные ножи, потом нержавеющие из стали, дошли до высот кулинарного искусства и научились орудовать ножом и вилкой, отправляя в рот мелкие кусочки пищи. Поэтому достойно восхищения, что природа могла обойтись без всех этих ухищрений — ножей, вилок, острых зубов — и разрешить проблему заглатывания добычи целиком, единственно благодаря удивительному строению челюстей.