Полчаса до счастья

Парижане говорят: «Если увидишь снег на Рождество в Париже, весь год будешь счастливым». Но это такая же редкость, как разглядеть море с Эйфелевой башни. Обычно в рождественский месяц, который начинается с конца ноября, идет дождь.

Так было и в мой первый декабрь в Париже.
Я все откладывала поход за сувенирами для моих французских друзей на последний день, наивно полагая, что заветные покупки в канун праздника обязательно превратятся для меня почти в «кадо» — подарок.

 

 

Но не тут-то было. Практичные французы все предусмотрели.

Хорошо еще, что я остановилась в доме, где консьержкой была мадам Моник. К сожалению, во Франции постепенно исчезает эта добрая профессия консьержек, которые всегда жили в квартирах первого этажа. Они убирают дом, принимают почту и досконально знают личную жизнь каждого жильца. Суетливая, но добрая консьержка — живая душа такого дома

— Вы что же, еще не делали покупки? — удивленно спросила меня мадам Моник в канун Рождества.
— Нет, я думай, будут большие распродажи...
— Что вы, наоборот! Езжайте скорей на бульвар Османн, только там еще можно что-то купить.

И вот я почти бегу по Енисейским Полям, превращенным в улицу из зимней сказки. Огромные елки запорошены искрящимся ватным снегом, очень похожим на настоящий. Радужные гирлянды увили деревья, которые до этого выглядели стыдливо обнаженными. Погода плюсовая, но на улице сыро. «Лучше всего добраться до бульвара Османн на метро», — решаю я. И заодно вдохнуть первый аромат Рождества — залах жареных каштанов.

Всего несколько остановок, вот и улица, где меня встречает длинный ряд предприимчивых торговцев. Рядом с вентиляционными решетками метро они поставили большие железные мангалы. И сами не мерзнут, да и немного углей, на которых жарят каштаны, дольше удерживают тепло. Торговля идет бойко, даже очередь выросла. Хоть я и не очень привыкла к вкусу сладковато-мучнистых плодов, все равно покупаю. Традиция!

В переулке, ведущем к бульвару Османн. я увидела пожилую француженку, пребывающую в каком-то замешательстве. Краем глаза она косила вдоль улицы. Я невольно проследила за ее взглядом — и все стало ясно. Посреди дороги сидело ее крохотное создание с огромным красным бантом в позе кенгурушки, а за ней выстроились пять машин. Никто не гудел, не кричал, все ждали. Наконец, радостная собачонка сделала свои дела и вернулась к хозяйке. Машины тронулись...

Я тоже поспешила дальше, в очередной раз удивляясь причудам французов. Их «туту» и «мату» — ласковые прозвища собак и кошек — полноправные члены семьи. Под Парижем даже существует собачье кладбище, где за две тысячи франков — деньги немалые, можно приобрести, помимо всего, и плиту с традиционной надписью: «Разочарован в людях, но в моей собаке — никогда».

Сегодня я тоже была разочарована. Где распродажи, где подарки от Папы Ноэля — близнеца нашего Деда Мороза? И вдруг на ярко-желтом фанерном щите, закрывающем витрину магазина, аршинными буквами чья-то добрая душа написала: «Гигантская рождественская распродажа! Безумные, безумные скидки — 20, 30 и 50%! Только три дня!»

Казалось, все вокруг услышат, как колотится от радости мое сердце. Немного успокоившись, прочитала чуть ниже, что распродажа кончилась две недели назад. Рядом с огромным магазином висело скромное, но трогательное объявление: «Королевская распродажа». Почему-то живо представился Людовик XIV за прилавком, застенчиво предлагающий по сходной цене свой подержанный парик. Входить не стала, а еще быстрее зашагала к заветному бульвару.

Многочисленные кафе были заполнены людьми. Любимое развлечение парижан — сидеть в кафе за рюмкой вина или чашкой кофе. Ни кино, ни телевидение не в состоянии заменить французу неповторимое ощущение праздника, рождаемое пребыванием в шумной и радостной толпе. Только здесь можно уйти не в себя, а от себя, от своих повседневных забот, и целиком отдаться веселью.

Перед самым бульваром Османн находится дорогой парфюмерный магазин «Ив Роше». Сегодня прямо на улице выставили огромный флакон с новой маркой духов. Подходите и бесплатно наслаждайтесь. Около этого «сооружения» я заметила двух седовласых японок. Они вели себя довольно странно. Поочередно одна пыталась заслонить другую. Но они были слишком миниатюрные, флакон же стоял на большом постаменте, и их маленькая хитрость — побольше надушиться, чтобы прилететь в Японию с ароматом самых изысканных духов, выглядела еще одной приятной рождественской забавой.

Вот и долгожданный «сувенирный» бульвар Османн. По обе стороны стояли небольшие, похожие на пряничные, деревянные домики. Из каждого доносилась национальная музыка — это торговцы из разных стран прилетели в Париж перед Рождеством. Суматошные толпы штурмовали домики. Как тут не вспомнить Салтыкова-Щедрина, который более ста лет назад воскликнул, побывав здесь: «На каждом шагу в Париже встречается масса вещей, потребности в которых вы до сих пор не подозревали, но которые обязательно купите».

Я искала «домик» с традиционно французскими сувенирами, желая избавить моих друзей от матрешек и самоваров, которые им надарили русские гости на несколько поколений вперед.

Трехцветный французский флаг, красные банты на елках, золотые и серебряные колокольчики, бутылки с французскими винами — вот она, заветная «лавка чудес». При свете рождественских фонариков все казалось таким привлекательным, но, приглядевшись, я немного растерялась. Вазы из размалеванного гипса под севрский фарфор, псевдобронзовые каминные часы под рококо, грустные амурчики с поблекшей позолотой... Как ни странно, весь этот французский «антик» покупали сами французы. Увидев откровенное недоумение на моем лице, продавщица, как бы оправдываясь, сказала:
— Конечно, это не совсем старинные часы, не те, что висели над камином у моей бабушки, но так похожи...
В рождественскую ночь можно порадовать себя и таким невинным обманом, милой иллюзией, если нет денег на подлинные шедевры, напоминающие о величии своей истории и культуры...

Я бродила от одной разнаряженной лавки к другой, не решаясь сделать выбор. В одной сидел седовласый француз и продавал сувенирные книжечки из фарфора. Миниатюрные и трогательные, они привлекали взгляд своей невычурной красотой и мастерством. Непроизвольно я достала из сумки свою книгу о приключениях русского путешественника и протянула ее художнику, извинившись:
— К сожалению, она на русском языке...
— Ничего, ничего, — радостно воскликнул он. — Вы же тоже творили. Вот возьмите и от меня сувенир.
И в моей ладони оказалась крохотная бордовая книжечка, на которой было написано: «Наслаждайтесь Парижем!»

Неподалеку мексиканский ансамбль исполнял зажигательную румбу. Все вокруг было веселым — воздух, магазины, рестораны, даже улицы и площади. Немного кружилась голова. Я решила зайти в небольшое бистро, разукрашенное рождественскими веночками и золотистыми шарами.
В основном все заказывали грог, напиток горячительный и веселящий.
Рядом со мной сидел мужчина и поспешно ел, практически не поднимая глаз. Еще бы — наедаться перед обильным рождественским ужином! И тут я вспомнила не о легкой французской кухне, каковой она многим представляется, а об откровениях французских писателей, поведавших нам о великане-обжоре Гаргантюа и мушкетерах, обладавших отменным аппетитом. Помнится, Бальзак предлагал «заключить дипломатическое соглашение, в силу которого французский язык был бы языком кухни». Не успела я до конца вспомнить всех французских гурманов, как услышала негромкий голос:
— Вы, наверное, осуждаете меня. Не подумайте, что я плохой католик или редкий обжора. Я прихожанин собора Парижской Богоматери. Сегодня пою в хоре. Вы же знаете, мы поем всю ночь. Если я не поем, то могу упасть в обморок. А месса будет прекрасная. Приходите обязательно!

Мы попрощались, и я вновь отправилась на поиски подарков. Французы и туристы скупали все подряд. Природная бережливость французов, живущих по законам «экономь сантимы, франки придут сами», «одалживают только богатым» или «тот, кто платит по своим долгам, обогащается», в канун Рождества превращается в несвойственную им расточительность.

Свернув в переулок, я стала свидетельницей настоящей драмы. У дверей почты, которая недавно закрылась, стоял мальчуган лет шести и тихо плакал. Сквозь негромкие всхлипы мне удалось разобрать лишь одно слово: «письмо». Вскоре кто-то из работников почты все-таки обратил на него внимание. Дверь открылась, и служительница спросила:
— Ну, что у тебя за беда?
— Я, я, — всхлипывал малыш, — забыл послать письмо Папе Ноэлю. Значит, не будет у меня в башмачке угром подарка.
— Давай скорей твое письмо. Может, успеем.
— Правда? Это правда? Папа Ноэль успеет?

В канун Рождества все французские почты работают на пределе. Сотни писем приходят от детей. И на них непременно отвечают добросовестные служащие почты. Ведь на ночь малыши обязательно выставят вязаные или сделанные из картона красные башмачки под елку, чтобы «Пер Ноэль» положил им заветный подарок за хорошее поведение.
Недалеко от почты кружилась, как заводная юла, шумная карусель.
— Давай покатаемся! — предложила я мальчугану.
Как и подобает галантному французу, он сдержанно согласился, но через минуту не удержался и побежал вперед, к карусели...

Я шла по улицам Парижа, и глаза неотрывно следили за витринами, среди которых не было и двух одинаковых. Вот из обыкновенных мельхиоровых ложек владелец магазина ухитрился создать серебряное солнце. А по соседству из женских шляпок был устроен такой прелестный пейзаж, что даже если вы совсем недавно купили шляпу, все равно закрадывалась мысль: а не купить ли новую? В одной из витрин кукольные циркачи показывали головокружительные трюки, рядом — в зимнем лесу дружно веселились зайцы и лисы. Как не остановиться перед водопадом, льющимся из гигантской бутылки шампанского, которое пузырится, бурлит и будто зазывает — подставляйте бокалы!

Постепенно огни и краски города становились все ярче на фоне надвигающейся ночи. Не переставая мигали огромные пластиковые снежинки, превращая все вокруг в фантастический разноцветный мир.

Внезапно я осознала, что вокруг не слышно французской речи. Слышалась русская, японская, испанская... Парижане поспешили домой, чтобы накрыть рождественский стол. А туристы продолжали ходить большими толпами и делать покупки, шумно обсуждая увиденное под звуки не менее шумного любительского духового оркестра. Я спохватилась: надо идти в гости, а я все еще в водовороте рождественской суеты.

Второпях умудрилась скупить чуть не половину кондитерского магазина, приобрела шелковый галстук, на котором впоследствии прочитала, что он сделан в Италии. Для своей подруги выбрала изящную косынку, без которой ни одна француженка ни за что не выйдет на улицу.

И вот к девяти часам вечера приехала к своим французским друзьям. Они жили в Латинском квартале, в квартире с камином и уютной мансардой. После обмена подарками — кстати, я получила почти такую же косынку — мы сели за праздничный стол. Через окно мансарды с наклонной стеной можно было любоваться морем черепичных крыш, над которыми, подобно утесам, возвышались стояки труб, сплющенные с боков и увенчанные неровным частоколом глиняных горшков без дна — дымоходами. Все это напоминало декорацию к какому-то старинному французскому водевилю.

Вдалеке рассекала ночную мглу самая величественная французская «елка», будто сотканная из миллионов огней или рождественских звезд — Эйфелева башня. Она освещала золотых коней на мосту Александра III, помпезное здание Адмиралтейства и влюбленных, гуляющих по берегам Сены.

Только сейчас я по-настоящему ощутила, что это Рождество в Париже.
Искрящееся шампанское «Клико» стояло в центре стола, подчеркивая значимость торжества. Традиционные устрицы лежали в огромном блюде как в гигантской ракушке. Паштет из гусиной печенки моя знакомая приготовила сама. Он просто таял во рту. Затем последовала запеченная индейка, а в завершение торт в форме полена, и опять с шампанским. Конечно, были и сыры, и листья салата, креветки с майонезом и сыром.
— Бог мой, это же целое искусство! — не переставала повторять я после каждого блюда.
— Ничего удивительного, — с улыбкой отвечал муж подруги. — Ты же знаешь, что нашей второй Библией является книга Сайяна, описавшего тысячу блюд всех провинций и городов Франции. Для наших «гурмэ» — это настольная книга.

Все дружно рассмеялись. Я уже знала, что слою «гурмэ» по-французски означает попросту обжора, а вовсе не «гурман», под которым мы понимаем тонкого ценителя еды.
Время двигалось к полуночи. Нас ждало еще одно рождественское чудо — торжественная месса в Нотр-Дам де Пари.
Когда мы вышли на улицу, пошел редкий, едва различимый, но снег...
Значит, до счастья — всего полчаса.