Люди гор

Водопад Пренн

...Ели, похожие на наши, я увидел из автомобиля часов через шесть езды после того, как, выехав из жаркого Хошимина и преодолев крутые серпантины шоссе номер двадцать, мы поднялись на высоту около полутора тысяч метров. Повеяло прохладой, запах хвои, почти забытый за долгие годы работы во Вьетнаме, проник через окно. А на привале вместо надоевшего жестяного грохота цикад я услышал стрекотание кузнечика... Начиналось Центральное плато.

Мы остановились километрах в пятнадцати от города Далата, центра провинции Ламдонг.

 

 

С лесистой кручи бросался водопадом горный поток. Сейчас, в сухой сезон, он был сравнительно спокоен и лениво переливался через кромку порога. В небольшом озерке внизу кипела взбаламученная падением вода. Узкая тропинка вела вдоль потока, и с нее было видно, как под струями, переливающимися радугой, стремительно проносятся ласточки. Водопад низвергается с холма, который зовется Пренн. Беззаботно уселись мы на траву среди елей, а потом без всякой опаски наткнуться на змею или ядовитое насекомое вытянулись на ней. Нечасто такое можно позволить себе во Вьетнаме. Вдали в прозрачном горном воздухе поднимались вулканические пики Лангбианг...

Трудно представить себе, что местность вокруг Далата всего на один градус дальше Хошимина от экватора! С ноября до апреля по ночам температура иногда падает до 5 градусов, разумеется, выше нуля, в редкие годы еще ниже. В самый же жаркий месяц — май — она держится днем на уровне 25—26 градусов. Высота придает и необычайный вкус воздуху: он здесь свеж, словно после грозы, и — как утверждают медики — необычайно живителен и бодрящ.

Вьетнамские короли и мандарины называли Далат «летней столицей», и следы монаршего быта все еще остаются на холме Пренн. Самый живучий из них — врытая в землю среди елей, накрытая ржавой железной решеткой арена, стены которой укреплены обтесанными валунами. На арену выходят две двери. В одну выталкивали человека; из другой, прижимаясь брюхом к грязному цементному полу, лениво выбирался тигр. К решетке наверху приникали любопытствующие лица мандаринов.

На поединок с хищниками обрекали приговоренных к смертной казни революционеров. Видимо, это доставляло особенное удовольствие палачам. Уголовников казнили проще. При центральной полиции содержался особый слон, который давил ногой или душил хоботом пойманных за кражу горсти риса бедняков. Все зависело от прихоти судей, руководствовавшихся средневековым кодексом совсем недавно, в нашем веке, когда уже летали в небе самолеты и возводились здания в десятки этажей... Во Вьетнаме это мрачное прошлое отнюдь не «преданья старины глубокой».

Ждавший нас у холма Пренн товарищ Нгуен Суан Ки, председатель комиссии по пропаганде народного комитета провинции Ламдонг, был очевидцем жестоких расправ над своими товарищами по подполью еще в 40-х годах.

Вокруг Далата и дальше в направлении города Метхоута, в провинциях Зиалай-Контум и Даклак, живут горцы десятков народностей. Этнографы утверждают, что эти древние жители Индокитайского полуострова схожи с коренным населением внутренних районов Борнео, Филиппин, Таиланда и Бирмы. Среди тех, кто встречался нам на серпантинах Центрального плато, я видел людей и с белой, и с бронзовой, и со смуглой, почти черной, кожей.

Язык горцев сочен и образен, они любят выражаться иносказательно. Вот как, например, обозначают они время суток: «Лучи падают на круп косули» — солнце заходит; «Дети ложатся спать» — уже девять вечера, «Первый петух» — и без объяснения ясно; «Солнце в горлышке кувшина» — десять утра, когда делается первый привал и все прикладываются к своим флягам с водой. Здесь, в горных деревнях, до сих пор мужчины и женщины подпиливают и чернят зубы: по их мнению, некрасиво иметь «собачьи» — то есть белые и необработанные — зубы.

У дороги не редкость встретить полупьяного слона, прислонившегося к дереву да так и заснувшего. Алкоголь ему подмешивают в питье, чтобы лучше работал на лесозаготовках и в походах. Таков древний обычай. Я видел, как двенадцать слонов в одном строю без погонщиков тянули на цепях из леса бревна. Совсем рядом с шоссе промчался на сером чудище горец-мыонг. Ветви деревьев того и гляди сметут его в любую минуту, а он знай пинает слона по ушам, подгоняя его.

— Куда это он? — спросил я у своих спутников.

— С запиской в соседний народный комитет, — был ответ.

Слоны откликаются на клички: Объедала, Колченогий, Задира. Объедала сунул хобот к нам в машину и сжал плечо моего переводчика. Я попытался оттолкнуть хобот. Он оказался твердым, как мраморная колонна. Погонщик что-то крикнул. Объедала отпустил плечо, с хрюканьем набрал пыли в хобот и выдул на нас. Все засмеялись. Мыонги относятся к слонам почти как к ребятишкам и прощают им шалости и проказы. Когда выяснилось, что Объедала просто попрошайничает, я достал из мешка, лежавшего под ногами, пластиковый пакет с огурцами. Слон тут же вырвал их у меня и сжевал вместе с пакетом. Все снова рассмеялись.

Летняя столица

Нынешний район Далата французские колонизаторы освоили через несколько десятилетий после захвата Сайгона, в начале 60-х годов прошлого века. Район этот для заселения европейскими переселенцами рекомендовал Парижу доктор Иерсэн, ученик Пастера, искавший подходящее место для госпиталя. В 1935 году к разросшемуся благодаря своим курортным достоинствам городу протянули железнодорожную ветку из Сайгона Колониальная знать и мандарины превратили Далат в самое модное место отдыха в Индокитае.

Судя по всему, обширному краю с мягким климатом вокруг Далата готовилась та же участь, что и многим районам в Южной Африке. Здесь должен был сложиться центр белых переселенцев, которые, войдя в экономическую и политическую силу, предпочитали находиться в некоторой независимости от метрополии. При благоприятных условиях они надеялись выделиться из колонии и образовать самостоятельное «белое» государство, где над азиатским большинством хозяйничало бы европейское пришлое меньшинство. Французские обитатели Далата по складу своего мышления и воззрениям относились к наиболее реакционному крылу колонистов. Здесь была воспитана и самая консервативная часть воротил будущего марионеточного режима в Сайгоне. Именно в Далате этот режим уже при помощи американцев учредил так называемую «Национальную военную академию», училище генштаба, ряд пехотных, артиллерийских и авиационных школ, Далатский университет, самый, пожалуй, далекий в Южном Вьетнаме от демократического и освободительного движения вьетнамской интеллигенции, а также атомный исследовательский центр. Роскошный автомобиль бежавшего из страны марионеточного президента Тхиеу обнаружили в мае 1975 года именно в Далате.

Освобождение не сразу изменило жизнь города. Въехав в Далат по шоссе, ведущему из Хошимина, на улице, где стоит главная гостиница Далата — «Палас», я еще застал табличку со старым названием «Улица Иерсэн». Из католического храма неслась органная музыка, сопровождавшая воскресную мессу. По всему городу и особенно возле рынка, угловатой уродиной поднимавшегося в центре на фоне фиолетовых гор, бродили понурые молодцы в клешах и приталенных теннисках, оставшиеся не у дел после закрытия ночных клубов, баров и ресторанов, где прожигали жизнь воротилы марионеточного режима. В здании рынка, на первом этаже которого торгуют съестным, а на втором — изделиями местных умельцев, попрошайничали инвалиды бывшей сайгонской армии.

Центр города как бы обрамляет берега лежащего среди мягких холмов двухкилометрового озера Хосуанхыонг. Я прошел пешком вдоль его берега, где было непривычно много прохожих. Дело в том, что во вьетнамских городах, будь то в северных или южных провинциях, почти не встретишь пешеходов. Все ездят по жаре на велосипедах. Говорят, что на двух колесах в тропиках на преодоление километра тратится меньше энергии, чем на своих двоих. И хотя тротуары в центре Хошимина обычно переполнены народом, присмотревшись, можно заметить, что люди толкутся возле магазинов или кино, оставив велосипеды и мопеды у кромки.

В Далате ходят пешком. Наверное, потому что прохладно, а во-вторых, пешком, видимо, легче преодолевать крутые улицы. По одной из них, мощенной выщербленным булыжником, я и поднялся однажды, направляясь в гости к известному в провинции Ламдонг и самом Далате писателю и журналисту Ван Тау Нгуену. Бывший партизан, знаток горской жизни, более десяти лет проведший в лесах Центрального плато, он как мог переоборудовал на вьетнамский манер шале сбежавшего в 60-х годах французского плантатора. Было раннее утро, немного прохладно, и в камине пылал сухой бамбук. К удивлению хозяина дома, по-вьетнамски не имевшего навыка к отоплению, он стремительно прогорал, почти не давая тепла. Да и откуда разбираться в каминах человеку, больше привыкшему к лесному партизанскому костру?

Зато Ван Тау Нгуен жизнь своего края знал прекрасно.

— У нас в Ламдонге, — рассказывал он, — около 380 тысяч человек населения, из которых примерно половину составляют двадцать различных горских народностей: эдэ, мыонги, зярай, ма, тинь, седанги, тюру, кхо и другие. Много еще мео и таи, переселенных сюда колонизаторами в 50-е годы из северных горных провинций, граничащих с Китаем... Промышленная же мощь края в 1975 году равнялась нулю. То же было и с сельским хозяйством. За исключением овощей, все привозилось из Сайгона.

В 1975 году в городе оставалось лишь по 44 килограмма зерна на человека. К десяткам тысяч безработных провинции добавились бывшие сайгонские солдаты и офицеры, многочисленные служащие различных увеселительных заведений. Сразу же испустила дух разветвленная и рассчитанная на спекулянтов и иностранцев служба сервиса.

Сейчас провинция производит около 250 килограммов продовольствия на душу в год. Тонны овощей отправляют ежедневно на утренние рынки Хошимина и в портовый Нячанг, а оттуда привозят рыбу. Почти все далатское население носит мундиры бывшей сайгонской армии со споротыми нашивками, поскольку никакой другой одежды на складах не оказалось. Хозяйственное возрождение Хошимина, его текстильных фабрик, предприятий, выпускающих предметы первой необходимости, даст далатцам возможность переодеться. Помощь нужна и горцам, еле прикрывающим тело тряпьем.

Ван Тау Нгуен говорил, что еще сложнее, чем материальное обеспечение горцев, проблема культурного строительства. Ликвидировать неграмотность в горах Центрального плато можно, только создав алфавит для десятков народностей и племен, никогда не имевших его. Требуется особый подход к людям, жившим в условиях родоплеменного или феодального строя. Много осложнений доставляют подлинные войны между племенами — пережитки национальной розни, ее насаждали веками. Часты и стычки между семьями из-за кровной мести.

Французы, а после них американцы делали особую ставку на горцев Центрального плато. Их общее отношение к ним определялось одним словом — дикари. Феодальные правители Вьетнама называли их так же «нгой-мой». Еще во времена французских колонизаторов из князьков горских племен парижские эмиссары организовали так называемый Единый фронт угнетенных районов — ФУЛРО. Этот «фронт» стал опорой контрреволюционных банд после провозглашения ДРВ, поддерживал марионеточный режим в Сайгоне, а после его краха, затаившись в подполье, начал саботаж и вооруженные нападения.

— Вы отправитесь в горы к моим друзьям, — говорил мне Ван Тау Нгуен, — и увидите, что люди, населяющие их, отнюдь не дикари. Я попрошу народный комитет дать вам хорошего» переводчика. Вы заслушаетесь эпосом горцев, который, считайте, никому-то, кроме них, и не известен из-за отсутствия письменности... Реакционеры и бескультурье сейчас два главных наших врага...

Окруженные вездесущей босоногой ребятней, которая передавала нас, словно эстафету, от улицы к улице, мы бродили с Нгуеном по городу, разбросанному среди покрытых сочной короткой травой и соснами холмов. У водопада Камли, на западной окраине Далата, мой спутник показал рукой на силуэт пагоды, чья изящно загнутая крыша четко вырисовывалась на фоне закатного неба.

— Там находится могила князя Нгуен Хыу Хао, чьим приемным сыном был последний король Бао Дай... Короли, мандарины, резиденты... Что им было до жизни гор и их людей?

На следующий день я увидел горцев в пестрых национальных одеждах на далатском рынке. Прилавки были заставлены плетенными из лыка туесами с клубникой, яблоками, помидорами, сливами, огурцами. Торговали даже простоквашей — вот уж чего ни на одном рынке Вьетнама не увидишь! Высились бутылки и кувшины клубничного сиропа, который добавляют во все, наверное, местные блюда. Продавали в изобилии и клубничную настойку. Морщась, пробовал ее из поцарапанного пластмассового стаканчика почти чернокожий человек в берете, еле державшемся на влажно блестевших смоляных кудрях. Редкие усики над широкогубым ртом.

Попробовали питье и мы.

— Нет, не то, — вдруг неожиданно сказал «берет», обращаясь ко мне по-французски. — Наше рисовое вино из кувшина намного слаще...

И протянул руку Ван Тау Нгуену.

— Знакомьтесь, — сказал тот. — Это наша народная власть из Н'Тхол-хз, в пятидесяти километрах отсюда. Вот если бы он пригласил вас к себе! Как ты насчет этого, товарищ Ха Су?

Последнее кочевье

Широченная спина К'Нгора сразу же покрывалась испариной, когда он, передохнув, поднимал в очередной раз тяжелое бревно-пестик над выдолбленной из пня ступой. Две женщины в узких юбках пригоршнями подсыпали в нее размоченную кукурузу. Их длинные бусы из полудрагоценных камешков были завязаны на время работы узлами. Куча детишек рассыпала дробленку для просушки на циновках, расстеленных по утрамбованному двору. Из-за бамбукового плетня с соседних дворов доносились те же хрумкающие удары пестиков по зерну. В деревне Н'Тхол-ха начиналось время помола.

К Нгор, пожилой горец из народности кхо, к которому нас привел заместитель председателя местного народного комитета Ха Су, сам из племени чинь, против всех принятых в горах обычаев гостеприимства равнодушно кивнул нам и продолжал работу.

— Это не те люди, которые раньше приходили в горы, — сказал Ха Су, когда К'Нгор остановился в очередной раз передохнуть. — Они хотят написать про нас в газете той страны, про которую учительница Сали тебе читала...

К'Нгор вошел в хижину, вернулся оттуда в чистой штопаной-перештопаной гимнастерке, сунул нам твердую, будто камень, ладонь и усадил за вкопанный в землю стол. Через минуту перед нами стояли чашечки с ароматным чаем, попахивающим дымком очага.

К'Нгора, его жену, восьмерых взрослых сыновей, снох, внучат, сестер с мужьями и еще несколько сот семей народности кхо марионеточные солдаты согнали в пустынную, сухую долину среди гор еще в середине 60-х годов. Их заставили строить «стратегическую деревню». Кхо не были готовы к жизни в деревне. Издревле вели они кочевой образ жизни. Выжгут заросли на склоне горы, соберут урожай риса и кукурузы, а затем, когда истощится почва, уходят дальше. Женщины занимались земледелием. Мужчины охотились. Сам К'Нгор не раз бил меткой стрелой из арбалета тигра или дикого буйвола. С соседями, людьми народности чинь, не ссорились, пока не пришли американцы.

Политика сайгонского режима и его американских советчиков в отношении племен и народностей Центрального плато была однозначной: подчинить своему влиянию князьков — своих ставленников, загнать население в «стратегические деревни», чтобы лишить партизан народной поддержки. Непокорных вытеснить на запад, в сторону лаосской границы, в дикие горы.

За четыре с лишним года народной власти революционные перемены дошли и в горы, в которых, как раньше говорили во Вьетнаме, никогда и ничего не происходит. Перед коммунистами — а их в крае четыре с половиной тысячи — встали трудные задачи.

В деревне Н'Тхол-ха коммунистов двое. Это Ле Минь Чуен, работавший раньше в сайгонском подполье и присланный в помощь Ха Су; второй — заведующий местной радиостанцией Нгуен Куок Ван, в задачу которого входит передача в переводе на местные языки материалов центральной и провинциальной прессы. Людская масса, в которой они трудятся, состоит в основном из тех, кто лишь недавно научился грамоте, многие читать не умеют, зато радио слушают все.

— В 1975 году, — рассказывал Чуен, — едва пал сайгонский режим, горцы стали покидать «стратегические деревни». Оттуда их гнали голод и эпидемии. В скученных поселениях антисанитария царила вопиющая. Встал вопрос: что этим людям делать? Опять возвращаться к кочевой жизни?

Программа действий коммунистов Ламдонга разрабатывалась в 1975 году с учетом особенностей провинции. Нужно было улучшить жизнь горцев. Центральные учреждения выделили 15 тысяч донгов на приобретение медикаментов, главным образом, противочумной сыворотки. Людей, кутавшихся в обрывки домотканых одеял, одели в трофейное обмундирование разбитой марионеточной армии. Чуен пригнал из Далата грузовик с сельскохозяйственными орудиями, организовал несколько десятков горцев в бригады взаимопомощи. К'Нгор, К'Вон, К'Пуи — все кхо, чини — Ха Ким, Ха Су и многие другие возглавили эти бригады. Пятьсот гектаров было поднято вокруг деревни Н'Тхол-ха в 1975 году, а в 1979-м — в два с лишним раза больше.

— Но если нет воды, земля у нас не родит, — говорил К'Нгор. — Без воды на одном месте не проживешь. Нужно кочевать. А как бросить новые дома, кузницу? Школу, где преподает учительница Ло Му Сали? Сообща решили: надо сооружать водохранилище. Но это можно было сделать лишь силами кооператива. Так возник у нас кооператив. Появилась и вода.

...Искусственное озеро Даме, созданное с помощью системы плотин во впадине, через которую протекала речушка, занимает площадь в шестнадцать тысяч квадратных метров. По его берегам расположились рисовые, кукурузные, чайные, кофейные плантации, есть и рыболовное хозяйство. Но рис и кукурузу обрабатывают все еще вручную, не хватает одежды, керосина, нет электричества. Однако через несколько месяцев должно прийти оборудование для рисорушки, сооружают мельницу. Построен новенький кирпичный дом кооперативного правления. Сто восемьдесят детей садятся сразу за длинные столы в классах недавно открытой школы. Прошлое уходит непросто, и новому занимать его место нелегко. Бывшая племенная и феодальная верхушка примириться с этим не желает. И на полях кооператива в деревне Н'Тхол-ха в каждой бригаде парни не расстаются с винтовками. Да и мы ездили на «джипе», на подножке которого пристраивались три автоматчика из отряда самообороны. Тридцать одно нападение бандитов отбила деревня в 1979 году. Среди бандитов люди узнают бывших князьков, ростовщиков, скупщиков, полицейских, из которых формировались отряды ФУЛРО. Бандиты прячутся в горах, иногда ночью, по-разбойничьи, рискуют появиться вблизи селений в поисках продовольствия.

Возвратясь с полей в деревню, мы снова зашли во двор К'Нгора. Было нежарко. Вдали, за полями, поднимались кручи, заросшие елями. Выше над ними острые зубья опаленных солнцем скал в клочья рвали белоснежные облака.

Люди кхо и люди чинь, построившие дома деревни Н'Тхол-ха, не собираются уходить из этих мест. Последнее кочевье закончилось...