Восьмое путешествие без Синдбада

Знайте, о благородные люди, умеющие читать, что не прошло и трех лет с того дня, как славный мореход Тим Северин с товарищами снарядил прекрасный корабль с парусами из красивой ткани, где драконовой кровью изображены были две скрещенные боевые сабли и кривой кинжал, и отправились они из города Маската, и путешествие их шло хорошо, и ветер дул в одну сторону, и ехали они морем дни и ночи, и проходили мимо островов, переходя из моря в море и от суши к суше.

И было в первые дни много такого, что всегда бывает в начале путешествий, и канаты развязывались, что были плохо завязаны, и вещи терялись, что были плохо уложены, но вскоре порядок дел и событий установился, и капитан учинил вахты, так чтобы каждый четыре часа трудился, а потом восемь часов отдыхал, а в иные моменты порядок вахт нарушался, потому что надо было перекидывать паруса, и было это трудным делом, ибо только рей на главной мачте весил две тысячи ритлей, что по мерам франков, живущих на севере, составляет почти тонну.

И судно по имени «Сохар» ехало морем Ларви и не боролось с ветром, а слушалось руля, и делало каждый час четыре узла, и северо-восточный ветер, что прилетал из страны Хинд, надувал паруса, и команда сдружилась, и было их девятнадцать человек.

И ветер был правильный, и море блестело, как петушиный глаз, а по ночам вода светилась, и мирные путники черпали ее сосудом, привязанным к веревке, и окатывали себя, и вода стекала огненными змеями, потому что в ней горели крохотные создания, и было хорошо и радостно.

И «Сохар» делал по восемьдесят миль в день, и скоро должен был прийти к островам Дибайят, ныне называемым Лаккадивами, где живут славные мореходы, что делают лодки из ствола калпаврикши — пальмы, дающей все, что можно пожелать.

 

 

И море было круглым, как гидянский щит, и Северин-мореход понял, что компания мирных путников превратилась в команду — дружную, славную и умелую...

Так могла бы начать свой рассказ Шехеразада, если бы узнала о восьмом плавании... нет, совершенном уже не Синдбадом-мореходом, а известным английским путешественником и историком Тимом Севериной.

Этот исследователь знаком нашим читателям. В 1976—1977 годах он совершил путешествие на кожаном судне «Брендан», повторив с четырьмя спутниками плавание через Атлантику из Ирландии в Северную Америку, предположительно совершенное ирландским монахом Бренданом в VI веке нашей эры (См. материал Н. Непомнящего «Брендан» пересекает Атлантику».— «Вокруг света», 1978, № 1.). И вот новый замысел. С детства, с тех пор как очаровали его сказки «Тысячи и одной ночи», Тим Северин грезил восточными морями. Став взрослым, окончив Оксфордский университет, совершив несколько увлекательных путешествий по Азии, Африке и Америке, он осознал, что магнетизм «аравийских ночей» не ослабевает. Более того, как и многие ученые, Северин пришел к выводу, что Синдбад-мореход не просто сказочная фигура, и семь его путешествий не такие уж и небылицы. Эти семь путешествий в мифологизированной форме отразили реальные плавания, которые совершали отважные арабские мореходы тысячу и более лет назад в поисках сокровищ Востока: камфары и корицы, перца и амбры, шелка и какуллийского алоэ, бриллиантов, фарфора, сандалового дерева. При внимательном чтении «Тысячи и одной ночи» в стране Серендиб угадывалась

Шри Ланка, в стране Забаг — современная Суматра, в Чампе — побережье Вьетнама, в островах Михраджан—Малайский архипелаг. Названия Хинд и Син обозначали Индию и Китай — те земные края, с которыми арабские купцы вели активный товарообмен, но которые для рассказчиков и слушателей времен Харуна ар-Рашида, собиравшихся в постоялых дворах Багдада или Басры, оставались экзотическими, сказочными странами, «островами посреди моря».

Словом, на Арабском Востоке никого не нужно было убеждать, что Синдбад жид на самом деде. Даже историки признают родиной человека, ставшего прототипом сказочного морехода, оманский город Сохар.

Тим Северин писал о подготовительном этапе путешествия: «Чем глубже я зарывался в легенды о Синдбаде, тем очевидней мне становилось, что он был не просто книжным персонажем. Скорее это был обобщенный образ, амальгама арабских капитанов и купцов, которые дерзали отправляться к пределам известного им мира во времена золотого века арабских парусных плаваний, что приходится на VIII—XI столетия нашей эры. И, мечтая воссоздать путешествие Синдбада, я решил построить копию арабского торгового судна тех времен и пуститься на нем по маршруту, который был высшим достижением арабского мореходства,— по маршруту длиной шесть тысяч миль из Омана к берегам Китая. Я надеялся, что этот эксперимент — шаг в прошлое на тысячу лет — поможет нам понять, как древние арабы строили свои суда, как плавали на них, как ориентировались в открытом море, наконец, как родились на свет сказки о приключениях Синдбада».

Эти слова уже сами по себе отвечают на вопрос, который часто задают путешественникам: а зачем вообще пускаться в плавания? Зачем тратить огромные средства на снаряжение плотов, лодок, судов?

Есть еще один аспект проблемы. Ученых всегда интересует, какую информацию передавали предки своим отдаленным потомкам, зашифровав ее в виде мифов, легенд и сказок. Стоит этим вопросом задаться серьезному исследователю, и тогда обретает реальную жизнь сказочная Троя и Шлиман делает свое замечательное открытие... Со сказками «Тысячи и одной ночи» и того интереснее. Известно, что создавались они не в одной стране и не в одно время. Их записывали в арабских странах со слов индийцев и персов, вымысел смешивался с реальностью, и наконец по прошествии веков родился этот свод фантастических историй.

...Настал момент, когда Северин должен был решить: какое судно выбрать для плавания? Йеменский самбук с длинным изогнутым носом и приподнятой кормой или оманскую багалю — большое двух-трехмачтовое судно, похожее на старинную португальскую каравеллу? А может быть, лучше взять небольшое, но крепкое каботажное одно-двухмачтовое суденышко? Ведь бакары и батилы, займаны и баданы и ныне не боятся ни крепких ветров, ни больших волн. Или остановиться на катарском джальбуте — большом судне, предназначенном для дальних рейсов? Тим Северин предпочел всем прочим кораблям бум — крупный парусник с прямыми носом и кормой: в раннем средневековье такие суда были очень популярны на Арабском Востоке.

Сложность заключалась в том, что древние арабские судостроители не пользовались ни чертежами, ни рисунками. Мастерами руководил передаваемый изустно опыт поколений. Но длительные поиски увенчались успехом. На португальской карте Индийского океана, датированной 1521 годом, Северин нашел изображение старинного бума, дававшее представление о деталях оснастки корабля, его размерах и даже водоизмещении.

Судно, названное — по понятным причинам — «Сохар», было заложено на верфи оманского города Сур 1 января 1980 года. Длину корпуса определили в 26,5 метра. На его изготовление пошло дерево «айни», родственное тику,— его вывезли с Малабарского берега Индии. Двухмачтовый корабль с латинским парусным вооружением должен был нести три паруса: грот, бизань и кливер. Руль полагалось оснастить трехметровым румпелем, а грот-мачту следовало сделать максимально прочной, чтобы она под натиском ветра могла вынести и тяжесть огромного паруса, и самого рея — веретенообразного рангоутного дерева длиной 23 метра и весом почти в тонну.

Стремление поточнее следовать наставлениям средневековых корабелов многократно усложняло задачу. Ведь арабские судостроители не сколачивали, а сшивали трехдюймовой толщины доски канатами из койры — волокон, окутывающих зрелые кокосовые орехи. Железные гвозди, считали древние мореходы, неминуемо погубят судно: мол, могучие магниты, которые попадаются на дне морей, вытянут из корпуса все железо.

Наконец, Северину нужны были мастера, которые знали бы древнее ремесло и сумели бы сшить корпус из толстых досок. Такие умельцы нашлись на Лаккадивском архипелаге — их привезли в Сур с острова Агатти. На том же острове Северин закупил и 700 километров (!) кокосового волокна. Даже канат изготовить оказалось непростым делом: волокно должно быть снято с орехов, которые чуть подгнили в морской воде (но никак не в пресной); койру следует отбить деревянными молотками — от железных волокно «слабеет». И конечно, для настоящего бума годится лишь канат, свитый вручную.

Доски обшивки также обтесывались вручную. Помощники Северина просверлили в них двадцать тысяч отверстий, а Лаккадивские «портные» сшили корпус. Отверстия впоследствии загерметизировали смесью извести и камеди, койру внутри корпуса обработали растительным маслом.

Снаружи обшивку «Сохара» ниже ватерлинии покрыли слоем извести, а затем обмазали рыбьим жиром — только так можно уберечь корпус от корабельного червя.

На мачты и реи пошло розовое дерево, вывезенное из окрестностей индийского города Бейпура. Грот-мачта длиной восемнадцать метров была вытесана из цельного ствола.

Работа шла споро. В августе 1980 года «Сохар» спустили на воду и отбуксировали в Маскат. А 23 ноября после церемонии проводов Тим Северин скомандовал:
— Курс юго-восток в открытое море. Поставить паруса!

...И ехали они морем дни и ночи, и проходили мимо островов, и переходили из моря в море, и в один из дней, когда наступило утро, и засияло светом, и заблистало, путники решили добыть себе рыбу к столу и средство к жизни. И закинули лесу, и вытащили рыбу, похожую на большую макрель, и закинули другой раз, и вытащили другую рыбу, и третью, и четвертую. И вдруг из глубин выплыла страшная акула с большим телом в четыре локтя, и перекусила лесу, и сожрала приманку. И еще выплыли больше двух десятков акул, и Хамис наживил на большой крючок кусок макрели, бросил в воду и выдернул акулу. И путники последовали его примеру, и стали выдергивать акул, и тут все перестали понимать и разуметь, и ум их был охвачен сильным азартом, и за треть часа они вытащили на палубу три по пять и еще две акулы, и, слава аллаху, никто не лишился руки или ноги или жизни. Зато теперь у путников было пятьсот ритлей мяса, или четверть тонны, и они засолили его и высушили на солнце, и ели, пока не насытилась, и отдохнули, и дух их вернулся к ним...

Команда «Сохара» состояла из девятнадцати человек: восемь оманцев — в основном представители сухопутных профессий, но зато потомки мореходов, повар-белудж и европейцы: три морских биолога, два подводника-аквалангиста, радист, кинооператор (он же специалист по звукозаписи), фотограф Брюс Фостер, старый друг Северина еще по плаванию на «Брендане» фарерский художник Трондур Патурссон и, наконец, сам Тим Северин — ученый, мореплаватель, корабел, навигатор.

За кормой «Сохара» осталось уже триста миль, когда Северин решил определиться и испробовать «камаль»— прибор, с помощью которого древние синдбады находили свое местоположение в море. Камаль представлял собой просто-напросто деревянный прямоугольник с дыркой посредине, через которую был пропущен шнурок, перехваченный в определенных местах узлами. Мореходы Аравийского моря, Персидского залива и Красного моря и по сей день игнорируют термины «север», «юг», «запад», «восток», используя вместо названий стран света имена ярких звезд. Посредством камаля капитаны древности определяли высоту Полярной звезды и, исходя из этого, приблизительно высчитывали широту, на которой находилось судно. Понятия «долгота» арабские мореходы не знали, вернее, не считали нужным знать. Встретив сушу, капитан должен был по типу береговой линии определить, что это за страна, а потом уже двигаться на север или на юг в зависимости от цели путешествия. Знание берегов, представление о долготе «в образах» и было высшим секретом мореходного искусства, вершиной мастерства.

Узлы на шнурке, пропущенном через камаль, обозначали широты известных портов. Капитан брал конец веревки в зубы, фиксировал в отверстии требуемый узел, натягивал шнурок и, совместив нижний край пластинки с горизонтом, запоминал положение Полярной звезды. Если она была выше верхнего края камаля, следовательно, порт, обозначенный узлом, расположен южнее, если ниже — значит, нужно идти к северу, если звезда и верхний край пластинки совпадали — все в порядке: судно на искомой широте.

Тим Северин быстро наловчился работать с камалем и скоро мог определять географическую широту с точностью до тридцати морских миль.

В середине декабря «Сохар» вошел в порт острова Четлат, входящего в Лаккадивский архипелаг. А оттуда было рукой подать до городов Каликут и Бейпур на Малабарском берегу.

Окрестности Каликута славятся плантациями черного перца: и тысячу лет назад арабские купцы увозили отсюда специи в портовый город Басру. Может быть, именно Малабарский берег — тот район его, что арабы называли Кулам-Мали, — и дал жизнь строчкам в сказке о четвертом путешествии Синдбада: «...и тогда я всмотрелся в то, что увидел, стоя вдали... и вдруг оказалось, что это толпа людей, которые собирают зернышки перца...»

В городе Бейпуре капитан Северин отдал приказ о подготовке нового комплекта парусов. Старые уже изрядно истрепались на пути от Маската до Бейпура длиной около трех тысяч километров. А впереди мореплавателей ждали Бенгальский залив, Малаккский пролив и Южно-Китайское море.

Северин купил тонну холста и прямо на песчаном берегу начертал контуры грота, бизани и кливера. Тридцать мужчин со рвением бросились кроить холст и шить паруса. Вся работа была сделана — и весьма качественно! — в пятидневный срок. Северин не мог сдержать изумления: в Европе или Северной Америке на это ушло бы месяца четыре.

Новые паруса сложили в трюме, и «Сохар» снова вышел в открытое море. 21 января 1981 года он бросил якорь в порту города Галле, на острове Шри Ланка, в прошлом — Цейлон, в еще более далекие времена — легендарный Серендиб.

Серендиб, страна драгоценных камней, ядовитых змей и райских садов... Если собрать воедино все версии сказок о Синдбаде, то получится, что мореход бывал здесь дважды. Вот что рассказывал он, повествуя о втором путешествии:
«И мы шли до тех пор, пока не пришли в сад на большом и прекрасном острове, и в саду росли камфарные деревья, под каждым из которых могли найти тень сто человек... А на этом острове есть одна порода животных, которых называют аль-каркаданн... Это большие звери, и у них один толстый рог посредине головы длиной в десять локтей, и на нем изображение человека... Зверь, называемый аль-каркаданн, носит на своем роге большого слона и пасется с ним на острове, и жир его течет от солнечного зноя на голову аль-каркаданна и попадает ему в глаза, и аль-каркаданн слепнет... Я видел на этом острове много животных из породы буйволов, подобных которым у нас нет; и в этой долине много алмазных камней...»

Цейлон и правда славился рубинами, сапфирами, топазами, турмалинами, аметистами. Насчет буйволов и слонов — тоже правда: на острове они всегда водились в изобилии. Все остальное в приведенном отрывке, конечно же, вымысел, из-за чего и называют «Путешествия Синдбада-морехода» сказками, а не исторической хроникой.

По одной из версий седьмого путешествия Синдбада, мореход снова оказался в Серендибе: он попал в плен к пиратам, которые продали его в рабство торговцу слоновой костью. Торговец заставлял Синдбада каждый день отправляться в лес, убивать слона и отрезать бивни. В конце концов, слоны, взмолившись о пощаде, показали мореходу свое тайное кладбище, где бивней было столько, что «не счесть и не исчислить»; и Синдбад с той поры мог снабжать хозяина товаром, не покушаясь на жизнь слонов...

Пополнив запасы продовольствия и приняв взамен двух сошедших на берег членов экипажа подводника Тима Редмана, доктора Ника Холлиса и фотографа Ричарда Гринхилла, Тим Северин снова поднял паруса.

В Бенгальском заливе следовало ждать юго-западного муссона — попутного ветра, который помчал бы «Сохар» к берегам Суматры и Малаккскому проливу. Однако прошло три недели, а бум все еще дрейфовал в экваториальной штилевой полосе — муссон запаздывал. До Суматры оставалось добрых семьсот миль.

«Я уже начал беспокоиться о запасе пресной воды, — писал позже Тим Северин. — Пресную воду мы использовали теперь только для питья и приготовления пищи. Мы истратили уже половину запаса, и я приказал всем сократить питьевой рацион до минимума. Результаты оказались любопытными. Одним требовалось шесть чашек в сутки, другим — вдвое меньше. Лучшим способом сократить потребление воды было оставаться в тени, но при том, что солнце стояло прямо над головой — «Сохар» держался на 2° северной широты, — наши большие поникшие паруса давали очень мало тени».

...И они давно покинули море Ларви и вошли в море Харканд, и капитан чаял вскорости достичь острова Забаг, а там морем Калах-Бар перейти в море Салахат, как вдруг ветер осилил их и согнал с пути посреди моря и кончил дуть. И все путники были словно убитые от страшного зноя и от охватившей их усталости и жажды. Тут добрый человек Гринхилл вздумал пуститься вплавь и, прикрепив к длинному шесту из бамбука, похожему на хаттийское копье, свою магическую коробку, которая умела сохранять картины и изображения, решил запечатлеть образ «Сохара» с парусами, обвисшими, словно горбы больного верблюда. И он все сделал, как хотел, и уплыл на двести локтей, как вдруг задул бриз и понес корабль прочь, и все закричали: «Ветер!», «Ветер!», и капитан приказал свернуть паруса, и добрый Гринхилл едва не простился с жизнью, но в последний момент успел схватиться за канат, что был сброшен с борта, и его втянули на палубу, словно наглотавшуюся воздуха рыбу, но прежде он приказал поднять свой драгоценный магический ящик с круглым стеклом, сверкающим, как серендибский алмаз...

В начале марта фортуна повернулась к «Сохару»: пролился хороший дождь. Моряки растянули просмоленную парусину, набрали вдоволь воды и слили ее в резервуары. Но штиль держал судно в своих мертвых объятиях еще месяц. Только 5 апреля долгожданный муссон наполнил паруса, и «Сохар» начал продвигаться к Суматре.

Как-то утром коварный шквальный порыв, налетев сбоку, смял грот и всей своей мощью ударил по грота-рею. Тяжеленное рангоутное дерево переломилось как спичка. Огромный парус повис, словно перебитое крыло. Моряки бросились спускать рей. Обломок, державшийся на талях, будто гигантский цеп в руках сумасшедшего молотильщика, лупил по палубе, грозя команде увечьями. Наконец моряки укротили взбесившийся рангоут и из остатков рея наладили временное парусное вооружение. Роль грота теперь стала выполнять запасная бизань — из того самого комплекта парусов, который был заблаговременно сшит на Малабарском берегу, в Бейпуре.

15 апреля «Сохар» подошел к северному входу в Малаккский пролив. Здесь слово лучше передать Тиму Северину:
«Малаккский пролив — это коридор, по которому между Ближним и Дальним Востоком налажено оживленное транспортное движение,— тон задают в основном танкеры-нефтевозы, обслуживающие японские порты. Едва мы приблизились к проливу, как оказались на пути у вереницы из девяти или десяти огромных судов. Затем порыв ветра задернул завесу дождя и скрыл их из виду. Я ощутил себя пешеходом, которому завязали глаза и вытолкнули под проливным дождем на скоростной ряд автомагистрали. К счастью, «Сохар» благополучно миновал опасное место... Три дня спустя мы наконец вошли в порт Сабанга — маленького острова у северной оконечности Суматры. Мы провели в открытом море 55 дней, и Сабанг показался нам столь же райским уголком, каким он казался нашим предшественникам в древности...»

Суматру древние арабы называли Страной Золота. Впрочем, как ни манил остров Забаг драгоценностями, но средневековые мореходы старались избегать его: по распространенному поверью, Страну Золота населяли злобные каннибалы.

Именно с Суматрой связывают четвертое путешествие Синдбада, когда мореход, попав на остров после кораблекрушения, отказался принимать от местных жителей отупляющую пищу (скорее всего приправленную гашишем — популярной в те времена специей на Суматре) и потому избежал участи своих товарищей: несчастных стали откармливать на убой.

Во время пятого путешествия Синдбад опять побывал в Забаге и встретился на берегу со стариком в плаще из древесных листьев.

«И я подошел к старику, и поднял его на плечи, и пришел к тому месту, которое он мне указал, а потом я сказал ему: «Сходи не торопясь»; но он не сошел с моих плеч и обвил мою шею ногами. И посмотрел я на его ноги и увидел, что они черные и жесткие, как буйволова кожа.
И я испугался и хотел сбросить старика с плеч, но он уцепился за мою шею ногами и стал меня душить».

Злой старик оказался шейхом моря, и Синдбад с большим трудом смог освободиться от него. Исследователи арабских сказок полагают, что прообразом шейха послужили... орангутаны, которых мореходы принимали за представителей демонических сил...

На Сабанге Тиму Северину удалось привести корабль в порядок. В лесу моряки срубили высокое дерево и вытесали из него прекрасный рей — не хуже старого. Команда отдохнула, а морские биологи в водах близ острова нашли свое золотое дно: заливы кишели прекрасными экземплярами подводной фауны.

В начале мая «Сохар» покинул индонезийские берега и взял курс на Сингапур, куда и добрался благополучно месяц спустя.

Тим Северин не собирался задерживаться на полуострове Малакка — приближался сезон тайфунов. Циклоны свирепствуют здесь, как правило, с июля по октябрь, но отдельные ураганы налетают и в мае — июне. Рисковать «Соха-ром» на последнем этапе плавания капитан никак не мог, поэтому остановка в Сингапуре была совсем краткой. Впереди лежало Южно-Китайское море, которое синдбады средневековья делили на два моря — Кундранг и Канхай. Из семи морей, лежащих на пути в страну Син (Первые пять — это Фарис, Ларви, Харканд, Калах-Бар, Салахат — соответственно Персидский залив, Аравийское море, Бенгальский залив, Андаманское море и Малаккский пролив.), эти были самыми трудными и жестокими. Здесь на бумы и самбуки налетал страшный «туфан» — и в арабский и в русский языки это слово пришло из китайского: «тай фын» означает «большой ветер».

Четыре дня плавания после выхода из Сингапура прошли в относительном спокойствии. А на пятый...

...На пятый день ветер одолел их и забросил в последнее море на свете, и солнце скрылось, и наступила тьма, и корабль завертелся посреди ревущего моря, где бились волны, и путники сбросили с себя тюрбаны и попадали на палубу от сильного горя, ужаса и огорчения, так как ум их ошеломился и надежды прекратились.

И раздался страшный стон дерева и треск ткани, и главный парус разорвался и распался на куски. Но судно устояло, и путники тут же спустили рей, и правильно сделали, ибо налетел ветер еще сильнее прежнего, и клубились облака, и чернели, как дым от большого пожара, и это был еще не туфан, но очень коварный ветер, называемый арочный шквал, и еще три таких шквала налетели в тот же день, и корабль, помимо главного паруса, потерял кормовой и два носовых, а потом все кончилось, и путники стали как одуревшие цыплята из-за великого утомления, усталости и упадка сил, но капитан пресек страх и успокоил рассудок и вскричал: «Да будет слава живому, который не умирает!»

Каждый день теперь «Сохар» боролся с ветрами.
Но приближалась и конечная цель плавания: вот пройдено за сутки 90 миль, а за следующий день — 110, еще сутки — 135 миль долой. (Последняя цифра так и осталась рекордом суточной скорости «Сохара».)

Южно-Китайское море грозило, помимо тайфунов, и еще одной опасностью. В здешних водах до сих пор орудуют пираты. По самым скромным оценкам, их и сейчас около пятнадцати тысяч. Не чета корсарам средневековья, размахивавшим кривыми саблями, современные морские разбойники бороздят воды на быстроходных катерах, они хорошо вооружены, и наглости им не занимать. В проливах были даже случаи нападений на танкеры. Но в основном добычей пиратов становятся небольшие суда: грузы и ценности разбойники отнимают, команду обирают до нитки, иногда поголовно уничтожают.

Во время плавания по Южно-Китайскому морю каждый день у экипажа «Сохара» начинался с проверки оружия, которым запасся капитан Северин.

К счастью, все обошлось. Видимо, легендарный чудотворец Хызр — покровитель путешественников — уберег славный бум от морского произвола, и тень Ибн-Ямина — знаменитого моряка и строителя кораблей в древней Аравии — осеняла косые треугольные паруса.

11 июля 1981 года «Сохар», поднявшись по реке Сицзян, бросил якорь в порту города Гуанчжоу, носившего у древних арабов имя Ханфу. Плавание, длившееся семь с половиной месяцев, закончилось. За кормой «Сохара» осталось шесть тысяч морских миль.
Ровно через двое суток разразился первый в этом году тайфун...