Привидению нужно отомстить

В прошлом номере читатели познакомились с экспедицией Леонида Круглова к племени комбаев, живущем на острове Новая Гвинея. Леонид Круглов — член Русского Географического общества — осуществляет обширную программу «Диалог со всем миром», цель которой — снять фильмы о людях и природе не тронутых цивилизацией земель, а также собрать этнографические коллекции для Российской Академии наук. Все экспедиции спонсирует «Диалог-банк».

Сегодня мы предлагаем описание еще одного путешествия — к горным племенам, живущим на территории государства Папуа-Новая Гвинея, в долине Балием. В составе экспедиции были те же люди, которые путешествовали к племени комбаев: Леонид Круглов, руководитель экспедиции; Андрей Новоселов, режиссер; Александр Белоусов и Михаил Кричман, операторы.

 

 

На извивающейся, как змея, лиане сидела маленькая блестящая птичка, похожая на елочную игрушку. Кругленькая, размерами с воробья, но только безумной расцветки. Темно-кирпичного цвета спинка. Крылья темно-синие, со стальным отливом. Такая быстрая, что пропадает иногда прямо на глазах, чтобы тут же оказаться на расстоянии полуметра. Глазки-бусинки. Я залюбовался. Птичка чирикнула.

Петрус, наш провожатый из племени дани, который шел рядом, резко взмахнул рукой... и вот уже птичка трепыхается в его кулаке. Я не успел ничего сообразить, а Петрус уже обдирал с птички перья для своих украшений.

Петрус вел нас смотреть мумию. Это настоящая удача: очень немногим путешественникам удается увидеть папуасскую мумию. В наше время секрет мумифицирования просто утрачен. Во всей долине Балием известно всего три мумии. Самой древней — 550 лет. Мумия из деревни Помо, куда мы идем, помоложе — ей около трехсот пятидесяти. Ее не показывают чужакам, и даже сейчас, пробираясь вслед за Петрусом через тесные джунгли, я не уверен, что ее покажут мне.

Но интуиция подсказывала, что скорее я все же ее увижу... Я представил заинтересованные лица коллег в Академии наук и в Географическом обществе, когда принесу им фотографии...

Да, журнал... Я вдруг вспомнил о сегодняшнем происшествии. Пропал куда-то взятый мной номер московского журнала, где опубликовали большую подборку моих слайдов, сделанных в разных экзотических местах. Там были и женщины из влажных джунглей Амазонки, и мужчина из африканского племени карамоджа (это одни из самых высоких людей на свете), и, кстати, один парень из здешних мест. В прошлый свой приезд на остров я снимал его на рынке Вамены и, насколько запомнил, он живет где-то тут. Может быть, буквально в какой-нибудь из соседних деревень. И, чем черт не шутит, может быть, и в деревне Помо. Вот было бы здорово встретить его снова и подарить ему журнал!

Всякий раз, выбираясь из гостеприимной деревни Миагемы в другие места долины Балием, я тащил с собой в рюкзаке журнал. Но сегодня он куда-то пропал. Неужели утащил кто-то из папуасов? Наверное, вся деревня уже листает журнал и больше радуется не портрету местного парня, а снимкам африканских львов на другой странице... Попросив Анджея, Мишу и Джона, нашего гида и переводчика, хорошенько поискать журнал по всей деревне, мы с Сашей двинулись в путь. Вдвоем — нам объяснили, что большую делегацию в деревне Помо могут и не принять.

Прославленного журналом папуаса в деревне Помо мы не увидели. Здесь почти не было молодежи — последние несколько лет деревня медленно угасала. Нас встретили лишь глубокие старики. Может быть, кто-нибудь из них все-таки помнит секрет мумифицирования?
Наш разговор — он шел на индонезийском — напоминал короткие ответы и вопросы на пресс-конференции.

— Из чьих тел люди племени дани делали мумии?
— Только из тел самых почетных членов клана. Отважный воин или отец большого семейства...
— Как проходило мумифицирование?
— После смерти и обряда поминовения тело обкладывали особыми травами и коптили несколько дней, поливая при этом отварами растений. Рецепт приготовления отваров давно потерян...
— Затем мумию куда-то прятали?
— Нет, она была на виду. Мумия оставалась членом общины. К ней приходили за советом, рассказывали о своих проблемах, обязательно выносили на все праздники, кормили и ухаживали...
— А сейчас мумия помогает деревне?
— Да. Когда души умерших бывают чем-нибудь недовольны, они приходят к людям, громко кричат им ночью в ухо или роняют вещи. Ходят по хижинам... Но в деревнях, где есть мумия, этого не бывает.
— Мумия не пускает в вашу деревню привидений?
— В других деревнях есть привидения, а у нас нет.

Я уже два часа провел за беседой со стариками племени, а они все еще не спешили показывать нам мумию. Потому что если мы плохие люди, то можем очень сильно навредить ей...
Я думал, разговор уже подходит к концу, но тут меня стали спрашивать, как выглядит остров Россия.

— Большой, — задумался я, — с одной стороны очень жарко, с другой очень холодно... Много разных зверей...
— Скажи, что есть одна знаменитая мумия вождя, лежит на главной площади, — Саша впервые за два часа открыл рот. — Но она существенно моложе мумий дани...
Тогда один из стариков поднялся и ушел в хижину мужчин. Мы едва успели установить камеру, как он показался в полукруглом отверстии-выходе.

Он очень бережно держал на руках своего прапрадеда. Его мумифицировали в сидячем положении, ноги почти касались подбородка. Шапочка с перьями и котека — фаллокрипт — тоже были 350-летнего возраста.

Мумию посадили на специальное возвышение. Хранитель мумии стал с одной стороны, а другой старик — с противоположной. Так они и стояли, как почетный караул все время, пока мы снимали.

Четыре часа ходьбы до Помо, четыре часа там, четыре часа обратно да все по жаре... Мы думали, что, вернувшись «домой», в деревню Миагему, сразу завалимся спать.
Не тут-то было.

Деревня была в необычайном возбуждении. Папуасы, потрясая копьями, танцевали и пели около входа. Группа детей шумно возилась за оградой. Женщины, ни на секунду не замолкая, что-то обсуждали.
— Война! — встретил нас горячим шепотом Миша.

У меня замерло сердце. Воочию увидеть, как воюют в Папуа — Новой Гвинее... Но ведь для наших друзей-папуасов это реальное испытание, и могут быть жертвы... Да и мы сами подвергаемся опасности...
— Джон утверждает, что они нас не тронут, — словно догадавшись, о чем я думаю, сказал Миша.
— Не война, а битва, — поправил я и себя, и своих товарищей.

В состоянии войны два враждующих клана дани (или дани и соседние племена, например, ял и) могут находиться несколько лет и даже десятилетий. Это не мешает их «мирному сосуществованию». Люди из враждующих лагерей могут встречаться в лесу и даже иногда ходить друг к другу в гости -во время, свободное от боевых действий.

— Есть две основных формы ведения войны, — решил я объяснить Мише и Анджею ситуацию, в которой мы так неожиданно оказались, — набеги и битвы... Набег — это короткий необъявленный поход с целью убить человека у противника или, во всяком случае, украсть свинью.
— Равноценная замена, ничего не скажешь, — пробормотал Кричман.
— А битва, — продолжал я. — Битва... она и есть битва. Я, честно сказать, никогда не видел. В любом случае мы должны подготовить аппаратуру к съемкам...
— А из-за чего возникают войны? — спросил Анджей. — Места им, что ли, не хватает?
— Иногда из-за места, — кивнул я, — когда одно племя разбивает огороды на нейтральной территории. Но чаще дани воюют из-за привидений...
Миша и Анджей переглянулись.
— Да, из-за привидений, подтвердил я. — Если человек погиб на войне, у него появляется неприкаянное привидение. Бродит ночью по деревне, бьет посуду...
— Как незахороненный покойник, — сказал Анджей.
— Ну, вроде того. Только чтобы привидение перестало портить живым людям нервы, нужно не только покойника захоронить. Нужно произвести нового покойника — убить врага. Но и у того появится неотомщенное привидение и будет бродить уже по вражеской деревне, требуя ответной жертвы...
— Привидение на привидение, человека на человека, — прокомментировал Кричман. — Но так может продолжаться бесконечно...
— Иногда это и продолжается десятилетиями, — подтвердил я. — Кланы могут редко сходиться на битву, но они всегда помнят о такой возможности.
Взгляд мой упал на порог нашей хижины — там валялся номер журнала.
— Ага, нашелся! — обрадовался я. — Подкинули, — сообщил Кричман, — там страница вырвана.
Я быстро открыл номер. Была вырвана страница с фотографией местного парня. Я вспомнил его имя — Гон Аа.

Клич йокоика, кукующего голубя, разнесся над долиной рано-рано утром. Ребята еще спали. Я вылез из-под москитной сетки, выполз из хижины...
Снова тот же звук — резкий, пронзительный крик. Мурашки по коже.
Это кричит не голубь. Это кричит человек, подражающий голосу птицы. Этот клич — вестник войны. Этот клич сообщает, где произойдет битва и где будет проходить линия фронта.

Солнце еще только начало разгонять ночную мглу. По деревне уже бродили папуасы с решительными выражениями лиц. С решительными выражениями и с... И с великолепными военными узорами!

Очень важно при подготовке к битве нарисовать на лице правильный боевой узор. Самый подходящий сегодня цвет красный. Цвет войны и агрессии. Замысловатые знаки на лбу, щеках, носу...

Все новые папуасы — раскрашенные и нет, уже обвешанные оружием и пестрыми боевыми перьями и еще нет — выходили из хижин.
Вот трое уже наряженных к бою папуасов устроили прямо у входа в мужскую хижину страстный ритуальный танец...

Вот на противоположном краю деревни кто-то запел боевую песню...
Озабоченно прошел папуас, изрыгая какие-то резкие уверенные команды. За ним бежал целый выводок детишек.

— Пацанов-то куда? — раздался сзади голос Миши. — Тоже на войну.
Я обернулся. Вся наша команда уже выползла из хижины. Саша выволакивал аппаратуру, сегодня нам предстояло много работы. Анджей и Миша во все глаза наблюдали за праздничными сборами. Это и впрямь было похоже на праздник — яркий, красочный, веселый. В жестах и криках папуасов слышалось радостное возбуждение.

На нас никто не обращал внимания. Все были заняты своим делом.
Подошел Джон, сказал, что если мы хотим сделать хорошую съемку, имеет смысл уже выдвигаться на поле битвы.

— И занимать места в первом ряду, — добавил я. — Давайте, мужики, готовим технику... Присоединяйтесь к Саше.
Нами овладело то же самое радостное возбуждение, что и у готовящихся к битве дани. Кричман бормотал себе под нос, что он теперь военный корреспондент.

На выходе из деревни мы столкнулись с двумя спокойными папуасами, которые, не принимая участия во всеобщей суете, шли куда-то с палками-копалками в руках.

— Не все мужчины принимают участие в битве. Некоторые всегда идут на войну, некоторые, наоборот, никогда, — пояснил Джон. —Никто из вождей не властен заставить человека взять копье. Эти дани считают, что важнее работать в поле, чем воевать, и никто не может им в этом препятствовать.

«Наши» дани и их враги яли расположились по двум краям большого поля, метрах в ста напротив друг друга.
Яли — горное племя, живущее по-соседству, извечные враги дани — раскрашены ярче. Совсем как райские птицы. На воинах болтаются сделанные из раковин «кольчуги». Котеки у яли другой формы и большего размера.

Мы заняли место на высоком пригорке. Почти тут же мимо нас протопал небольшой отряд врагов «наших» дани. Увидев европейцев с непонятной аппаратурой, соперники-яли оживленно загалдели, обсуждая наше присутствие, но не остановились и признаков беспокойства не проявили. Им было не до нас. В этом удивительном краю каждый занят своим делом. Хочешь — воюй, хочешь — смотри, хочешь — иди на поле с палкой-копалкой...

— Миша, ты сейчас камеру пополам переломишь, раздался спокойный голос Саши.
Я посмотрел на Кричмана: увидев врагов, он вцепился в видеокамеру мертвой хваткой. Будто бы папуасы собрались отнимать у него орудие производства.
А туман уже рассеялся над долиной Балием.
И два враждующих племени двинулись навстречу друг другу...

У страха глаза велики. Два противоборствующих лагеря сделали навстречу друг другу лишь несколько шагов и остановились.
Из каждого лагеря вперед выбежало по нескольку человек. В течение десяти примерно минут «наши» выкрикивали оскорбления, боевые кличи, потрясали своим оружием и головными уборами из перьев. Особенно старался наш приятель Сун, любивший вечерами посидеть с нами у одного очага.

Привыкнув к ситуации и прислушавшись, я понял, что кличи и оскорбления носят персональный характер. Люди из соседних поселений знают друг друга и теперь, выйдя на поле брани, они упражняются в остроумии по отношению к своим знакомцам...

В рядах «наших» дани вдруг раздался дружный смех.
— Сун сказал яли-врагу, что уже договорился с духами, что убьет его сегодня. А тело съедят свиньи... — пояснил Джон.
— Остроумно, ничего не скажешь, — пробормотал Кричман мне в ухо.
Я не ответил. Я узнал яли, к которому обращался Сун. Это был тот самый парень, которого я в прошлом году фотографировал в Вамене и чья фотография пропала вчера из журнала...

Стороны уже приблизились на расстояние выстрела из лука, и началась настоящая битва. Вообще, в битвах папуасы используют два вида оружия: лук и копья. Мужчина выбирает то или другое в зависимости от личных предпочтений. У копьеносцев обычно бывает длинное, прекрасно обработанное копье и часто пара не столь совершенных коротких копий. Лучники несут короткий лук и пригоршню стрел, заостренных и зазубренных.

Вот и первые стрелы взлетели в воздух, блеснув на солнце, словно маленькие молнии, и упали метрах в десяти-двадцати от стрелявших.
— Почему они так блестят? — удивился Анджей.
— Они смазаны грязным свиным салом, — пояснил Джон, — чтобы вызывать инфекцию...
— Надо же, какие злодеи... — снова удивился Анджей. — Никогда бы не подумал, что наши мирные папуасы желают соседям заражения крови...

Скоро, однако, стало понятно, что первое впечатление о кровожадности дани в битве сильно преувеличено. Стрела летит недалеко и тихо, от нее очень легко увернуться. Как и от короткого копья. А длинные копья участники битвы не бросали, сохраняя, наверное, для ближнего боя.

Миша и Саша не отрывались от видеокамер. Саша даже сполз с возвышения и разместился чуть ли не на краю поля брани.
Завораживающее это зрелище — битва папуасов. Странный массовый танец, который исполняют друг перед другом большие группы вооруженных людей. Линия фронта непрерывно меняется, передвигаясь взад и вперед, по мере того, как одна или другая сторона переходит в атаку. Конфигурация ее также меняется, поскольку воины то выходят вперед на некоторое время, чтобы вступить в борьбу, то отходят назад, чтобы отдохнуть. Те, кто находится на передней линии, должны постоянно быть начеку, чтобы не стать слишком легкой добычей для стрел.

Саша вновь оказался рядом с нами на холмике, захотел сменить ракурс.
— Почему у стрел нет оперений? — спросил он. — Так они летели бы дальше.
— Только не вздумай спрашивать об этом у папуасов, — предостерег я. — Может быть, они просто не догадываются...
— А почему они никогда не выпускают стрелы залпами, а только по одной? — снова спросил Саша. — От залпа увернуться нельзя, а от одной — запросто...
— Ты и этого им не говори, — испугался я, — научишь еще их воевать по всем правилам...

Саша покачал головой. Он не поверил, что папуасы не догадываются, что воевать можно более эффективно.
Саша, конечно, был прав. Дело в том, что убийство в папуасской битве не является главной целью. Люди, конечно, гибнут, война есть война. Но убийство не должно затмевать ритуального характера войны. Битва это не только битва, по и танец, адресованный привидениям, духам, всему мирозданию. Ритуал, призванный поддерживать круговорот жизни. Язык, на котором говорят с духами и привидениями...

— Это у них форма общения такая, — вынырнувший откуда-то Анджей словно прочел мои мысли.
«Общение» тем временем приняло более жесткий характер. Почти рядом с нами пронесли двух раненых. Войска сблизились настолько, что даже от медленно летящих стрел уже трудно было увернуться.

На поле стало существенно меньше воинов. Мальчишки лет восьми-десяти, которые в начале битвы шли рядом с воинами и помогали им нести оружие, теперь отошли в сторонку. То же самое сделали пожилые дани. Некоторое время они прыгали по полю с оружием, но утомились и стояли теперь на линии тыла, наблюдая борьбу и выкрикивая слова одобрения.

В битве остались ее главные участники: молодые мужчины лет от 15 до 30. По телам и лицам многих из них уже текла кровь. Пострадавшие зализывали раны, прикладывали любую зелень, какая попадалась под руку. Или уходили в деревню, чтобы там уже лечить рану специальными травами.

В самом центре битвы я вдруг заметил Суна. Он по-прежнему находился рядом со знакомым мне папуасом Гон Аа, чье фото пропало из журнала. Мгновением раньше Гон Аа получил ранение стрелой в грудь, упал на колени, а Сун налетал на него, высоко размахивая длинным копьем...

Я зажмурился. Сцену смерти Гон Аа зафиксируют бесстрастные видеокамеры. А мне стало как-то не по себе: я искал этого парня, чтобы сделать ему подарок, а нашел, чтобы увидеть его кончину...
Ситуация на поле в этот момент решительно изменилась. Соперник неожиданно большими силами пошел вперед, и «наши» дани потеснились к своему краю поля.

Группа противника взбежала и на наш холм, мы вдруг оказались среди приплясывающих разгоряченных людей с воинственно окрашенными лицами, которые потрясали копьями и издавали боевые кличи... Я заметил, что Миша побледнел, а Джон опустил руку в карман.

Но противник, разгоряченный битвой, вовсе не собирался на нас нападать. Наш испуг очень развеселил яли, и вообще они восприняли все происходящее как грандиозную шутку. «Эй! Пойдемте жить с нами, нечего вам оставаться с этими людьми», — кричали они и показывали руками, что надо сворачивать аппаратуру и уносить в их деревню.

Тут прямо перед моими глазами, в полуметре от лица, пролетела стрела. Я отпрянул: рядом упала другая.
— По своим артиллерия бьет, — начал было Анджей, но тут же затих: еще одна стрела разорвала ему штанину и оставила на ноге глубокий кровавый рубец.

Я вытащил предусмотрительно заготовленный пузырек с йодом и вылил его почти целиком на ногу Анджея. На стрелу он среагировал спокойно, а тут буквально взвыл от боли...
Яли бросились вдруг врассыпную. Я оглянулся: на холм вбегал целый отряд «наших» во главе с Петрусом.

Четыре или пять часов продолжался этот странный кровавый танец. Ряды воюющих продолжали сокращаться. Кто-то просто уходил домой, навоевавшись, кто-то убегал зализывать рану, кого-то уносили с поля. В последних случаях битва на том участке, откуда эвакуировали раненого, временно прекращалась. Дожидаясь окончания эвакуации, папуасы стояли друг напротив друга и вели бурную словесную перепалку.

Саша увел в деревню хромающего Анджея. Миша снимал последние кадры, у него заканчивалась пленка. На поле брани оставались самые стойкие, человек по десять-пятнадцать с обеих сторон. Они уже расстреляли все свои стрелы, сломали или потеряли почти все копья. Они уже больше просто танцевали друг перед другом, чем пытались атаковать.

И тут пошел дождь. Небо, целый день медленно набухавшее серым, достигло цвета свинца и наконец лопнуло. Вода буквально хлынула на поле битвы. Вояки в последний раз окатили друг друга набором угроз и ругательств и бросились по домам.