Наследство Сулеймана Великолепного

5 мухаррама 1417 года, в пятницу, мы вступили под своды мечети Султана Сулеймана. Мечеть была пуста. Но уже через несколько часов на устланный коврами пол уселись рядами тысячи правоверных мусульман. Они отдавали земные поклоны, обратившись в сторону Мекки, и слушали пятничную проповедь ученого имам-хатиба. Так же, как четыреста пятьдесят лет назад, при жизни султана, чье имя носит эта мечеть, и султанши, чья жизнь представляет собой цепь событий удивительных и почти невероятных...

 

 

Город минаретов и куполов

Редкий иностранец, приехав в Стамбул, не воспользуется возможностью переплыть на пассажирском пароме Босфор, чтобы побывать в Азии. Для приезжего человека такое событие имеет, как сейчас модно говорить, знаковый характер. Но для местного жителя смотаться на пару часов в Ускюдар, азиатский район Стамбула, — все равно, что москвичу проехаться из Останкино в Черемушки. Пересечение незримой границы между континентами происходит без всяких церемоний, никто даже не напоминает пассажирам о столь тривиальной географической подробности ежедневного маршрута морского извозчика.

Мое путешествие в Ускюдар оказалось не совсем удачным. Дело в том, что на азиатском берегу я пытался отыскать обещанные путеводителем «очаровательные уголки старины», но обнаружить их не удалось — то ли они оказались упрятанными за кварталами местных Черемушек, толи путеводитель слегка приврал. На обратном пути, укрывшись в салоне от июльского солнца, палившего с безоблачного неба, я утешал себя мыслью о том, что это ритуальное посещение Азии все же следовало совершить, а закон справедливого воздаяния за труды должен себя проявить. Так и произошло.

Когда паром пересек Босфор и стал втягиваться в бухту Золотой Рог, передо мной развернулась грандиозная панорама. Известно, что каждый морской город запоминается чем-то особенным: ажурным мостом, утесами небоскребов, старинным фортом, террасами улиц. Стамбул — это изящные минареты в кружевных оборках-балкончиках и серые купола мечете и, плывущие в небе над застроенными вдоль и поперек холмами, остатками крепостных стен, дворцами и базарами, над столпотворением великого азиатского города, оказавшегося на европейском берегу. Дитя трех цивилизаций — греко-римской, православной и мусульманской — он дважды становился столицей могущественных империй — Византийской и Османской. Византии — Константинополь — Стамбул, он был для русских еще и Царьградом — Городом царей и Царь-городом...

На одном из холмов я увидел мечеть Султана Сулеймана. Узнать «Сулеймание-джами», как называют ее турки, было нетрудно но характерному, как бы двухъярусному куполу, на котором блистает золотой полумесяц, и по четырем минаретам. Не знаю, почему, но именно эта мечеть была намечена мной в качестве одного из тех мест, где надлежало обязательно побывать за короткое время посещения Стамбула. Быть может, в пику растиражированной в десятках буклетов и открыток Голубой мечети Султана Ахмета.

О Сулеймание-джами знал я тогда не более того, о чем сообщал тот же путеводитель. Что сооружена она по велению султана Сулеймана I, прозванного Великолепным. Что строил ее в 1550 — 1557 годах архитектор Мимар Синан. Что размер мечети 69 на 63 метра, центральный купол возвышается на 53 метра, а диаметр его 27,25 метра. Ну и прочие подробности, мало что говорящие, пока сам не увидишь описываемый объект.

Я сошел на берег у Галатского моста и нырнул в лабиринт приморских улиц, намереваясь выйти прямиком к мечети. Мостовая сперва плавно забирала вверх и вправо, потом пошла вверх и влево, так что в конце концов я оказался в окружении ветхих деревянных домов, опутанных электрическими проводами, как умирающий резиновыми трубками. Далеко выступающие эркеры, поддерживаемые жалкими столбиками, грозили рухнуть на голову. Из раскрытых дверей кофейни слышались голоса мужчин, играющих в нарды, и распространялись ароматы кофе и салепа — молочного киселя, сдобренного корицей. Впрочем, господствующим все же был запах гниющих мусорных куч, возвышающихся там и сям. А по мостовой навстречу мне сочились потоки мыльной воды, выплескиваемой хозяйками, согласно вековой азиатской традиции, прямо за порог.

То была самая натуральная турецкая «махалла» — старый жилой квартал, не отмеченный путеводителем в качестве «очаровательного уголка». Запустение и сонная недвижность казались нереальными в шумном, крикливом Стамбуле. Лишь однажды попался навстречу мальчик-разносчик с парой чая на мельхиоровом подносе, да разноцветные кошки рыскали повсюду в поисках пропитания. К повсеместному присутствию кошек в Турции относятся терпимо, поскольку кошка была любимым животным Пророка.

По мере того как я поднимался на холм, становилось ясно, что трущобный квартал обречен: сверху на него неотвратимо наползали богатые особняки. Наконец, когда из-за угла показался бело-голубой автобус — кондиционированный рай для утомленных солнцем туристов, — я понял, что цель близка. И точно — через минуту выросла передо мной серая громада Сулейманис-джами.

Квадратный двор мечети, с минаретами по углам, был полон людей. Пассажиры бело-голубых автобусов слушали пояснения гидов, фотографировались, вступали в рискованный диалог с навязчивыми продавцами сувениров. Наименее стойкие уже обзавелись красными фесками, глазурованными медальонами «от сглаза», шелковыми платками и молитвенными ковриками.

Базарные сцены невольно вызывали в памяти известную евангельскую притчу об изгнании Иисусом торговцев и менял из храма. Действительно, для христианской, а в особенности православной, традиции неприемлемо соседство на одной площадке столь чуждых друг другу занятий, как обращение к Богу и поклонение златому тельцу. Однако мусульмане не проводят столь резкой границы между мирским и божественным. Ведь и сам пророк Мухаммед успешно сочетал проповедническую деятельность с торговлей. И не только. Возглавляя религиозную общину Медины, он стал также правителем города, судьей и военачальником.

Главное же в том, что мечеть вовсе не является «храмом мусульман», наподобие наших церквей. На самом деле это только общественное здание для коллективных молений. По-арабски мечеть называется «масджид», что дословно переводится как «место, где отдаются земные поклоны». Поэтому мечети не освящают и они не окружены привычным для христиан ореолом святости. Ведь единственным святилищем ислама считается Кааба, кубическое сооружение с «черным камнем» в стене, находящееся в центре главной мечети Мекки...
Но эти тонкости я постиг уже после возвращения в Москву, почитав кое-какие книги ученых людей.

Сулеймание-джами — одна из соборных, то есть крупных мечетей Стамбула, где произносятся проповеди. Когда же в мечети не совершается богослужение, сюда может войти любой, независимо от пола и вероисповедания. Надо только обязательно снять обувь. Если ноги голые, их надо укрыть, обернув себя поданным служителем куском ткани с тесемками. Только после этого ступаешь на устилающие пол мягкие ковры. Прогуливаясь взад-вперед вдоль шнура, огораживающего центральную часть мечети от вторжения праздных туристов, я рассматривал витражи XVI века, ощущал ладонями вечный холод колонн, привезенных сюда из заморских владений падишаха, пытался представить, как неведомые мастера, забравшись на леса, выводили золотом под куполом и на стенах аяты — священные стихи Корана, вслушивался в невнятный речитатив паломника, отбивавшего в укромном уголке земные поклоны в сторону Мекки, дивился гармонии сфер и полусфер, образующих перекрытие, похожее на пчелиные соты, вглядывался в покрывавшие стены узоры, выдержанные в изысканной серо-бежево-голубой гамме...

Через полчаса я вышел из мечети, завернул за угол и оказался на примыкающем к ней небольшом кладбище. Табличка гласила, что оно находится в ведении государственной службы музеев и памятников. Кладбище было густо уставлено изъеденными временем стелами с навершиями в виде тюрбанов и фесок или вовсе без наверший. Арабская вязь коранических изречений и затейливый растительный орнамент украшали последний приют знатных людей империи — воинов, духовных лиц, поэтов, толкователей законов.

Среди камней высилась восьмиугольная гробница султана Сулеймана Великолепного — тюрбе. Рядом — тюрбе в том же стиле, но меньшего размера, с табличкой: «Гробница султанши Хюррем». Обе гробницы были закрыты.

Побродив немного по кладбищу и отбившись от назойливых предложений продавцов сувениров, я направился к выходу.

Где отдаются земные поклоны

Разумеется, я не предполагал, что всего через два месяца снова окажусь под сводами Сулеймание-джами.

В Москве мне стали известны некоторые романтические и трагические обстоятельства жизни султанши Хюррем. И еще возникла идея поговорить с имамом мечети Сулеймана и услышать, что называется, из первых уст рассказ об истории этой мечети, как она устроена, как работает.

С просьбой организовать такую встречу я обратился к российскому генеральному консулу в Стамбуле Леониду Иосифовичу Манжосину. Я познакомился с ним в июле прошлого года, когда небольшая делегация журнала «Вокруг света» летала в Стамбул на открытие мемориальной доски погибшим русским морякам с подводной лодки «Морж» (Об этом см. в №10/96). Знаток истории и современной жизни Турецкой Республики, Леонид Иосифович несколькими остроумными рассуждениями показал тогда, сколь примитивны расхожие представления о российско-турецких взаимоотношениях как о череде войн, описанных в школьных учебниках истории и популярных романах. Он также дал нам понять, что недурно бы получше знать южного соседа.

На мой запрос через некоторое время пришел обнадеживающий ответ: приезжайте, муфтият (духовное мусульманское управление) дал разрешение на беседу и съемку.

Мы остановились в небольшом отеле, расположенном в торговом районе Стамбула, что спускается к Мраморному морю. В представлении среднестатистического стамбульца, все люди из России — «челноки», приехавшие за товаром. На каждом шагу тебя окликают: «Коллега, есть дешевые кашемировые пальто», «Мужчина, купите пару кожаных курток с фабрики» и т.п.

Преодолев баррикады импровизированных прилавков и стоек, выползших из магазинов на тротуары, пересекаем шумную улицу Орду и углубляемся в тихий университетский квартал. Пятнадцать минут ходу — и мы у цели. Из машины с дипломатическими номерами выходит молодой человек, представляется:
— Олег Рогоза, третий секретарь генерального консульства, буду у вас переводчиком.

Перед дощатой конторкой у дверей мечети снимаем обувь, входим, представляемся. Трое мужчин с нескрываемым удивлением разглядывают нас, листают наш журнал, наблюдают за манипуляциями коллеги, налаживающего фотоаппаратуру. «Какие-то странные русские: приехали в Стамбул, чтобы поговорить о мечети», — читается на их лицах.

После короткой беседы скромно одетый мужчина лет сорока попросил следовать за ним. Это был Сулейман Ибрагимолу, имам-хатиб мечети. Необходимо пояснить, что точно так же, как мечеть не является храмом в нашем понимании слова, так и имам — не священник, а лишь предстоятель во время молитвы, духовный наставник мусульманской общины. «Наш» имам имел еще и приставку «хатиб», то есть был ученым богословом, имеющим право выступать с проповедью.

Проходим по коврам в центральную часть мечети и останавливаемся прямо под огромным куполом. Имам-хатиб описывает уникальные достоинства мечети Сулеймана. Во-первых, она — крупнейшая в Стамбуле, может вместить до 10 тысяч человек одновременно. Во-вторых, обладает великолепной акустикой. В стены и купол, по указанию архитектора Синана, были заложены полые резонирующие кувшины, так что проповедник может говорить без особого напряжения, и его голос будет слышен в самых дальних углах здания. В-третьих, Синан применил целый ряд остроумных инженерных решений. Ну вот, например, задача: как удалять неизбежную копоть четырех тысяч горящих свечей? Синан устроил в верхней части северной стены «коптильню» с отверстиями, куда копоть втягивалась сквозняком и осаждалась там.

Обращают на себя внимание четыре монолитные колонны, подпирающие купол. Одна была привезена из Баальбека, другая — из Египта, а две были вырублены на месте. Сам купол искусно расписан арабской вязью. Назидательное изречение из Корана напоминает правоверным о том, что небо, без всякого сомнения, удерживается волей Аллаха.

Еще одна особенность этой мечети — особый павильон, предназначенный для султана Сулеймана. Здесь он мог сосредоточиться на молитве и отдавать, как и все, земные поклоны, а подданные могли лицезреть своего падишаха, не причиняя неудобств ни ему, ни страже.
Имам подводит нас к михрабу — невысокой нише в южной стене мечети. Украшенный резьбой михраб обращен в сторону Мекки, и во время намаза молящиеся располагаются рядами так, чтобы поклоняться Каабе. Имам же находится впереди, у михраба. Намаз продолжается всего 15-20 минут, после чего имам-хатиб поднимается на минбар, своего рода кафедру, и произносит проповедь.

Я спросил имама Сулеймана, какое сегодня число по хиджре — мусульманскому летосчислению, ведущему отсчет времени с 16 июля 622 года, что связано с переселением Мухаммеда и его приверженцев из Мекки в Медину. Собеседник затруднился ответить, но послал помощника принести настольный переносной календарь, благодаря которому и выяснилось, что 17 октября 1996 года соответствует 5 мухаррама 1417 года по хиджре.

5 мухаррама выпало на пятницу, праздничный день всех мусульман. Когда-то пятница была в Медине базарным днем, и после завершения торгов Мухаммед обращался с речью к собравшимся на рыночной площади. С тех пор и установилась эта традиция. Имаму-хатибу вскоре предстояло произнести пятничную проповедь, и он выразительно посмотрел на часы. Пора было уходить, поскольку посторонние не должны находиться в мечети во время богослужения.

Сулеймание-джам и — яркий пример просветительской и благотворительной деятельности Великолепного. Потому что это была не просто мечеть. Ее окружали по периметру четыре медресе, больница, бесплатная столовая для учеников медресе и паломников, постоялый двор, библиотека, бани. Чтобы содержать этот невиданный в XVI веке комплекс учреждений, Сулейман приказал создать специальный фонд, в который передал часть своих владений.

Сулейман заботился и о расширении границ империи Османов — при нем она достигла высшей точки могущества и простиралась от Триполи до Закавказья и от Венгерского королевства до Египта. Но в историю он вошел все же под именем «Великолепный», потому что понимал и чтил искусство, многое сделал для украшения и благоустройства столицы и своего дворца Топкапы. Именно на время Сулеймана приходится расцвет творчества великого архитектора Коджи Мимара Синана, обращенного в мусульманство грека из Каппадокии; за свою долгую жизнь он построил 360 различных сооружений, в том числе 84 мечети...

Мы обошли некогда наполненные кипучей жизнью строения, окружавшие мечеть Сулеймана. Лишь немногие из них сохранили свое прежнее назначение. В одном находится богатейшее собрание рукописей, существует и больница. Остальные здания проданы различным компаниям под рестораны, магазины, часть построек — в запустении. Случайно или нет, но начинание Сулеймана Великолепного получило неожиданное продолжение в соседнем квартале, где разместился университетский городок.

Издали послышался протяжный призыв муэдзина к намазу. И тотчас громко откликнулся голос с минарета Сулеймание-джами: «Аллах акбар! — Аллах велик!» Голос был записан на пленку, и в промежутках между каноническими фразами, повторяемыми по нескольку раз, было слышно потрескивание магнитофонной пленки. «Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха!», — разносилось окрест. — «Свидетельствую, что Мухаммед — посланник Аллаха!»

Под эти призывы мы возвратились к мечети. Двери ее были широко распахнуты, и к ним направлялись группы празднично одетых людей, преимущественно мужчин. Но и женщины встречались — для них в мечети есть огороженная изящной деревянной решеткой площадка. Другие люди, бедно одетые и, по всей видимости, приехавшие откуда-то, совершали ритуальное омовение, пользуясь водопроводными кранами, установленными вдоль стены. «Спешите на молитву!» — звал голос сверху. — «Ищите спасения!»...

На прощанье мы решили подойти к усыпальницам Сулеймана и Хюррем. На сей раз гробница Сулеймана была открыта, и мы вошли внутрь, оставив на крыльце обувь. Перед нами находился огромный саркофаг Сулеймана Великолепного, покрытый зеленым сукном. Рядом еще два саркофага. Длинные толстые свечи были установлены перед каждым из них.

Вошел старик, рухнул на колени перед Великолепным, принялся горячо молиться и бить поклоны.
В гробницу султанши нам попасть не удалось — она опять была заперта. Но жизнь Хюррем к этому времени уже приоткрылась мне.

Смеющаяся и султан

Жила-была девочка в городе Рогатине, что подо Львовом, на древней .земле княжества Галицкого. Девочку звали Анастасией. Лет ей было пятнадцать, приходилась она дочерью местному православному священнику Гавриле Лисовскому и не была отмечена никаким особым знаком свыше. Судьба ее могла бы сложиться примерно так же, как судьбы тысяч других Анастасий, Марий, Парасок, Христин, мирно живших на привольных равнинах Ополья, да только близок был роковой час ее жизни.

Уже клубилась пыль на приднестровских шляхах под копытами неутомимых крымских коней, лилась кровь и стоял стон над разоренными и сожженными городками Ополья. Уже приближалась к Рогатину разбойничья ханская рать, чтобы поживиться товаром в богатых лавках, дорогим убранством церквей, скарбом горожан, а самое главное — захватить молодиц для продажи в Кафе, на невольничьем рынке. А прикованные к скамьям рабы уже гнали из Стамбула на север, в Крым, пестрые фелюги, чтобы торговцы прикупили свежую партию живого товара.

Девочка из яблонево-вишневого Рогатина, из родительского дома, из беззаботного детства попала на пыльный Бедестан — стамбульский базар. Нетронутую рыжеволосую славянку хозяин охотно демонстрировал обнаженной тем, кто желал приобрести еще одну наложницу. Ибо закон разрешает правоверному иметь четыре жены, о числе же наложниц Пророк не сказал ничего.

Настасья приглянулась богатому вельможе Ибрагим-паше, приближенному самого султана Сулеймана, и он купил ее. Новый хозяин назвал ее Роксоланой, что означает по-латыни «Русская». Неожиданно для себя он обнаружил, что золотоволосой рабыне ведом его родной язык, поскольку сей турецкий вельможа был по происхождению грек. И тогда хитрый паша, вместо того чтобы самому насладиться прелестями юной полонянки, решил преподнести ее в дар султану. Ибрагим верно рассудил, что жизнерадостная и образованная Роксолана не останется незамеченной среди изнеженных, ленивых обитательниц султанского гарема, благодаря чему и он со временем не будет обойден милостью падишаха.

В гареме, называемом Бабус-сааде, то есть «Врата блаженства», Роксолана получила за острый язычок и раскатистый смех прозвище Хюррем, что означает «Смеющаяся».

Вскоре романтическая страсть связала Сулеймана и Хюррем. А через несколько лет султан заключил с ней официальный брак по мусульманскому обряду, возвел в ранг баш-кадуны — главной (а фактически единственной) жены и обращался к ней «Хасеки», что означает «Милая сердцу». Хюррем оказалась не только желанной любовницей, но и интересной, умной собеседницей, сведущей в искусствах и государственных делах. В дни разлуки (а Сулейман совершил 13 военных походов) они переписывались изысканными стихами на персидском и арабском языках. Одна из образованнейших женщин своего времени, она принимала иностранных послов, отвечала на послания иноземных государей, влиятельных вельмож и художников.

Однажды флорентийцы поместили парадный портрет Хюррем, для которого она позировала венецианскому художнику, в картинной галерее. То был единственный женский портрет среди изображений крючконосых бородатых султанов в огромных тюрбанах — но ведь и Хасеки была единственной в своем роде среди жен восточных владык.

Она родила одну дочь и четверых сыновей. Двое из сыновей умерли сами, один был задушен по приказу отца, а последний из оставшихся в живых — беспутный гуляка, лицом и цветом волос похожий на мать, стал султаном Селимом II, прозванным в народе Пьяницей.

Всю жизнь ее сопровождали наговоры, интриги придворных, сплетни и досужие вымыслы завистников, из-за чего однажды она чуть не лишилась головы. Впрочем, кто знает, возможно, здесь применима пословица о дыме, который не бывает без огня. Австрийский посол отмечал в своих донесениях, что султан находится под сильным влиянием жены, которая «вертит им, как ей вздумается». Другой современник, ища объяснения столь необычному феномену, предполагал действие колдовских чар или неизвестного «славянского зелья». Судачили еще, что в Сулеймане говорит голос крови, ибо рожден он якобы сербиянкой, любимой наложницей отца, султана Селима Грозного.

О султанше Хюррем написано несколько романов, десятки исторических штудий на разных языках. Нередко она предстает в них этакой восточной леди Макбет, ненасытной злодейкой. Есть версия, что она была причастна к устранению наследника престола, сына Сулеймана от первой жены, предполагается также, что на совести султанши убийство ее благодетеля Ибрагим-паши. Так это или нет, неизвестно. Образ Хюррем покрылся за четыре с половиной столетия столь плотной патиной всевозможных слухов, легенд, противоречивых оценок, что уже нельзя разглядеть подлинный облик этой женщины с необыкновенной даже для своего времени судьбой.

Не будем забывать: шел шестнадцатый век, век Тициана, Коперника, Рабле, Нострадамуса — но и век Кортеса Писарро, Ивана Грозного и Филиппа Испанского, сожжения Джордано Бруно и Варфоломеевской резни. Не будем забывать: нрав султанского двора был жестокими, кровавый обычай престолонаследия, установленный султаном Мехметом-Завоевателем, незыблем. Он гласил, что сын султана, войдя на трон, обязан умертвить своих братьев, во избежание междоусобиц и раскола империи Османов. Зная об этом и будучи не в силах что-либо изменить, могла ли мать не думать о том, чтобы сохранить жизнь — а следовательно, возвести на престол — хотя бы одного из своих сыновей?..

Быть может, ловкий царедворец Ибрагим-паша пытался шантажировать султаншу ради достижения каких-то своих целей, и она направила карающую руку мужа против единственного свидетеля своего былого позора?.. Ведь воспоминания о пережитых унижениях постоянно преследовали Хюррем. Неслучайно она, как только у нее появились деньги, велела срыть невольничий рынок и поставить на его месте мечеть, медресе и богадельню. Та мечеть и больница в здании богадельни до сих пор носят имя Хасеки, так же как и прилегающий к ним район города. В Стамбуле есть еще одно сооружение, носящее ее имя. Это огромная баня, охраняемый государством памятник архитектуры. Баня была построена на средства Хюррем с условием, что доход от ее эксплуатации пойдет на поддержание в должной сохранности Айя-Софии. Кто знает, быть может, дочь православного батюшки втайне надеялась, что когда-нибудь вновь засияют на стенах Святой Софии лики христианских святых и византийских императоров, исчезнувшие под слоем штукатурки, когда превратилась православная святыня в мечеть. И ведь настал час! Стала музеем древняя базилика, расчистили реставраторы поздние наслоения, и теперь мирно соседствуют в музейном пространстве медальоны с изречениями Мухаммеда и мозаики с христианскими сюжетами...

Хюррем не хотела быть безгласной тенью могущественного мужа, вела свою игру. Ведь она была — Смеющаяся. Она умерла раньше Сулеймана, не дожив до пятидесяти. По указанию тоскующего султана, архитектор Синан соорудил усыпальницу в саду у мечети. В восьмигранной гробнице, похожей на резную шкатулку, навеки упокоилась хрупкая женщина, которая была наречена при крещении православным именем Анастасия, а погребена по мусульманскому закону под именем Хюррем. Было и быльем поросло.