Город волжский, город древний...

На воде играла легкая золотистая зыбь. По самому краю ее застыли редкие фарватерные буи. Вписываясь в небольшой поворот, они уходили вдаль, где на клубящихся темной зеленью берегах раскинулся древний город... Соседи в подрагивающем салоне подхваченного волжской волной «метеора» — молодой иностранец с такой же молодой попутчицей обсуждают на полурусском-полуанглийском языке какую-то научную тему. Вдруг замолчали.

 

 

Взгляд в оконный проем... И вот уж бежит, выхватив из сумки фотоаппарат, иностранец на открытую бортовую площадку. Врезавшись в кучку тамошних завсегдатаев-ребятишек, с блестящими от возбуждения глазами он запечатлевает раскрывающийся пейзаж. Горят на вечернем солнце золоченые кресты высящихся на холмах церквей. Утопают в зарослях вековых деревьев старые дома. Слегка туманятся разрезы оврагов, словно бы из былины вышедшего города... Таким, или приблизительно таким, видят волжский город Тутаев прибывающие сюда пассажиры.

Тутаев или Романов-Борисоглебск?

В старом городском скверике, среди частых деревьев — небольшой, почти незаметный памятник. У подножия постамента, на котором бюст юноши, перехваченного пулеметной лентой, часто лежит букетик цветов. Это памятник красногвардейцу Илье Павловичу Тутаеву, который ушел из этого города добровольцем на подавление ярославского контрреволюционного мятежа и погиб в 1918 году в бою под Ярославлем...

В тот же год было решено переименовать город Романов-Борисоглебск (старое название напоминало новой власти фамилию низвергнутой царской династии, хотя не ее увековечил город в своем имени). Из многих предлагавшихся тогда имен (Разлив, Тутаевск, Спартак, Коммунар, Луначарск) было выбрано название Тутаев-Луначарск. Но затем, знать по просьбе самого Луначарского, оставили лишь первую его часть — Тутаев. С тех пор город и носит имя погибшего красного бойца.

В недавнем прошлом были настойчивые попытки историческое название вернуть.

«Буду просить Бога, чтобы тот возвратил городу имя, которое придавало ему гордость и авторитет», — сказал прибывший в ту пору в Тутаев глава русской православной церкви патриарх Алексий.

Дискуссии по этому поводу продолжаются. «Романов-Борисоглебск — наша история», — говорят одни. «Но Тутаев — тоже наша история», — возражают другие. А третьи, если спросить их, скажут: «Сейчас на переименование деньги только ухлопают, а мы и так без зарплаты сидим; вот если жизнь получше наступит — тогда другой разговор». Наверное, по-своему все правы.

И только время сможет ответить на вопрос: какое имя носить этому городу.

Два Романа

В северной части правобережья новые дома подступили к Волге довольно близко. Выстроившись над глубоким оврагом, на дне которого, туманясь на заре, а днем отражая берега и небо, несет воды свои к Волге речка Рыкуша, они упираются в старые жилые кварталы при старейшем здешнем предприятии — тутаевской льняной мануфактуре «Тульма». Неподалеку от нее, в месте слияния рек, у образовавшегося мыса, стоят лодки любящих воду и рыбалку горожан...

Вероятно, на этом участке и обосновывались первые здешние поселенцы. В древние времена люди часто выбирали для своих стоянок такие, удобные для рыболовства и защиты от врага, мысы.

Этот мыс и высокий берег Рыкуши позднее спасли бежавших от батыева погрома ярославцев. Укрытые лесом холмы стали отличным местом для поселения беженцев. Был заложен храм во имя святых Бориса и Глеба. Так возникла Борисоглебская слобода.

Узнаешь о том из работ местного краеведа Капитона Владимировича Конюшева и других, современных и старых исследователей. Но полного единства в их взглядах нет. Это касается следующего факта: спустя некоторое время после основания Борисоглебской слободы угличский князь Роман «собрал бояр и духовенство, долго с ними рассуждал и советовался, потом, призвавши мастеров и рабочих, отправился с ними к слободе Борисоглебской и напротив ея, на высоком берегу реки Волги, заложил соборную церковь во имя Воздвижения Креста, распределил, где быть крепости, потом собрал множество рабочих тамошнего края; распорядясь рабочими, возвратился в Углич. Через три года донесли князю, что город кончен. Князь поехал туда и удивился, видя город цветущим и преизрядне...»

Так писал в 1913 году Н. В. Теляковский, ссылаясь на работу Ф. Кисселя «История города Углича», а также на Серебряниковскую и Супоневскую летописи. По мнению этого и других старых авторов, город основал угличский князь Роман Васильевич в 1345 году. Это мнение перебралось и на страницы нынешней центральной печати. Современные краеведы Л. Беляков и К. Конюшсв считают, что город основал угличский князь Роман Владимирович Святой около 1285 года. Эти авторы также ссылаются на Ф. Кисселя и на вышеупомянутые летописи.

Летописи те до нас не дошли. Смотрю работу Ф. Кисселя «История города Углича» и видится мне: скорее правы современные авторы — у Кисселя выше цитируемые строки относятся к жизни Романа Владимировича.

Если в работу Теляковского и вкралась ошибка, то все же не без оснований, потому как из истории больше известны связи с нашим городом князя Романа Васильевича. Третий сын ярославского князя Василия Давидовича Грозные Очи владел землями на левом берегу Волги, от устья Шексны до Ярославля, а городок Романов был в центре этого удела.

Роман Васильевич был участником всех больших походов Дмитрия Ивановича Донского. Романовская рать принимала участие в Куликовской битве, где, по словам летописца, Роман отличился своей храбростью...

Злая ирония судьбы: спустя без малого двести лет Иван Грозный, посетив Романов на пути из Белозерского монастыря, назначил властителями этого города татарских (ногайских) мурз.

Мурзы имели большие права требовать с романовцев для «своего кормления и службы» денег и продовольствия. А в кровавую смуту начала XVII века, когда край разоряли отряды польского гетмана Гальбовича, многие из тех мурз приняли сторону врага. Правда, впоследствии они входили в состав романовской рати, что в войсках под началом Федора Козловского и Василия Пронского осаждала захваченную врагом Москву...

Власть же тех мурз над романовцами с той поры постепенно ослаблялась. Указами царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича они лишены были многих привилегий. И наконец указом императрицы Елизаветы 13 декабря 1760 года все романовские мурзы были окончательно переселены в Кострому.

Храмы на земле и на холсте

Воскресенский собор видно издалека. После замыкающего жилые многоэтажки рынка и застроивших пустыри коттеджей с готическими крышами (дань сегодняшнему смутному времени) — старые деревянные дома. Улица здесь называется Соборной, собор предстает во всем своем великолепии: большие купола, пышные формы здания, галереи, огибающие его с трех сторон, паперти, обильно украшенные стены...

Самая большая достопримечательность храма — огромная, почти трехметровая, древняя икона Спасителя. По преданию, написанная в XV веке вологодским мастером Дионисием Глушицким и считающаяся чудотворной (ибо многие, обратившиеся к ней с молитвой об исцелении, исцелились), долгие века была она очень почитаема горожанами.

Митрополит ростовский Арсений Мациевич, гласит предание, в 1749 году взял ее в свой архиерейский дом, где она находилась многие годы. И лишь спустя полвека горожане сумели исходатайствовать возвращения ее. Несли икону на руках от самого Ростова. А перед вступлением в свой Романов-Борисоглебск решено было обмыть се от пыли в ручье Ковать, что в трех километрах от города. Утверждают, что с тех пор в том месте бьет ключ, считающийся целебным. И часто можно видеть там людей, берущих из источника воду. В память даты перенесения, 18 сентября 1793 года, на образе сделан венец и обозначен тот день.

Дважды в год по праздникам эту икону носят вокруг правобережной и I левобережной частей города. А на десятое воскресение от Пасхи ей, вынесенной из церкви и установленной подле храма, приходят поклониться тысячи верующих.

За Воскресенским собором — панорама левобережья, где церквей — целая россыпь. Первая близлежащая, что напротив Воскресенского храма, — Казанская, или по-иному — Преображенская...

А еще называли ее Никольской, потому как хранила она в свое время икону Николая Чудотворца — покровителя всех путешественников, водников и моряков. И наверное, потому стоит церковь, в отличие от всех прочих, почти у самой воды, на взгорке.
Почитаемая прежними волгарями, была она обложена множеством камней. По преданию, каждый волгарь считал своей обязанностью посетить часовню при ней и принести несколько камней в дар. А может быть, камни взимались в качестве пропуска с судов и шли на строительство мола и прочного основания под новую церковь?.. Как бы там ни было, но и теперь в затоне, образованном этим выступом, находят прибежище зимующие здесь суда, а церковь стоит, не поддаваясь весенним распутицам...

Теперь этот храм пуст, а некогда хранилась здесь еще и чудотворная икона Казанской Божьей Матери, купленная в Казани и привезенная оттуда неким Герасимом по велению услышанного в грозовых раскатах небесного голоса. Романовцам, согласно тому голосу, следовало поставить для иконы храм, чего сделано не было. А в годину польско-литовского нашествия, в марте 1609 года, когда отряды пана Гальбовича взяли и выжгли Романов, некто Яков Любский, литовец по происхождению, но православного исповедания, взяв ту икону из раскрытой настежь Казанской церкви, увез ее на сохранение в Ярославль. Помещенная там за стенами хорошо укрепленного «Малого острога» икона сохранена была, а по мнению ярославцев, своей чудодейственной силой спасла и сам их город.

Впоследствии ярославцами, видимо, не было по достоинству оценено то, что романовские «черные люди», подняв в своем городе восстание, оказали большую помощь освободительному ополчению Никиты Вышеславцева; что Романов стал тогда опорным пунктом освободительной борьбы на Верхней Волге, что именно из Романова прибыло ополчение для снятия с Ярославля осады и было в том ополчении много романовских людей.

И когда последние ходатайствовали перед царем Василием Иоановичем Шуйским о возвращении им иконы, ярославцы, показав на прежде небрежное отношение к ней романовцев и благоволение чудодейственного образа к ярославцам, сумели убедить государя оставить чудотворную в их городе.

Ну а для романовцев повелел царь изготовить точную копию того образа...

— Где теперь эта копия? — спросил я у настоятеля Воскресенского собора отца Николая.
— Трудно сказать, — задумчивы были его глаза. — Ведь когда церковь опустошали, вряд ли велся серьезный учет. В музеях есть иконы Казанской Богоматери того времени, но есть ли среди них та романовская — кто скажет?

Судьба оставленного в Ярославле оригинала, как известно, исследователям так же не ясна...

Крестовоздвиженский собор величественно красуется на своеобразном, как бы ограненном, холме. Если переправиться на тот берег и по склону подняться к храму — увидишь: «грани» — это очень ровные и крутые, к Волге и в овраг, — откосы; с двух других сторон — столь же ровные и крутые валы. Отсюда смотрел на Борисоглебскую слободу князь Роман, и здесь решил он заложить тот, первоначально деревянный еще, Крестовоздвиженский собор и свой город. Церковь из-за скудости сил и средств строилась долго — лет десять. А расписывали ее знаменитые костромичи — Гурий Никитин и Василий Ильин со товарищами.

Неподалеку от валов живет художник Андрей Ручин. Спрашиваю его о Крестовоздвиженской. Андрей хмурит лоб, показывает огромное количество листов с заказанными ему и давным-давно выполненными, но пока что не востребованными копиями ее росписи. Радует, что в городе восстанавливается сейчас почти полностью разрушенная церковь Благовещенская, реставрируется, пусть и не очень споро, Троицкая церковь, но вот восстанавливать знаменитую роспись Крестовоздвиженской, видно, пока и не помышляют.

Ну, а главное занятие Андрея — классическая живопись. И в городских клубных и музейных залах часто можно видеть его, обычно совместные с коллегами-художниками Юрием Мажаевым, Владимиром Сахно и другими авторами выставки-распродажи. В работах живописцев — удивительная здешняя природа, колоритный местный быт и, конечно, величественные храмы романово-борисоглебской земли, в которых сошлась вся история города.

Как барана в зыбке качали

По легенде, якобы, было так: украл романовец барана на стороне, а стали искать, — он в зыбку его уложил и покачивает, как ребенка. С тех пор, мол, присловье и повелось: «Романовцы — схорони концы: барана в зыбке качали.

«Жители города Романова росту более среднего, лицом недурны, волосом по большей части русые, в ремесле и торговле трудолюбивые, скот содержат, лошадей и коров, — многие не более как по одной и по две, — свиней немного; из птиц курицы есть у всех, а гуси и утки не у многих, и все не в большом количестве, только для домашнего продовольствия... В огородах садят капусту, огурцы, свеклу, редьку, лук, чеснок, тыквы, картофель, морковь, горох, бобы». Так писал о романовцах ярославский краевед прошлого века И. Д. Троицкий в своей работе «Романов в 1802 году».

Однако исследователь почему-то не упомянул знаменитых «романовских» овец, которые выращивались здесь (и наверное, не только для личного потребления, потому как порода эта многие годы тут выводилась). Но, может быть, ускользнул от его взгляда этот факт, или не придал он ему большого значения, потому как на славу выведенная овца, сохранив свое название, перестала быть исключительно романовской и, распространившись далеко по свету белу, возможно, в других местах выращивалась куда в больших количествах.

А дело начиналось так: Петр I в 1716 году выписал из Силезии двух овчаров, «... которые бы размножили на русских заводах русских же овец и ухаживали бы за ними... и обучали бы тому мастерству русских людей». После уроков тех чужеземных овчаров романовская порода овец многие годы здешними крестьянами и выводилась. Так что, выходит, — вовсе не ради утаивания заботливый романовец когда-то барана в зыбке качал...

Предки предками, а и нынешние романовцы, то бишь тутаевцы, по-прежнему разводят домашних животных. Романовских овец, например, продолжают выращивать в городском опытном хозяйстве и в окрестных селах, да и на подворьях горожан они не редкость. Правда, не в таких, как хотелось бы, количествах — увы, трудности нынешнего животноводства очевидны.

И обитатели новых кварталов несколько лет тому назад, в разгар перестройки, в гаражах да на разросшихся окрест города садовых участках и свиней, и телят, и тех же овец изловчились разводить, не говоря уж о курах и кроликах. Кур даже на балконах многоэтажек пытались содержать. Но теперь тот этап городского животноводства как будто бы завершен. Городское же земледелие продолжает развиваться. Плоды его увидишь на лотках городских рынков.

И русоволосые граждане продолжают сохранять в Тутаеве свое большинство. Правда, лет тридцать тому строительство моторного завода внесло свои коррективы. Явившаяся по зову «всесоюзной ударной» азартная молодежь нашей необъятной родины собой да своими генами разбавила местное население... А совсем в недавние годы город вмещал в себя чернобыльцев и беженцев из южных республик. Они, стоит сказать, картину городской жизни отнюдь не испортили, оживив работу некоторых предприятий.

В общем, и нынешние романовцы, что в ремесле, что в торговле сноровку, как и предки, имеют... И ни ростом, ни красотой они не обижены — к примеру сказать, несколько лет назад одна из горожанок — Малова Анна — по конкурсу красоты в мировой элите красавиц значилась...

Ну а что же Т. М. 3., сам завод, — всенародно построенное предприятие? Основной поставщик городского бюджета, вбирающий в себя большинство городского трудоспособного населения, да вот балансирует он теперь между банкротством и выживанием. Недуги для нынешнего времени обычные: недопоставки, простаивания, малый выпуск продукции, безденежье.

Нелегкие времена и у второго по величине городского предприятия — акционерного общества «Тульма»...

Так несет свою ношу теперь этот древний и юный город, средний возраст жителей которого меньше тридцати. Город со своими заботами и проблемами, но и с надеждой, что не переведется здесь прославленная романовская порода овец, заработают замысленные и ждущие своего часа тутаевские двигатели и храмы засияют прежней красотой...