Штурм с неба

— Вылетел я тогда на разведку. А погода была ну, прямо, как сейчас... — Высокий, привыкший, несмотря на возраст, держаться прямо, человек по-пилотски привычно прищурился на небо — зовуще голубое, в чуть розовых от солнца облачках.
— Летная? — не удержался я от «подсказки».

 

 

— Высший класс! — улыбнулся Кравцов.

...Несколько лет назад судьба подарила мне встречу с этим замечательным летчиком. Он много рассказывал о днях гражданской войны, боях с белофиннами, о сражениях Великой Отечественной, к концу которой ему довелось командовать корпусом в воздушной армии маршала Вершинина.

Припомнил и особый период своей жизни: когда начиная с двадцать пятого года сражался в небе Китая.
— Знаете, Александр Михайлович, в книге генерала Черепанова «Записки военного советника в Китае» я встретил упоминание о том, что во время знаменитого Северного похода летчики Сергеев и Кравцов без карт и аэродромов с невероятной храбростью выполняли множество заданий. И еще там отмечено: существуй тогда звание Герой Советского Союза, оно непременно было бы им присвоено.
— Читал я эту книгу,— ответил Кравцов. Наморщил лоб, припоминая что-то. Потом вынул из старого альбома фотографии.
— Вот таким я был, когда собирался в Китай. Шла там национальная китайская революция. И правительство Сунь Ятсена хорошо понимало, что доброй помощи не от кого ждать, кроме как от СССР. А у нас тогда — и послевоенная разруха, и интервенты на границах... Но в двадцать третьем году все же было решено оказать революционному Китаю военную и финансовую поддержку. Поехали туда добровольцы, стали политическими и военными советниками. Были среди них и крупные полководцы гражданской — Блюхер, Бубнов, Егоров, Лапин. В двадцать пятом и мы прибыли, восемь экипажей. Выгрузились под Кантоном. И началась наша летная эпопея...
...— Смотри, Вася, как пруссаки по аэродрому вышагивают. Словно на плацу.
— Не на то внимание обращаешь! Погляди лучше, какое они сюда старье понавезли. Эти «Бреге», почитай, на ладан дышат. На тебе, боже, что нам негоже!..
— Я слышал, что летают они безо всякой охоты. Китайцев возят уже несколько лет, но ни одного так и не обучили.
— А знаешь, Сашок, какой у них договор подписан? Если немецкого летчика уволят не по его воле, ему обязаны выплатить неустойку в десять тысяч долларов. Если же по собственному желанию — половину суммы...
— Вот обдираловка! Пользуются местной кадровой нищетой и грабят без зазрения совести.

...Вскоре немцы, получив и аккуратно пересчитав свою неустойку, отбыли. Теперь все внимание китайцы перенесли на советских пилотов: у них учились, к ним приходили с вопросами по устройству самолетов, по тактике воздушного боя, одолевали просьбами рассказать, как живут в Советской России рабочие и крестьяне, сколько работают, какая в стране конституция.
— Не поймешь, что у нас! — смеялись летчики. — Смесь из ремонтных мастерских, военной школы, ликбеза и кружка политграмоты.

Начались полеты. Скоро перед отрядом была поставлена задача: перебазироваться ближе к фронту, в район города Чанша.
— Черт его знает, как быть! — огорчался командир отряда Сергеев.— Карт подробных нет, план перелета не разработан. Единственный ориентир — железная дорога, так и та в Шагоуани обрывается. Лети дальше как хочешь...
— Не расстраивайся, Василий, — утешил его Кравцов. — Выход найдем. Боезапас, горючее, запчасти отправим с кули. А что касается карт, то ты ведь знаешь, как мой штурман Джон Тальберг хорошо рисует. Смотри, он уже ухитрился с обычной карты начертить схему перелета. Покажи, Джон!

Тальберг вынул четкую, по всем правилам сработанную схему. Летчики обступили его. Болгарин Христофор Паков восхищенно присвистнул.
— Что, здорово? — осведомился Кравцов. — Джон у меня молодец. В воздухе наброски местности ухитряется делать, а на земле и вашего брата прихватывает.

Тальберг подчеркнуто спокойно извлек из сумки пачку листков. И все увидели забавные карикатуры. Особенно хорош был Паков, изображенный верхом на самолете и дающий машине шпоры, как лихому скакуну.

— Аи да Джон! — воскликнул Сергеев. — Поймал Христо прямо на лету... Весь его порыв, вся горячность видны!

Сын латышского архитектора, Джон Тальберг отлично рисовал, мог создать и серьезный портрет, и остроумный шарж. По всегда оставался невозмутимым, непроницаемым, когда все вокруг хохотали.
— Что же, схема интересная, — вернулся к теме разговора Сергеев. — По мы метеоданных не имеем! А погода здесь меняется не по дням, а по часам...
— А что обо всем этом говорит Блюхер?
— «Обстановка не позволяет тянуть с перелетом» — вот что.
— Ну и нечего тогда обсуждать. Сдюжим.

Двадцать третьего июня двадцать шестого года Василий Константинович Блюхер выступил на заседании Военного совета. Была вывешена размеченная лично им громадная карта Китая. То и дело обращаясь к ней, Блюхер подробно аргументировал свой план предстоящего Северного похода.
— Ударные группировки контрреволюционных сил на севере от провинции Гуандун необходимо разгромить, — решительно говорил Василий Константинович. — Ведь они пока имеют постоянную возможность получать от господ империалистов оружие, боеприпасы, военную технику. Пока мы эти силы не уничтожим, угроза для революции будет сохраняться. Предлагаю план: главный удар нанести в ближней провинции Хунань и взять укрепленные города Чанша, Ухань, Учан, Кайфын. В случае успеха мы сможем соединиться с Народными армиями Северного Китая. При этом необходимо выделить резерв для обеспечения правого фланга от возможного нападения милитаристской группировки Сунь Чуанфана...

Чеканная, напористая речь, сильная фигура Блюхера, четкие жесты выражали уверенность в победе.

Китайские генералы принялись возбужденно перешептываться — ведь рушился разработанный ими предварительный проект наступления. Но авторитет прославленного полководца Галина — под этим псевдонимом Василий Константинович был известен в Китае — на них действовал безотказно.

Вечером летчики обсуждали доклад Блюхера.
— Стратег! — восторгался Кравцов. — Как он все предусмотрел, как наступление наметил. Я нисколько не сомневаюсь в победе!
— А ты как, брат, думал? Он в гражданскую и не такие операции проводил, и всегда успешно, — ответил Сергеев. — Ведь и на Урале, и под Каховкой, и под Перекопом, и под Волочаевкой бил врагов, и в Сибири Колчака громил. Даром, что ли, самый первый орден Красного Знамени получил, а потом еще два. Здесь, говорят, одно его имя на милитаристов страх наводит...
— Итак, вылетаем тремя самолетами. Техников сажайте сзади. В тесноте, да не в обиде! От моей машины не отрываться. Ясно?
— Ясно. Над железной дорогой надо бы идти пониже. Хоть какой-то ориентир...
— Пойдем на ста пятидесяти метрах. По машинам!

Первым взлетел Сергеев, за ним — Кравцов и Костюченко. Вот она, железная дорога, столбы вдоль насыпи: прямо рукой подать! А вот Шагоуань, ветка кончилась. И сразу горы. Пришлось подняться на три километра. А там со всех сторон кучевые облака...

В Чанше Блюхер дал день отдыха. А наутро послал в разведку — полетать над крепостью.
— Что видел? — живо поинтересовался он, когда Кравцов вернулся и подошел с докладом.
— Стены высокие, метров десять-пятнадцать. Ворота, как у китайцев водится, на север, юг, запад и восток. Наиболее укреплены западные. Там и высокая наблюдательная башня. Стены рвом окружены, но вода в нем почти высохла.
— Н-да, крепость солидная. Полевые пушки не смогут стены разбить, а тяжелых осадных орудий у нас нет, — досадливо поморщился Блюхер. — Повторный же штурм намечен на пятое сентября. И вся надежда на тебя. Ты нам осадные орудия заменишь.
— Как это? — удивился Кравцов.
— Будешь бомбить. Бомбить огневые точки, сеять смятение среди защитников крепости,— рубанул рукой Блюхер. Потом взглянул в глаза Кравцову и ласково сказал: — Знаю, что ты устал. Но без тебя нам — зарез.

Так что давай, Сашок, давай, дорогой! Может, переместишься поближе к Учану? Там тебе площадку готовят неподалеку от позиций пехоты. Неудачи быть не должно. Теперь надо крепость с воздуха тряхнуть...

Под крыльями четыре бомбы. Кравцов взял курс на Учан. Вот она, пехота, неподалеку от крепости. А что это за толпа? Копошатся как муравьи... А, это же мне площадку готовят! Но пока садиться некуда.

Кравцов пошел над крепостью. Пике, вираж... Забегали, заметались, вояки! Ну-ка, где тут у вас батарея? Бомбу в нее, еще одну, так! Стволы — в одну сторону, колеса — в другую! А теперь очередями по прислуге...

Отбомбившись и отстрелявшись, Кравцов стал набирать высоту. И тут в ясном солнечном небе начали возникать белые хлопья. «Зенитные снаряды» — понял Кравцов и постарался резко уйти к окопам пехоты. Вроде получилось...

Над площадкой снизился, сделал заход на посадку. Строители смекнули, что он хочет сесть, разбежались. Самолет прокатился по полю, подпрыгнул на какой-то кочке и остановился. Кравцов соскочил на землю, и тут же вокруг него засвистели пулеметные очереди. Пришлось «рыбкой» кинуться наземь и отползать. Фу, черт, выбрали местечко — до крепости рукой подать! Поняли Блюхера слишком буквально: поближе к крепости — значит, прямо на виду...

Он дополз до линии окопов, сел, вытер со лба испарину, закурил. Китайские солдаты с уважением смотрели на него.
— Хао! — воскликнул один, молоденький. Молодец, мол.
— Ты клепость гломи, наше ее возьми,— с трудом выговорил по-русски другой, пожилой, с реденькой седой бородкой. И показал руками, как пехота пойдет вперед, когда самолет будет над Учаном.

Кравцов улыбнулся, кивнул утвердительно. Забавно, что и говорить, выглядели эти солдаты — в коротких штанах и легких сандалиях, в больших широкополых соломенных шляпах. А рядом с ружьями лежали у них бумажные зонтики — от солнечного пекла.

Встал Кравцов, отряхнулся и пошел искать Блюхера. Заметил его в группе китайских генералов, доложил о первой бомбежке и посетовал насчет площадки, что сделана на самом виду у противника.

Серые глаза Василия Константиновича под густыми черными бровями, как обычно, когда он гневался, побелели. С минуту помолчал, потом сказал одному из генералов, чтобы в распоряжение летчика дали побольше людей и немедленно подготовили площадку там, где тот укажет.

Стемнело. Китайцы — не меньше, пожалуй, батальона — быстро стали ровнять площадку в стороне от линии окопов. А Кравцов направился к самолету. Так и есть — пробоины: в плоскостях и снизу, в фюзеляже. Но, к счастью, ничего серьезного. Машину перекатили на новую площадку, и утром летчик взлетел с нее на очередную бомбежку.

Бомбил Кравцов по два-три раза в день, наловчился уходить от зениток и методично «обрабатывал» огневые точки врага. Отбомбившись, шел на бреющем над стенами крепости, пулеметным огнем сеял панику среди осажденных. Затем садился на свой «персональный» аэродром, оказавшийся ужасно пыльным, и в душных клубах каждый раз видел бегущих к нему китайских бойцов. Их чумазые лица сверкали белозубыми улыбками.

Солдаты восторженно встречали советского пилота, угощали фруктами, хлопали по плечу, приговаривая «Сулянь эго жэнь хао!» — «Советские люди молодцы!». Бели Кравцову требовалась помощь, его просьбу сразу же кидались выполнять десятки китайцев. Они хорошо понимали: самоотверженные действия пилота спасут тысячи жизней при новом штурме крепости.

Во время одного из вылетов Кравцов вдруг почувствовал, что по левой ноге его будто бы ударили палкой. Глянул поначалу с удивлением — кто это так его?— и увидел струйку крови, стекавшую на пол кабины.

«Ишь ты, пуля непрошеная залетела! — понял Кравцов. — Как же управлять теперь машиной? Одной правой, что ли?» Он попробовал — получалось, хотя боль охватила такая, что даже губу прокусил. Но пересилил себя, сделал еще круг над крепостью, сбросил бомбы и только тогда повернул к аэродрому. Приземлился с трудом, но благополучно.

К счастью, рану быстро залечили. А там в дело включился и Сергеев. Вдвоем они принялись за крепость основательно. За тридцать два дня осады обрушили на нее двести пудов бомб по тогдашнему счету.

Десятого октября четвертый корпус стремительно атаковал Учан. Многие огневые точки крепости были подавлены бомбежками, и атакующие, преодолев стены и ворота, ворвались в город. Впереди атакующих отважно шли советские советники.

После ожесточенных уличных боев Учан был взят: пала сильнейшая из крепостей Центрального Китая.

Противник спешно отступал на север, и возникла надобность в разведывательном полете за Ханькоу. На борту у Кравцова был пассажир — сам Блюхер. Генерал внимательно наблюдал за перемещениями вражеских войск, делал пометки у себя на карте. Когда вернулись, он долго размышлял над ней, покусывая ус. Потом сказал:
— Ну, Саша, летать тебе теперь севернее, — и провел желтым от табака пальцем вверх по карте — на Кайфын. — Смотри, там могут оказаться вражеские самолеты. Не все тебе одиноким орлом царить в воздухе!
— Так я и не один буду, — улыбнулся Кравцов. — Уже подоспели, кроме Сергеева, и Костюченко, и Ремезюк, и Угер. Дадим шороху...
— Еще раз говорю — внимательнее и аккуратнее! Для нас каждый самолет — огромная ценность. А твои полеты и бомбежки прямо-таки воодушевляют китайскую пехоту. Ко мне не раз обращались генералы, прося назначить вылет самолета непосредственно перед атакой их частей.
— Это точно. Бомбежки и атаки на бреющем противник не выносит. Помните, как они ввели в бой бронепоезд? Стоило над ним повиражить, сбросить пару бомб — он тут же удрал, весь участок обороны оголил.
— В том-то и дело... Одним словом, готовься к Кайфыну!

Блюхер оказался прав. Уже на подступах к Кайфыну Кравцов заметил в воздухе самолеты врага. А-а, старые знакомые — немецкие «Бреге»! Может, это даже те самые? Забавно было бы встретиться в воздушном бою с новоявленными ландскнехтами. Но схватки в воздухе помешают выполнению главных задач. Тут не до острых ощущений. Так что летчиков противника надо бы подавить сразу, обеспечить себе и товарищам господство в небе над Кайфыном. Но как?

Несколько дней потратил Кравцов на разведку: старался обнаружить место, откуда вылетали вражеские самолеты, куда шли на посадку. И когда все выяснил, стал обдумывать дерзкую операцию — разбомбить аэродром еще до вылета самолетов. Все рассчитывалось до минут.

Стартовал Кравцов еще в темноте. Пока летел — начало светлеть. Едва забрезжила заря, он снизился и стремительно выскочил над вражеским аэродромом. Вот они, машины! Стоят рядком. Сбоку цепочка палаток. Из них высыпали продажные вояки, прямо в трусах и в кальсонах...
Кравцов, словно на учениях, положил первую бомбу как раз посреди строя самолетов. Три машины вспыхнули, будто сухостой. Следующая бомба пришлась по палаткам. Потом Кравцов зашел еще ниже, и Тальберг открыл огонь из пулемета. Вражеской эскадрилье пришел конец.

С севера двигались части Народно-революционной армии — те, где советником был отважный Альберт Лапин, впоследствии — крупнейший военный работник, кавалер ордена Ленина и четырех орденов Красного Знамени. Блюхер поставил задачу — соединиться и общими силами нанести удар по отступающему противнику. Кравцову поручили обеспечить связь двух группировок.

Он быстро обнаружил части, подходившие с севера, доложил о них
Блюхеру и на следующий день вылетел снова. Сбросил вымпел — просил на удобной для посадки площадке выложить полотном букву Т.

Сделал круг, вернулся, увидев огромное Т на небольшой равнине, сел и сразу же встретился с Лапиным, широкоплечим весельчаком, обросшим здоровенной бородой. Тот вскрыл пакет от Блюхера, прочел предписание и тут же отдал команду войскам. Так произошло соединение двух группировок Народно-революционной армии.

Что было потом? Снова полеты и бомбежки, разведка и воздушные бои, а главное — обучение молодых китайских летчиков. За короткое время Кравцов подготовил шестерых пилотов. Они стремились объясняться с ним на русском. Он освоил наиболее употребительные китайские слова. К концу обучения обходились уже без переводчика, помогая общепринятыми жестами летчиков всего мира — движением рук показывали маневры самолетов.

Зыбкие, небольшие аэродромы, взлет и посадка на которые каждый раз были рискованными. Отсутствие метеоданных, из-за чего ориентировка исключительно затруднялась. Карты-двухверстки (на которых маршрут в четыреста-пятьсот километров занимал несколько метров бумаги) не влезали ни в какие планшеты. Частые повреждения машин, нехватка боеприпасов. Жара и болезни... Но все это одолевалось благодаря высокому мастерству, воле и стойкости отряда советских летчиков.

Победы Народно-революционной армии, размах массового движения потрясли тогда лагерь реакции. Империалистические державы открыто вмешались в китайские события. В апреле 1927 года Чан Кайши совершил контрреволюционный переворот, вступив в сговор с англо-американскими империалистами и местными милитаристами и феодалами. В Нанкине было создано правительство китайских помещиков и буржуазии. Вслед за этим удар в спину революции нанесло и правительство в Ухани, возглавлявшееся Ван Цзинвэем: оно вступило в сговор с Чан Кайши.

Советские добровольцы, сражавшиеся в рядах Национально-освободительной армии, после контрреволюционного переворота, естественно, вынуждены были вернуться в Советский Союз. За героизм и самоотверженность, проявленные при оказании интернациональной помощи китайской революции, многие советские военные советники получили награды. Четвертый орден Красного Знамени был вручен Василию Константиновичу Блюхеру.

А сам он с особым удовольствием привинтил ордена Красного Знамени к гимнастеркам своих «орлов» — Сергеева и Кравцова.