Из замка сэра Готфрида ко Гробу Господню

«Ясным майским утром выехали мы под звуки горна из ворот замка и взяли курс на Иерусалим. Было нас четверо: двадцатидвухлетняя ирландская девушка Сара Дормон, две лошади и ваш покорный слуга. Перед нами лежал трехтысячемильный путь на юг и восток, путь, пересекавший десять стран. Девятьсот лет назад по этому пути шло едва ли не самое удивительное воинство за всю историю рода людского».

Автор этих строк, знаменитый ирландский путешественник Тим Северин, имел в виду воинов-паломников, зачинателей крестовых походов.

 

 

Всю жизнь он с восторгом думал об этих легендарных рыцарях и их последователях, которые нашивали на свои одежды кресты и шагали вперед, пока их башмаки не превращались в клочки кожи, шатры — в гнилые лохмотья, а лошади — в кляч, не способных нести своих седоков; о людях, совершивших единственный удачный поход в Святую Землю, переживших три года сражений, голода и болезней для того, чтобы в конце пути овладеть Иерусалимом, взяв штурмом стены Священного Города и оставив тем самым неизгладимый след в истории Европы и Ближнего Востока.

В самом начале крестового похода, в 1096 году, десятки знатных особ откликнулись на призыв папы Урбана II освободить святые места из-под ига неверных. Но барды средневековья утверждали, что не было среди них ни одного, способного сравниться с герцогом Готфридом Бульонским.

Из их собственных летописей явствует, что крестоносцы зачастую вели себя как неотесанные кровожадные изуверы. И тем не менее они рисковали жизнью, пустившись в предприятие, которое сулило им лишь нужду и страдания на земле, да еще надежды на отпущение грехов. Подобно многим из них, герцог Готфрид не воротился домой. Он скончался в Иерусалиме и был погребен возле гробницы Христа в храме Гроба Господня.

Мы знаем, что Тим Северин повторил немало легендарных морских путешествий, об этом много писал он сам, об этом рассказывали телевидение и журнал «Вокруг света». Но в 1987 году, когда он решил отправиться по следам сэра Готфрида, ему понадобилась лошадь, да еще и не просто лошадь. Это должен был быть арденский тяжеловоз, уроженец тех мест, где пролегает граница между Францией и Бельгией и стоит замок герцога Готфрида. По существу, тяжеловоз был главным ударным орудием средневековой рати — массивное, устрашающего вида животное вселяло ужас в сердца пехотинцев, которым случалось очутиться на пути сотрясающей землю кавалерийской атаки.

В северной Франции ему удалось отыскать Карти — три четверти тонны безмерной силы и дружелюбного лукавства, — которому суждено было стать любимцем всей Европы. Отвезя Карти домой, в Ирландию, Тим приступил к дрессировке — занятию, в котором был до прискорбия несведущ. По счастью, его молодая односельчанка Сара Дормон ездила на лошадях и пони с того возраста, когда большинство детей обычно становятся обладателями своих первых велосипедов. Сара владела какой-то сверхъестественной способностью: она знала, какая шлея угодит под хвост лошади и какой та выкинет номер, еще за пять минут до того, как об этом узнавало само животное. Эта миниатюрная девушка обладала несколько извращенным чувством юмора и, как оказалось, способностью на лету схватывать любой иностранный язык, впитывая его чуть ли не кожей. Кроме того, ей была совершенно до лампочки вся средневековая история. Первоначально Северин просто договорился, что она поможет ему с Карти недельку-другую, но спустя полтора года, «когда мы, — как пишет ученый,— в палящий июльский зной устало тащились по Иорданской долине, Сара все еще бормотала, что вступать в разговоры со странными незнакомцами — самая большая глупость».

Их конный поход начался во дворе замка Готфрида Бульонского в Бельгии, где местное туристское агентство приветствовало их магнитофонной записью ирландского национального гимна, вслед за чем грянула пушка, и маленькая гнедая кобылка Сары, купленная в Ирландии и нареченная Тайной, в страхе пустилась в галоп. «У этой прекрасно сложенной и в высшей степени дружелюбной лошадки, — замечает Северин, — все было при всем, недоставало самой малости — мозгов».

Карти с его избытком мускулов тоже оказался не подарком. Уже через полмили Тиму стало ясно, что истинное предназначение этой лошади состоит отнюдь не в несении седока. Такое громадное животное могло бы идеально идти под поклажей; его ровная величественная поступь не изменится, сколько на него ни навесь. Но из седока этот грузный аллюр вытрясает все. Когда Карти припечатывал копыто к земле, слышался глухой стук, и позвоночник всадника сотрясался от толчка. У рыцарей Первого Крестового были сменные, более легкие кони на каждый день, которых называли верховыми, и это позволяло высвободить тяжеловозов для вьюков и боя.

Больной и побитый путешественник все же нашел в себе силы посочувствовать тем простофилям, которые отправились в поход, не ведая, что их ждет, и, следовательно, не зная, как им снаряжаться в путь.

«Бедняги скоро загорелись таким пылом, что ни один из них не остановился и не призадумался ни о скудости своих средств, ни о том, разумно ли поступает он, оставляя дом свой, виноградники и поля... Истинные чудеса предстояло увидеть им, такие, при виде которых невозможно было удержаться от смеха: бедняги подковывали своих быков, будто лошадей, впрягали их в двухколесные повозки, на которые сваливали грудой свои скудные пожитки и малых детей, и вели упряжки в поводу», — писал Жильбер Ногентский в хронике XII столетия.

Такой взрыв религиозного рвения было не обуздать. Французская знать начала собирать два войска, итальянская — еще одно, а герцог Готфрид набирал свои отряды в Нидерландах и Германии. Всем им надлежало соединиться в Константинополе. Но многочисленные горстки простого люда отправились в путь еще раньше. Этот беспорядочный бурлящий авангард пронесся по Европе, зачастую занимаясь обыкновенным разбоем и резней рейнских евреев.

Крупнейшая из этих групп, предводительствуемая мятежным проповедником Петером-Отшельником, была едко прозвана «крестьянской крусадой» (От, испанского cruzada — крестовый поход.). В авангарде ее шли всего восемь рыцарей, причем крестьяне двигались быстрее принцев: пестрая гурьба последователей Петера в среднем преодолевала 29 километров в день по пути через Европу, а войско Готфрида всего 24. По словам Северина, на кормление лошадей, их осмотр и чистку каждое утро требовалось тратить три часа. «А пустившись в путь, мы были вынуждены подлаживаться под отупляюще медленный шаг Карти. Этот живой «маятник» так раздражал даже нежную Тайну, что она время от времени подгоняла его укусами. Правда, Карти не обращал на нее внимания: у него был такой высокий болевой порог, что я начал верить в старинные истории о невозмутимых боевых конях, которые покидали поле брани, ощетинившись стрелами, будто подушки для иголок».

Никому не известен точный маршрут сэра Готфрида через современные Бельгию, Люксембург и Германию. Но в Регенсбурге, на берегах Дуная, он вышел с войском на Виа Милитарис — древнюю римскую дорогу, ведущую в Малую Азию. Спустя 900 лет двое новоявленных «крестоносцев» тоже шли вдоль троп римлян, причем Карти всячески укреплял мнение о любых крестоносцах как о погромщиках и мародерах. Неуклюжее животное сочетало огромную силу с неутолимым любопытством, и в итоге не обходилось без ежедневных ушибов и иного ущерба. «В чистенькой и опрятной баварской деревушке мы остановились купить буханку хлеба на обед. Отдав Саре поводья Карти, я вбежал в деревенскую пекарню. Карти попался на глаза железный мусорный бак, привинченный к стене. Таща за собой Сару и Тайну, он подошел к баку и просунул в него свою исполинскую голову в попытке разведать содержимое. Удовлетворив любопытство, он просто-напросто поднял голову, в результате чего бак оторвался от стены, и во все стороны брызнул дождь цементной крошки. На миг бак завис под головой Карти, будто торба, потом с лязгом упал наземь и покатился по улице, раскидывая содержимое. Пристыженные, мы с Сарой выехали из этой некогда блиставшей чистотой деревни, оставив позади усыпанную мусором главную улицу. Я содрогнулся при мысли о том, что происходило, когда несколько сотен тяжеловозов сэра Готфрида вступали в какой-нибудь безмятежный городок».

Оценки общей численности крестоносцев разнятся — от страшно преувеличенной ими самими цифры в несколько сот тысяч человек до 4—5 тысяч конных рыцарей и 30 тысяч пехотинцев. Это более правдоподобная цифра. Но с крестоносцами шло и несметное количество цивильного люда.

В пути было много потерь, особенно высок оказался падеж лошадей. Тяжеловозы не выдерживали тягот и бескормицы, но прежде всего — зноя. «Пока мы ехали по Германии, — пишет Северин, — пожилые фермеры то и дело вылезали из кабин своих тракторов, чтобы потрепать Карти по холке и рассказать нам о тех временах, когда они использовали тяжеловозов в своих хозяйствах. Однако стоило им узнать, в какую даль мы намерены отправиться с нашим «слоном», и они тут же проникались скепсисом. «Он и до Турции не доберется», — предупреждали фермеры.

А в следующей стране, Австрии, один молодой владелец конюшни, который сдавал лошадей напрокат, так влюбился в нашего Карти, что обратился к нам с предложением: «Если вам надо будет где-то приютить его, только дайте знать. Я приеду за ним, где бы он ни был».

Первой препоной на пути герцога Готфрида стало Венгерское королевство. Страной правил король по имени Коломан, военачальник первоклассной армии, способной остановить продвижение Готфрида. Если верить ведущему венгерскому специалисту по исторической географии Дьёрдю Дёрффи, король Коломан был выдающимся мыслителем своего времени. В эпоху суеверий Коломан издал прокламацию, призывавшую народ не тратить время на охоту за ведьмами, поскольку никаких ведьм не существует. И, разумеется, Коломан знал, как поступить с крестоносцами. Боясь, как бы воинство не опустошило его владения, он потребовал в заложники графа Болдуина, брата герцога, а к самой армии пилигримов приставил свою кавалерию, которая и сопровождала паломников до границы.

Тим Северин вспоминает:
«Что до нас, то мы пересекли Венгрию в более дружественной обстановке. «С точки зрения конных походов это — лучшая страна в Европе, — сказал мне один приятель, занимавшийся организацией конных туристских маршрутов в Европе. — Не трудись держаться вьючных троп, иди просто по компасу. Венгры любят лошадей, так что можно ехать напрямик, даже по полям, если надо». Мы поверили ему на слово и были в восторге от того, как нас встречали в деревнях и кооперативах. Обычно к нам выходили с бутылками крепкого венгерского вина. А как знатоки лошадей, венгры, по признанию Сары, могли тягаться с ирландцами.

Безрассудно проехав на Карти от Бельгии до Будапешта, я решил, что усвоил свой урок истории средних веков: пора было доставать где-то верховую лошадь. На конном заводе близ Будапешта Сара выбрала стройного четырнадцатилетнего мерина по кличке Сарча, который прежде ходил под седлом пастуха. Пастух обучил Сарчу нескольким номерам, и тот мог по команде лечь пластом или двигаться на коленках.

«Только этого нам и не хватало, — сухо заметила Сара.— Балаганная лошадь. Карти с его повадками и так уже превратил нас едва ли не в бродячий цирк».

Югославия, во всяком случае, официальная, встретила путешественников прохладнее, чем Венгрия. «В Югославии нет возможностей для обслуживания конных туристов, — такой краткий ответ из Белграда получил Тим на свой запрос. — Предлагаем вам прервать поездку». Но неустрашимые путешественники проявили упорство, и вновь лошади обеспечили им гостеприимство и поддержку. Югославские селяне тепло принимали ирландцев везде, куда бы те ни приезжали.

В конце июля, почти через три месяца после начала путешествия, юго-восток Европы поразил зной, и они едва не потеряли Карти. Однажды он свалился от жары, и пришлось лихорадочно остужать его, окатывая водой из ведер. Спустя шесть часов конь пришел в себя, но стало ясно, что Карти не доберется до Иерусалима.

«На болгарской границе нас встретила многочисленная депутация, организованная Теодором Троевым, болгарским участником моего «Путешествия. Улисса». Вперед выступил местный историк со свитком пергамента в руках. Это была современная версия приветственного письма Алексия, византийского императора Константинополя, отправленного им сэру Готфриду. Восточный христианин Алексий и дал толчок крестовому походу, попросив у папы Урбана II помощи в борьбе против турок-мусульман».

Однако Тайну занимала не история, а муки голода. Последние дни в Югославии Тим и Сара ехали по местности со скудной растительностью, и лошади изголодались. Едва историк начал свою речь, Тайна углядела двух болгарских девушек в национальных костюмах, с букетами цветов в руках. Тайна бочком подобралась к ароматной закуске. Не желая отставать, Карти мелкими шажками двинулся вперед и поставил свое огромное копыто на ногу злосчастного оратора. Прикованный к месту и багровый от конфуза, тот мужественно дочитал документ до конца.

«Благодаря Теодору наше путешествие по Болгарии проходило в роскоши, достойной сэра Готфрида. Впереди ехал «джип», который вез корм для лошадей; на наши привалы регулярно наведывались ветеринары и осматривали животных. Отдохнувшие и избалованные заботой, мы наконец покинули Болгарию и, вступив в Турцию, взяли курс на Стамбул, древний Константинополь».

«О, как величествен и прекрасен град Константинополь! Сколько здесь храмов и дворцов, воздвигнутых с дивным искусством... Утомительно одно перечисление всевозможных здешних богатств, злата, серебра, священных реликвий». Так воспевал город Фульхер из Шартра, капеллан, шедший с крестоносцами из Северной Франции. Однако Константинополь принял франков (как обычно называли это воинство) без особого воодушевления. Принцесса Анна, девочка-подросток, дочь императора Алексия, упоминала в своих мемуарах об их «непостоянном и изменчивом нраве». Она писала, что крестоносцы всегда «с разинутыми ртами смотрели на деньги». Опасаясь, что четыре войска, соединившись перед стенами города, могут разграбить его столицу, император Алексий быстро переправил их через Босфор в Малую Азию.

Попав в Анатолию, объединенное войско вторглось на земли турок-сельджуков. За два месяца до прибытия Готфрида в Константинополь, за Мраморным морем, на старой римской дороге, ведущей через поросшие соснами горы, в пасмурный октябрьский день 1096 года попало в засаду крестьянское войско Петера-Отшельника, которое было почти полностью вырезано. В одном отчете об этом сражении говорится, что турки преследовали объятых ужасом крестьян до их лагеря, где, «входя в шатры, они зарубали монахов, старух, младенцев, людей всех возрастов». Правда, сам Петер сумел избежать заклания.

Проходя мимо места резни, крестоносцы и отряд войск императора осадили укрепленный турецкий город Никея, нынешний Изник. История свидетельствует, что во время осады громадный турецкий воин бегал по крепостным стенам и метал в осаждающих камни, сея смерть в их рядах. В конце концов Готфрид самолично взял в руки лук и одной метко пущенной стрелой свалил гиганта.

Через 45 дней Никея пала, однако вовсе не благодаря штурму. Защитники города вступили в тайный сговор с послом Алексия и сдали крепость императорским войскам, а не крестоносцам. Измотанные паломники испытали горькое разочарование. Им были нужны золото и другие ценности, чтобы оплатить дальнейший поход в Иерусалим, и они надеялись поживиться в Никее. Алексий снабдил предводителей богатыми дарами, но рядовых даже не впустил в город, разве что мелкими группами. Они чувствовали себя подло обманутыми. Один из священников, Раймонд из Агильяра, писал об Алексии: «И пока они живы, люди будут проклинать его и клеймить как предателя».

Тим с Сарой направились в глубь страны. Однажды они обнаружили, что путь им перекрыл камнепад в узком ущелье. Перебираясь через него, они очутились на козьих тропах, петлявших по каменистым осыпям. Жаль, что в этот миг немецкие фермеры не видели Карти. Грузное, неуклюжее на вид животное оказалось на удивление ловким. Карти осторожно ставил копыта на тропу, которая едва ли была шире самих копыт. Когда земля осыпалась под его тяжестью, он не пугался, а просто выпрямлял ноги, удерживал равновесие и буквально скользил вниз вместе с кусками сланца, будто лыжник.

Вскоре путешествие прервалось. Оставив лошадей на ферме своих турецких друзей, Тим и Сара вернулись на зиму в Ирландию. Карти был с почестями освобожден от дальнейшего участия в походе. Он мужественно прошел 2000 миль и добрался до Турции, но Тиму не хотелось, чтобы Карти постигла скорбная участь его пращуров, павших от зноя и изнеможения в турецкой пустыне. Их австрийский друг, верный слову, забрал Карти и отвез в Венский лес, где его затем с гордостью показывали зрителям как «лошадь, которая была в крестовом походе».

На смену Карти пришел горный вьючный пони по кличке Зиппи, который был примерно втрое меньше своего предшественника. У Зиппи был неизменно лукавый вид, который наверняка принес бы ему «Оскара», если б тот присуждался вьючным пони. Он умел притворяться усталым, перегруженным и недокормленным, а сам тем временем замышлял коварный побег, и, когда убегал, Сарча и Тайна оставались далеко позади. В конце долгого трудного дня Зиппи ложился на бок и судорожно дрыгал ногами. По словам Сары, это были классические симптомы дохнущей лошади. Похоже, Зиппи был знаком с руководством для ветеринаров.

В апреле, когда стаял снег, но еще не началось летнее пекло, Тим, Сара и три лошади вновь пустились в путь по Анатолии. Дорога проходила недалеко от древних руин Дорилеума, где крестоносцы дали решающее сражение, едва не ставшее роковым. Турки прижали их передовой отряд к болоту и принялись атаковать волна за волной, бросая в бой конных лучников.

«Все мы, — писал Фульхер из Шартра, — сбились в кучку, подобно овцам в гурте, и дрожали от ужаса». К Готфриду отправили гонца, и он, оставив пехоту, бросился со своими рыцарями на выручку, благо что войско стояло неподалеку. Кавалерия франков ударила в лоб. «Внезапно, — с огромным облегчением пишет Фульхер, — мы увидели спины турок, обратившихся в бегство». С этого момента и впредь все противники, будь то турки или арабы, крайне неохотно вступали в открытый бой с сокрушительной тяжелой конницей крестоносцев.

Но главным их врагом были пустынные и суровые глубинные районы Турции. Отступая, турки засыпали колодцы и уничтожали урожай. Войско шло по разоренной земле в летний зной.

«Мы безмерно страдали от голода и жажды, — записал один из рыцарей, — и не находили никакой пищи, кроме колючек, которые мы собирали и растирали в ладонях, На такой еде мы влачили довольно жалкое существование, но не умирали, а вот большинство лошадей мы потеряли, и многим рыцарям пришлось продолжать поход уже как пехотинцам».

У Тима Северина впечатления были иными:
«Благодаря орошению большая часть турецкой пустыни превратилась в море буйной пшеницы, и в каждой деревне нас с Сарой встречали в полном соответствии с турецким кодексом гостеприимства. Наших лошадей неизменно кормили и поили, а нас селили не иначе как в доме сельского старосты или в деревенской гостинице». «Почему вы пустились в такое трудное путешествие?» — обычно спрашивали нас, и мы отвечали так, что крестьяне-мусульмане сразу все понимали: «Мы совершаем паломничество в священный город Иерусалим».

Сразу же за городом Кайсери крестоносцы свернули на юго-восток, чтобы пересечь хребет Тавр. Они шли этим путем осенью 1097 года. Близилась зима, они были в дороге уже год, а до Иерусалима еще идти и идти. Что же влекло их вперед? Жажда добычи, как утверждали многие историки? Мечта об империи? В этих холодных горах и то и другое казалось чем-то мелким и незначительным. Должно быть, вера — вот что побуждало крестоносцев плестись дальше, устало передвигая ногами.

У Антиохии крестоносцы застряли на год с лишним. Они осадили город, но укрепления оказались неприступными. Провизия кончилась. Самые бедные из паломников были вынуждены довольствоваться непереваренными зернами, извлекаемыми из помета животных, и в лагере свирепствовала бубонная чума.

Наконец удалось подкупить командира одной из антиохийских бойниц, и тот предательски пропустил через крепостной вал горстку рыцарей, которые проникли в город и открыли ворота. Крестоносцы хлынули в крепость, предав огню и мечу все ее население. Их, в свою очередь, осадило внезапно подтянувшееся турецкое войско. Оно шло на выручку Антиохии, но немного опоздало с прибытием.

Боевой, — дух христиан настолько упал, что истощенные солдаты отказались нести дозорную службу на стенах. Затем один из паломников объявил, что ему было видение: священное копье — орудие, которым был пронзен бок распятого Христа,— якобы зарыто в землю под полом городского храма. «Копье» выкопали, и крестоносцы пошли с ним в последнюю отчаянную атаку на турецкое войско. Кольцо осады было прорвано.

Теперь, когда их отделяло от Иерусалима всего 600 километров, предводителей крестоносцев, видимо, больше интересовал захват городов и добыча, нежели сам Священный Город. Но в конце концов паломники из простонародья пригрозили бунтом и заставили своих предводителей продолжать поход.

Последний отрезок пути крестоносцев — от Антиохии до Иерусалима — пролегал вдоль Средиземноморского побережья через Сирию. Здесь, под сенью замка крестоносца, который некогда охранял военную дорогу, Тим Северин спросил сирийского школьного учителя, что он рассказывает своим ученикам об этом и подобных ему свидетельствах чужеземного присутствия.

«Я говорю, что это была всего лишь одна из разновидностей колониализма», — отвечал он.

«Ну как вы сами к этому относитесь?» — настаивал ирландец.

Учитель лишь пожал плечами: «Так же, как вы — к замкам, оставленным в Испании маврами. История не стоит на месте и оставляет свои памятники в прошлом».

Не желая вступать в раздираемый войной Ливан, Тим и Сара свернули в глубь страны и пошли к Иерусалиму через Иорданию, по старой караванной тропе. Здесь им довелось пережить то же, что и крестоносцам: 42 градуса жары в тени (хотя какая тень на открытой дороге?); отчаянную нехватку корма для лошадей. Путешественники больше не могли ехать на ослабевших животных и были вынуждены шагать рядом с ними.

Иорданцы и израильтяне дали им специальное разрешение на переход через реку Иордан по историческому мосту Алленби. «В последний вечер! мы видели из нашего лагеря огни Иерусалима. Они сияли на иудейских холмах прямо против нас».

Наутро в удушливом мареве путники повели своих лошадей мимо стоявших группами солдат, нескольких контрольно-пропускных пунктов, мимо минного поля и противотанкового рва, охранявшего передовые израильские позиции. Все это не слишком отличалось от рвов и дозорных башен во времена крестоносцев.

Когда 7 июня 1099 года паломники заметили стены Иерусалима, сознание того, что цель достигнута, и: непосильное напряжение, должно быть, почти свели их с ума. У одних по лицу текли слезы, другие преклоняли колена и лобызали пыльную дорогу. Их религиозного пыла достало бы, чтобы немедленно ринуться на штурм твердыни неверных, но у них не было снаряжения. А какой-то отшельник на Оливковой горе увещевал их идти на приступ без промедления.

«Бог всемогущ,— заявил отшельник. — Будь на то его воля, он бы штурмовал стены, имея одну-единственную лестницу». 13 июня крестоносцы ринулись в бой с таким ожесточением, что смели бы с лица земли защитников города, египтян-фатимидов, которые сами захватили его всего годом ранее, но у них не хватало лестниц. Ведший христиан рыцарь рухнул со стены: ему отсекли кисть руки.

Больше трех недель ждало воинство окончания постройки двух гигантских осадных башен. Герцог Готфрид сам возглавил штурм. 15 июля башня, в которой он ехал, была подведена к самому уязвимому участку иерусалимской стены. На высоте крепостных стен из башни перебросили балки, и получился мостик, по которому бросились первые рыцари.

Даже их закаленных помощников потрясла ужасная резня, которая началась, едва обезумевшие крестоносцы ворвались в город. Они рыскали по улицам, кровожадно вымещая на его жителях зло, накопленное за три трудных года странствий. «Это было невиданное и неслыханное избиение язычников, — с грустью вспоминает один из рыцарей. — Едва ли не весь город был завален их мертвыми телами». В храме, ставшем последним оплотом мусульман, по словам рыцаря, «кровь их лилась ручьем».

«Мемориальная доска в стене Старого Города отмечает то место, где рыцари Готфрида проделали брешь в укреплениях сарацинов. Оно совсем рядом с Воротами Ирода, в которые спустя 889 лет вошли мы с Сарой, ведя под уздцы наших коней. Мы пробирались узкими улочками города мимо мелочных торговцев и рядов маленьких лавчонок. Я уверен, что средневековые паломники сразу узнали бы этих продавцов сувениров, сующих под нос прохожим лотки с товаром и предлагающих свои услуги».

Местом последнего упокоения герцога Готфрида стала церковь Гроба Господня. Когда его избрали правителем побежденного города, он взял себе скромный титул защитника гробницы Христа. Спустя год он скончался в Священном Городе от лихорадки: тяготы долгого путешествия непоправимо подорвали его здоровье.

Большая часть храма Святого Гроба была уничтожена пожаром в 1808 году, и усыпальницы Готфрида больше нет. В эпитафии, выбитой на надгробном камне, сообщалось, что здесь покоится «славный Готфрид Бульонский, который завоевал всю эту страну во имя христианской веры».

Предыдущим летом, когда Тим с Сарой проезжали через маленькую болгарскую деревушку, из какого-то дома вышла хромая старушка в черном платье. Она вложила в ладонь Тима три мелкие монетки и попросила: «Оставьте их у гроба Христа».

«И вот, много месяцев спустя, я пригибаюсь, чтобы войти в маленькую часовню при церкви Святого Гроба, и бросаю эти монетки в ящичек для пожертвований. Наше путешествие наконец завершено».

Лежа на смертном одре в Иерусалиме, герцог Готфрид призвал к себе одного из рыцарей и подал ему небольшую шкатулку, велев отвезти ее в Бельгию и открыть по прибытии в его замок.

Рыцарь исполнил просьбу. Стоя на крепостной стене, он открыл шкатулку и увидел внутри горсть семян. Их унесло ветром, и они упали вниз, во двор замка, в трещины между громадными каменными плитами.

Каждый Год в июле здесь расцветают маленькие гвоздики, подобные бледным и нежным цветам далёкого Иерусалима.