В подготовке королевской свадьбы участвовали, помимо самой кандидатки, все, кто только мог. Умеренные и прогрессисты начали гонку за звание будущего супруга Изабеллы с собственных фаворитов: первые — с младшего брата Марии Кристины, неаполитанского принца Франческо, графа Трапани, вторые — с кузена Изабеллы, инфанта с левыми симпатиями, Энрике, герцога Севильского. Часть правых, поддерживаемая влиятельным католическим публицистом Хайме Балмесом, мечтала о примирении противников по гражданской войне путем брака с юной королевой сына Дона Карлоса, графа Монтемолина, носившего то же имя.
Матримониальный вопрос породил внутрипартийные раздоры, вызвал несколько смен кабинетов и даже создал щекотливую ситуацию в европейской политике, угрожавшую омрачить взаимопонимание с партнерами по союзу, Англией и Францией. Англия, с недоверием наблюдавшая возрастающее влияние Франции на южную соседку с момента прихода к власти умеренных, решительно возразила против плана, предусматривавшего брак испанской королевы с сыном французского короля Луи Филиппа, герцогом Монпансье, тогда как Франция отвергла поддерживаемую Марией Кристиной кандидатуру Леопольда Саксонско-Кобургского, кузена английского принца-консорта Альберта, племянника короля Бельгии и брата короля Фердинанда Португальского.
Встреча в 1845 году между английской королевой Викторией и королем Франции Луи Филиппом еще раз доказала, насколько слаба «партия» испанской монархии в «Европейском концерте». За спиной Испании две великие державы договорились о том, что в качестве супруга Изабеллы кандидатом на испанский трон может быть лишь потомок первых Бурбонов — решение, исключавшее смену династии и не дававшее выгоды ни одной посторонней державе. Поэтому выбор пал на самого что ни на есть слабого кандидата: Франсиско Асисского, герцога Кадисского, брата герцога Севильского. В строгих традициях пресловутых родственных браков испанских Бурбонов, жених был кузеном Изабеллы как с отцовской, так и с материнской стороны.
Франсиско был напрочь лишен как физической, так и духовной привлекательности. Британский министр иностранных дел Пальмерстон в письме к своему мадридскому послу назвал Франсиско Асисского «полным идиотом». Для Карла Шутца, представлявшего в Мадриде в начале шестидесятых годов Вашингтон, он был «жалким доном Франсиско с петушиным голоском», единственная политическая функция которого состояла в том, чтобы «демонстрировать себя миру как официального отца детей Изабеллы». Политической опоры у него совершенно не было: умеренные подозрительно относились к нему за левые наклонности его отца и брата; прогрессисты усматривали неладное в его чересчур серьезном отношении к католицизму и поощрении клерикальной камарильи. В сплетнях же и памфлетах подвергались сомнению его мужские достоинства. Изабелле он стал противен с первого свидания; согласие на заключение брака пришлось вырывать у нее прямо-таки силой, убедительно указав на государственные интересы. Его личные качества и поведение, бесцеремонно осмеиваемые сатирой и критиками, могли лишь надолго подорвать престиж монархии.
Замуж за своего кузена (бывшего на восемь лет ее старше), получившего почетный титул короля и величества, а также генерал-капитана испанской армии, Изабелла вышла на свое шестнадцатилетие, объединив свою свадьбу со свадьбой своей сестры Луизы. Последней, согласно договоренности с Англией, Луи Филипп отдавал в супруги своего сына, герцога Монпансье, в слабой надежде, что, в случае отсутствия потомства от брака Изабеллы и Франсиско, представителю Орлеанского дома откроется путь на испанский престол. Франсиска Асисского, должно быть, не особенно радовал вновь обретенный титул и богатства. Хотя его юная жена смиренно покорилась политическому браку, она не проявляла никакой сдержанности и открыто демонстрировала свои чувства.
Уже через несколько месяцев после торжественного бракосочетания не только во дворе, но и за его стенами сплетничали о том, что королева отдавала предпочтение перед своим законным супругом-молодоженом юному генералу Серрано, которого называла «прекрасным генералом» и который, к великому беспокойству правительства, демонстрировал явные симпатии по отношению к прогрессистам. Уже весной 1847 года возник скандал, когда Франсиско отказался сопровождать свою жену в Аранхуэсскую резиденцию и, «надувшись», удалился в замок Эль-Пардо. Но в бешенство его привело не то обстоятельство, что Изабелла выбрала себе фаворита. В этом смысле он проявлял полное понимание, тем более что сам притязал на подобное право. Невыносимое унижение муж королевы усматривал скорее в той беспечной откровенности, с которой его жена все это делала.
Брачный кризис скоро перерос в политический, поскольку в данном случае, как виделось ведущему политику, маркизу Мирафлоресу, жена, выставлявшая напоказ мужские слабости мужа, грозила скомпрометировать сам принцип королевской власти. Правительство, королева-мать, даже папский нунций, все энергично взялись за то, чтобы преодолеть кризис путем примирения супругов. После того как страсти улеглись, Изабелла уступила. Серрано с королевским вознаграждением из монаршей казны был переведен на высокий военный пост в Гранаду, и в октябре Франсиско торжественно вернулся в Мадрид.
Однако королева была совершенно не готова уступать принуждению двора и государственного аппарата в делах сердечных так, как делала это в делах политических. Она и впредь показывалась на банкетах, балах и других охотно посещаемых ею общественных мероприятиях со своими любовниками — привычка, которой Изабелла оставалась верна до преклонного возраста, несмотря на то, что из жизнерадостной и любвеобильной юной королевы постепенно превратилась в пышную матрону со все возрастающей сворой детей. Поначалу монархиня благоволила к статным молодым офицерам и придворным, которые из своего положения любовника могли извлечь значительные материальные и политические выгоды. После случая с Серрано сдержанность она проявляла лишь из политических соображений, да и то лишь в том, что при выборе фаворитов отныне предпочтение отдавала умеренным. Тлеющий брачный кризис постоянно создавал предпосылки для страстей и конфликтов как в личной, так и в политической жизни. Однако фривольное поведение королевы нисколько не вредило ее популярности среди широких народных масс, хотя и стало излюбленной темой оппозиционной прессы, а также грубых памфлетов, насмешливых стишков и карикатур.
В ту эпоху, когда даже испанская монархия под давлением все более могущественной общественности вынуждена была выставлять себя на суд прессы, партий и парламента, а монархия ограничивалась Конституцией (но именно в силу этого приобретала новую ключевую роль в политической игре), жизнь, в сущности, «аполитичной» Изабеллы, — о чем особенно наглядно свидетельствует сам ее брак и брачные кризисы, — даже в глубоко личностных аспектах несла на себе отпечаток борьбы и зигзагов в национальной политике. Поэтому также есть все основания рассматривать ее жизнь параллельно цезурам и развитию политической истории «изабеллинского времени», ни в коей мере не определяемой ею.
Статья получена: www.world-history.ru