Покупатель преснот

Игорь Караулов. Продавцы пряностей. Стихи. – М.: Ракета, 2006, 136 с.

Над всяким ассоциативно-инерционным письмом неизбежно тяготеет обвинение в эклектике.

 

 

Так, упрощая и укорачивая, казнит молва ее величество пошлость. Пресность охотится за пряностью… Но когда твой строгий имперский город на глазах, здание за зданием, превращается в помпезное захолустье, ты, свидетель двух эпох, обращаешься в осторожного и расчетливого супершпиона. Без карт и связи, со смутной миссией затаиться. Шпион знает: не расконсервируют, не обменяют, у оглохшей Родины мертвый сезон. Безвременье тем и безвременье, что навсегда: «не будет мора вам и глада, забудьте эту ерунду – / и лишь Офелия-наяда поплачет с жабами в пруду».

В своей второй книге Игорь Караулов, похоже, отождествил постсоветское бытие с окровавленным балаганом, потоком невнятных и мучительных условностей, о которые оглашенные долбятся как о донные камни. От первой книги, «Перепада напряжения» (СПб.: Геликон-плюс, 2003), вторая почти небрежна… Кризисна и нервна. Поэт, сидя на мокром камне веры, пробует уцелеть, переводя с «языка толп» на «язык культуры», чтобы алхимически получить дюнный «спайс», дарующий понимание, но его так надежно стерегут… В целях маскировки сойдут и глагольные рифмы, и абракадабры безответных шифровок. «Я жду и жду: Господь меня раскроет, /Как форточку в конторской духоте./…Я так хочу, чтоб Он меня раскрыл/… Одной забавы ради? Пусть – забавы…»

Караулов прикован к волчьей личине, взятой напрокат у Осипа Эмильевича: образы беспощадного Рождества витают в карнавальном угаре, изнемогают под мишурой елки, взмывают в пустое небо анненские «шарики детские». Свидетель же сего издерган тем, что его перевод заведомо чужд веку-волкодаву: хаос не смирим историческими анекдотами, апокрифами, школьно-романтическим хламом, абсурд мстит за каждую попытку перевести себя на классическое наречие. Меж двух языков всегда царит безъязычие. Распад атома. Признай над собой власть паучьей тишины – что останется? «...мне остается язык, состоящий из / двух драгоценных слов: «спасибо» и «никогда»

Потому что: «...это брендинг и ребрендинг / ангел мой / нижний новгород назвали / костромой / волгу-матушку сослали / в туркестан /стоп машина, малолетний / капитан”.

Волк получается пленным, со связанными челюстями везомым в трюме Корабля Дураков. Скрежет валов, удары лопастей скрадывают хлопанье парусов. Волк не знает, какого они цвета. Из него выдавливают Военную тайну, но он не властен проговориться, что волчью шкуру надел, спасаясь. Заяц он, овца или певчий дрозд? Не важно. Раз Мюнхгаузен ненавистен, вместо него будет садовник Мюллер. Или продавец пряностей.

Или Гамлет, решивший не убивать.