Четвертый полюс одинокого странника

Я думал встретиться с Федором Конюховым еще в начале этого года в чилийском портовом городке Талькауано. Учебный барк «Крузенштерн», на котором я тогда ходил специальным корреспондентом «Вокруг света», зашел туда 9 января этого года — согласно рейсовому расписанию кругосветного плавания. Попутно, как было условлено заранее, нам предстояло взять на борт Федора — к тому времени он должен был завершить свою одиночную антарктическую эпопею — и доставить его во Владивосток.

Однако в назначенное время и место встречи Федор не прибыл. Сотрудники Российского посольства в Чили — они, кстати, следили, как могли, за его передвижением по ледовому континенту, — посетив однажды барк, сказали, что Конюхов, мол, завяз где-то на полпути к Южному полюсу — то ли лыжи сломались, то ли в трещину провалился, то ли продукты вышли.

 

 

Другими словами, он как будто все еще там — в Антарктиде. Во всяком случае, более точными сведениями они не располагали.

Так и не дождавшись Федора и толком не узнав, что же с ним случилось на самом деле, мы подняли паруса, и «Крузенштерн» устремился дальше — в Тихий океан, гонимый неумолимо-жестким графиком кругосветной плавательной практики...

Увиделся я с Федором лишь спустя полгода в Москве — в мастерской его друга, художника Виктора Мельничука.

...Мы сидим в окружении живописных холстов — самый что ни на есть подходящий антураж, если учесть, что сам Конюхов тоже художник, — попиваем чай и вспоминаем недавнее прошлое.

Между делом пересказываю Федору слухи, дошедшие до меня тогда в Чили...

— Да уж, — смеется Федор, — представляю себе, что обо мне говорили. Ведь связь с Большой землей, сам понимаешь, была не ахти какая. Вот и вышло — я передал с маршрута одно, а там, на другом конце, может, чего-то недопоняли... — И, чуть помедлив, признается: — Хотя, если честно, как раз на полпути к полюсу была у меня коварная мысль — все бросить, к черту, и вызвать по рации спасателей...

Однако спасателей он все же не вызвал — и, пересилив сомнения и усталость, через месяц более или менее благополучно дошел до полюса — Южного, — ставшего в его жизни четвертым.

Почему четвертым? Да потому, что, помимо двух географических полюсов, существуют, как считают люди странствующие, еще два: Эверест — к нему, точно магнитом, тянет завоевателей поднебесных пиков — и мыс Горн — обогнуть его мечтает любой настоящий моряк.

До поры до времени в послужном списке Конюхова числились только три «высоты»: Северный полюс, Эверест и мыс Горн. Непокоренной оставалась четвертая...

Итак, в конце октября прошлого года в Пунта-Аренас, самый южный городок Чили, расположенный на северо-западном берегу Магелланова пролива, прибыли четверо сильнейших в мире путешественников-одиночек, покоривших в разное время кто Северный полюс, кто Эверест: англичане Дэвид Адаме и Уильям Роджерс, норвежец Борг Осланд и поляк Марек Каминский. Чуть погодя к ним присоединился наш соотечественник Федор Конюхов — о его достижениях мы уже знаем. Они собрались впятером, чтобы вылететь из Пунта-Аренаса на побережье Антарктиды и начать небывалую гонку — на скорость и выносливость — к Южному полюсу.

В Пунта-Аренасе они жили в одном пансионе — небольшом домике, некогда принадлежавшем русской фактории, и ждали летной погоды...

— Мы виделись только за обеденным столом, — вспоминает Федор, — и присматривались друг к другу: у кого какое настроение, кто сколько ест, даже кто как держит ложку... И между делом готовили, проверяли и перепроверяли снаряжение, заменяя неподходящее на новое, более практичное. У каждого было по 140 килограммов груза: это и нарты, и палатки, и лыжи, а также продукты.

От нарт, которые Федор привез с собой, пришлось сразу же отказаться. Для Антарктиды они не годились. И, по совету чилийцев, он, как и его соперники, заказал себе новые. Они были настоящим произведением искусства, высшим техническим достижением, над которым трудились инженеры Штатов, Англии, Норвегии и Чили... Легкие, маневренные — просто конфетка.

За «конфетку» Федор выложил тысячу долларов. Впрочем, впереди его ждали и другие расходы, притом куда большие. Чего, к примеру, стоила только одна заброска в Антарктиду? Или доставка обратно — в Пунта-Аренас? Не говоря уже о страховках — на самый крайний случай. Кстати, застраховать жизнь Федору помогла компания «Находка-Р» — 250 тысяч долларов. Перелет в Чили ему оплатил «Аэрофлот». Немалые расходы понес и главный спонсор Конюхова — Минэнерго, с руководством которого путешественник, к счастью, нашел полное взаимопонимание. Словом, антарктическая эпопея Федора стала в копеечку.

Потом, по совету все тех же чилийцев, не раз бывавших в Антарктиде, Федор подбил свои лыжи: основные — наши «мукачи» и запасные — французские «россиньоль» — специальным волокнистым покрытием вроде камуса, чтобы лыжи при движении не скользили назад. От рации отечественного производства тоже пришлось избавиться — слишком громоздкая. Федор заменил ее на канадскую — портативную. Снова расходы...

Наконец в начале ноября распогодилось. И самолет «Геркулес», принадлежащий британской компании «Адвенчер-Уок-Турс», с которой пятеро путешественников заключили договор о доставке их в Антарктиду и обратно, включая перелет от Южного полюса до базового лагеря Пэтриот-Хиллз, оборудованного там же, в Антарктиде, неподалеку от побережья, поднялся в воздух и взял курс на ледовый континент, унося на своем борту Осланда, Роджерса и Каминского. Совершив посадку на Пэтриот-Хиллз — Холмах Патриотов, — образующих южные отроги гор Элсуэрта, и дозаправившись, «Геркулес» полетел дальше на северо-восток — к Беркнер-Айленду, острову, расположенному на шельфовом леднике Рон-не, за которым, если глядеть на север, начинается море Уэдделла. Там, на острове, он и оставил своих пассажиров.

Вслед за тем самолет вернулся в Пунта-Аренас, взял на борт Конюхова с Адамсом — к тому времени Федор получил лишь часть денег от своих спонсоров и мог оплатить перелет только вскладчину с Адамсом, которого тоже поджимали финансы, — и снова вылетел на Пэтриот-Хиллз. Оттуда оба путешественника отправились на мотонартах в ледовую бухту Геркулес.

Иначе говоря, путешественники решили стартовать из двух разных точек, расположенных, тем не менее, на одной, восьмидесятой, параллели. Однако существенная разница между первым и вторым местом старта заключалась в том, что Беркнер-Айленд лежит на высоте 900 метров над уровнем моря и оттуда к Южному полюсу тянется более или менее ровный подъем — до 2800 метров. Со стороны же бухты Геркулес путь сначала идет вниз — до 80 метров над уровнем моря, а после — вверх, причем довольно круто. Так что стартовать с Беркнер-Айленда было удобнее и выгоднее.

Участникам антарктического супермарафона — по сути, это было чисто спортивное состязание — предстояло двигаться параллельными курсами — они должны были сойтись только на полюсе. Но туда еще надо было добраться, одолев 1350 ледяных километров.

8 ноября Федор Конюхов вышел на старт — почти одновременно с Дэвидом Адамсом; дистанция между ними была 100-130 километров.

— И вот началась настоящая пахота, — продолжает свой рассказ Федор. — Всю дорогу страшный холод — больше пятидесяти, иногда чуть меньше. А еще шквальный ветер — в Антарктиде он бьет все время с Южного полюса, то есть прямо в лицо... Нарты загружены под завязку — тяжеленные. Хотя я взял, как мне казалось, только самое необходимое — разное снаряжение и продуктов на 60 дней, с запасом. Все это тащил за собой на веревках, наподобие упряжки. Идти очень трудно — то вниз, то вверх. Скольжения почти нет — снег в Антарктиде, как мука, и к тому же сухой, не то что в Арктике. Впереди сплошные заструги — это большие ледяные гряды. Потом пошли трещины... В общем, чувствую — надо избавляться от лишнего груза. На второй же день выбросил в трещину «россиньоли». Жалко было, конечно. Крепления на них были отменные — «шпаровские», проверенные... Большую часть веревок и крючьев тоже выбросил — оставил лишь те, которыми пользовался, когда перетаскивал нарты через трещины...

Да уж, сперва мне пришлось особенно тяжко, тем более что я так до конца и не акклиматизировался. Хотя привыкать к новым условиям начал еще в первых числах октября — сразу как прилетел в Сантьяго и перебрался жить в Анды, к чилийским альпинистам...

Только километров за восемьдесят до полюса идти вроде стало полегче, да и ветер поутих. А перед этим — одна беда. Тут еще крепление на одной «мукаче» полетело — металлическое, американское. Хотя меня уверяли, что таким креплениям и минус пятьдесят нипочем. АН нет, не тут-то было. А ты попробуй починить железяку на таком морозище... Вот-вот, и я говорю... Короче, я сообщил об этом по рации в базовый лагерь, на Пэтриот-Хиллз. Они запросили — нужна ли помощь? Я подумал-подумал и отказался. Если бы прибыли спасатели, считай, путешествию моему конец — прощай, Южный полюс! Да и обошлось бы мне это удовольствие, в смысле — прилет спасателей и доставка в базовый лагерь, в 50 тысяч долларов, никак не меньше. Так что, хочешь-не хочешь, пришлось мастерить новое крепление, из кожаных ремней — как делают охотники в Уссурийской тайге. Ничего получилось. Правда, поначалу было неудобно — малость ногу подволакивало, но потом пообвык... Да, тогда я, признаться, здорово растерялся.

Маршрут свой я рассчитал четко — не только по дням, но и часам, и даже минутам. Направление определял по компасу. Координаты сверял раз в сутки по портативному спутниковому навигатору — он висел у меня на груди. Чаще определять местоположение было ни к чему: ведь в Антарктиде, в отличие от той же Арктики, нет дрейфа льдов — здесь незыблемый, многокилометровой толщины ледник, покрывающий земную твердь. Хотя он мало-помалу смещается к побережью, это движение практически неощутимо.

В общей сложности за сутки надо было проходить по 25 километров, чтобы уложиться в график — 55 дней, — который я сам себе определил. Если я, бывало, задерживался в палатке хоть на три минуты, потом корил себя весь день. У меня было выверено каждое движение, вплоть до того, какой носок надевать сперва — левый или правый. Подъем — ровно в шесть утра. Пока одевался, на примусе варилась овсянка — она была у меня и на завтрак, и на обед, и на ужин. Кашу приправлял медвежьим жиром — я прихватил его с собой из дома, — курагой, изюмом, сублимированным мясом. Пил чай с сухарями... И точно в восемь — в путь. Через каждые час двадцать — десятиминутный привал... И так до восьми вечера. Спать укладывался в половине одиннадцатого.

Первое время я начал было отставать от намеченного графика. Пришлось экономить продукты: когда, к примеру, надо было съесть два сухаря, я съедал полтора... Да и потом, по опыту своих предыдущих экспедиций я знал, что вначале можно есть поменьше, потому как в тебе еще сохранились калории с Большой земли... Так что с продуктами у меня было все в порядке.

По пути мы, пятеро, общались друг с другом по рации — примерно раз в два дня. И знали, кто где находится. У каждого из нас было определенное время выхода в эфир. Так, однажды я узнал, что Роджерса постигла неудача: он сошел с дистанции, не дойдя до полюса каких-нибудь 150 километров, — не хватило продуктов.

Да я и сам хотел сойти — как раз на полдороге к полюсу. И Адаме тоже хотел. Тогда, помню, была жуткая пурга, ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Потом, к тому времени я до того вымотался, что уж думал — все, больше не выдержу: сердце остановится или кости таза разойдутся, или позвоночник треснет от такой нагрузки. Трое суток пролежал в палатке без движения. Но на четвертый день буря улеглась, и я потихоньку-полегоньку двинулся дальше. Кстати, Дэвид Адаме мне после сказал, что он решил идти дальше, чтобы, как говорится, не ударить передо мной в грязь лицом...

И вот до полюса осталось буквально рукой подать — меньше суток хода. Тогда Дэвид выходит со мной на связь и говорит: «Пропусти меня первым, а то, если ты вырвешься вперед, у меня потом будут проблемы со спонсорами — не дадут денег на следующие экспедиции».

А я знал, что у него и раньше были сложности с деньгами: ведь после успешного восхождения на Эверест обе его попытки достичь Северного полюса закончились неудачно. И спонсоры уже смотрели на него косо, с недоверием.

Затем Дэвид сказал: «Если я тебя обгоню, для меня это будет престижно». А я ему в ответ: «Хорошо, Дэвид. У тебя есть полтора-два часа — не больше...»

Этот разговор состоялся вечером 4 января. На другое утро встаю, как обычно, в шесть. Гляжу — к тому времени наши курсы почти сошлись, — Дэвид выходит из палатки, шатаясь, еле ноги передвигает. Тоже, стало быть, измотался! Последние, можно сказать, метры остались — а сил одолеть их уже нет. Я вижу его километров за пять. Вообще, должен заметить, в Антарктиде, когда не вьюжит, все видно как на ладони километров на двадцать — воздух сухой, прозрачный, потому как нет пыли, да и трубы не дымят... Словом, с точки зрения экологии, Антарктида — самый чистый континент на нашей планете. Во всяком случае, пока...

Идет, значит, Дэвид еле-еле, тащится, как черепаха. А я тем временем попил чаю, встал, собрался не спеша — и тронулся за ним следом. Через некоторое время смотрю — Дэвид стоит рядом с палаткой — и когда только разбить успел? — и машет мне руками. Он — у цели. Я делаю шаг... потом другой, третий... И вот мы уже обнимаемся. Мы — на Южном полюсе!

Господи, не верилось мне, неужели дошел?! Ведь я добрался до него за 59 дней, а шел фактически пять лет — начиная с девяностого года, когда вернулся из кругосветного плавания. Сколько сил потратил, пока говорил, убеждал всех, что мы, русские, в конце концов, должны быть там! А сколько денег на это ушло!..

На Южном полюсе я не увидел ничего необычного — только металлический флагшток высотой метра два, вроде вешки, с отметкой «90 градусов». И таких вешек в округе много — их приходится устанавливать на полюсе каждые два-три года: ведь ледник смещается за это время на двадцать-тридцать метров в сторону. И видно, как эти самые вешки тянутся вдаль — одна за другой...

А в трехстах метрах от полюса расположена Площадь Наций. Там стоят флаги стран — участниц международной программы мирного освоения Антарктиды: тринадцать стран — тринадцать флагов, в том числе и бывшего СССР. Нашлось там место и для Российского, трехцветного.

С Площади Наций я вызвал по рации американскую станцию «Амундсен-Скотт» — она стоит в трех километрах от полюса. И через некоторое время за мной приехал начальник станции. Он поздравил меня и повез в свои владения. Там меня накормили до отвала, а чуть погодя отвели в сауну. Когда в бане я взглянул на себя в зеркало, то пришел в ужас: на меня смотрело странное, истощенное, заросшее существо, с трудом напоминающее человека. Еще бы: ведь за этот переход я потерял в весе 13 килограммов.

Малость оклемавшись, я достал свой дневник, куда походя заношу разные мысли, сопровождая их рисунками, и записал:
«На подходе к Южному полюсу едва не погиб от истощения и холода. Болела спина и застудил почки. В первых числах января я все же добрался до него. Последнее время он владел моим воображением с не меньшей силой, чем Эверест, мыс Горн или Северный полюс...»

Итак, Федор Конюхов успешно завершил гонку к Южному полюсу 5 января, разделив, таким образом, третье место с Дэвидом Адамсом; первым и вторым в этом состязании, соответственно, были Борг Осланд — он дошел до цели за 45 дней и Марек Каминский — ему на это понадобилось 55 дней.

Однако антарктический супермарафон для Конюхова на этом не закончился. 6 января он вернулся на Пэтриот-Хиллз. И там...

— Мне сказали, что от спонсоров на мой счет в Чили поступила часть денег, которую я недополучил еще тогда, перед стартом, в Пунта-Аренасе. Представляешь мое состояние? Я и после Южного полюса-то был счастлив безмерно. А эта новость еще больше окрылила меня, придала сил... Вместе с этими деньгами у меня появилась возможность осуществить давнюю свою мечту — рискнуть и сделать то, что до меня в истории освоения Антарктики еще не удавалось никому, — взойти на массив Винсона, самую высокую точку в Антарктиде — 5140 метров. Теперь я мог спокойно оплатить перелет к подножию вершины и обратно — на Пэтриот-Хиллз...

В самом деле, затея была дерзкая — и казалась неосуществимой. Во всяком случае, Анна Киршоу, директор авиакомпании «Адвенчер-Уок-Турс» и начальница базового лагеря «Пэтриот-Хиллз», — а она повидала на своем веку немало смельчаков — так прямо и сказала Федору, еще в Пунта-Аренасе, когда он было заикнулся насчет массива Винсона: «Многие к этому стремились и раньше. Ты сперва до Южного полюса дойди, а там будет видно...»

Стремился к этому и ныне покойный Ноэми Уэмура, на которого Федор Конюхов долго равнялся. Правда, он хотел сначала взойти на массив Винсона — это как раз в горах Элсуэрта — по северному склону, спуститься по южному и затем идти дальше к полюсу. Однако замыслам отважного японца не суждено было осуществиться.

Как, впрочем, теперь не вышло задуманное у Осланда, Роджерса и Каминского — продолжить одиночную гонку через Южный полюс к американской станции Мак-Мердо, расположенной на противоположном берегу Антарктиды — на острове Франклина...

— В общем, я не мог упустить эту возможность, — подумав немного, признается Федор. — Такое, я чувствовал, бывает только раз в жизни. Я понимал — если отступлюсь, то потом никогда не прощу себе этого. Хотя сомнения, конечно же, были. И колебания тоже. А тут еще пришло сообщение из Российского посольства в Чили — надо было спешно возвращаться в Пунта-Аренас и оттуда как-то добираться до Талькауано, потому что «Крузенштерн» ожидался там со дня на день...

Взвесив, однако, все «за» и «против», Федор наконец сделал выбор... И 10 января начал восхождение на массив Винсона по одному из двух возможных маршрутов.

— Я выбрал северный, — продолжает вспоминать Федор, — тот, которым в свое время хотел подниматься Уэмура. Южным идти сложнее. Хотя там сплошь одни скалы и есть за что зацепиться, зато постоянно ревет ветер, от которого негде укрыться, — он бьет прямо в спину. А это очень опасно — может сдуть. Северный склон тоже не подарок — сплошной ледник в трещинах. Он тянется вверх под углом 50-70 градусов. Подниматься по нему также не просто — можно сорваться и провалиться в трещину или слететь вниз, к подножию, как с огромной ледяной горки.

Короче говоря, массив Винсона тоже достался мне потом и кровью. Я шел и всю дорогу проклинал себя за то, что взял с собой альпинистский паек — супчики там всякие... А хотелось чего-нибудь посолиднее. Изголодался я тогда просто смерть как. Если в двух словах, для меня это было «голодное» восхождение...

Подъем до третьего, последнего лагеря, на высоте 4 тысячи метров, занял у меня три дня — с Божьей помощью я туда кое-как доковылял. Остановился. Переночевал. И на утро двинулся к вершине, рассчитав подъем так, чтобы мне все время светило солнце, — оно там движется по кругу, то есть буквально обходит вокруг горы... Последнюю тысячу метров одолел часов за семь. А на вершине меня чуть не сдуло порывом ветра. Но, слава Богу, устоял.

Обратно я спустился суток за двое. Помню, погода тогда вдруг испортилась — началась пурга. Приходилось глядеть в оба, чтобы не угодить в трещину... Но и тут обошлось. Так что 16 января я уже был в базовом лагере, у подножия массива Винсона, — закончил свой рассказ Федор.

Вот так, двойной победой, завершился очередной этап в биографии Федора Конюхова. Теперь, можно без преувеличения сказать, он — «primus inter pares», то есть первый среди равных, таких же отважных одиночек, чья жизнь — одно нескончаемое путешествие.

И если читатель полагает, будто, «сделав» свой «четвертый полюс», Федор Конюхов решил почивать на лаврах, он заблуждается. Планов у Федора столько, что просто голова идет кругом, причем один невероятнее другого. Весной этого года он затеял дерзкий проект «Надежда», вознамерившись обогнуть земной шар на трехмачтовом паруснике в одиночку. Есть у него мечта совершить безостановочный трехкратный виток вокруг земли, например, на пентамаране «Гелиос», в рамках программы «Голубая планета». А заодно принять участие в состязании на «Кубок Жюля Верна» — пройти кругосветный маршрут на яхте за 80 дней или меньше, если учесть, что нынешний рекорд этой гонки уже составляет 74 дня. И в Марианскую впадину ему хочется опуститься в батискафе. И в «карманной» подводной лодке пройти вокруг света он тоже не прочь. Иными словами...

— Сейчас меня интересуют чисто авантюрные проекты, — признается Федор. — Хотя я прекрасно сознаю, что однажды могу плохо кончить, как это было с Уэмурой. Но ничего поделать с собой не могу — такой уж я человек. Мне хочется умереть на пути к мечте, как бы высокопарно или бредово это ни звучало...

Что ж, пусть этот путь тянется как можно дольше — в пространстве и времени.

Я прощаюсь с Федором. Он отчего-то грустен. Наверное, оттого, что под конец наш разговор незаметно перешел в минорную тональность. Пожимая Федору руку, я осторожно спрашиваю, почему он расстроен.

— Мало чаю выпили, вот почему, — говорит он и лукаво улыбается.

— Хорошо, — говорю, — в другой раз выпьем больше...