Протекторат Кромвеля

Победоносный меч Кромвеля, казалось, окончательно укрепил индепендентскую Республику. Опасность роялистской интервенции была ликвидирована. Военное искусство генерала, продемонстрированное при Денбаре и Вустере, укрепило ее международный престиж. В 1650 г. Республику официально признала Испания, через два года ее примеру последовала Франция, ей подчинились заморские колонии Виргиния и Мэриленд, а также Вест-Индские острова.

 

 

Однако в той же мере, в какой Республика укрепилась внешнеполитически, она ослабляла себя изнутри.
Когда наконец стало очевидным, что, с одной стороны, «охвостье» Долгого парламента выродилось в кучку обнаглевших дельцов, пользовавшихся своим положением лишь для округления своих состояний, а с другой — что растущим недовольством и брожением в низах готовы воспользоваться притаившиеся роялисты, Кромвель, в какой уже раз, переходит в «оппозицию». В августе 1651 г. офицерский Совет подает петицию в парламент, в которой помимо требований о выплате армии задолженности значилось проведение реформы права, уничтожение церковной десятины (требование о назначении даты своего «самороспуска» и новых выборов было по настоянию Кромвеля опущено). Но как он впоследствии признал, он пользовался всяким удобным случаем, чтобы напомнить «охвостью» о необходимости положить предел своей власти. Только под большим нажимом оно назначило срок своего роспуска — ноябрь 1654 г. Однако в проекте «избирательного закона» предусматривалось, что члены Долгого парламента не подлежат переизбранию, а должны автоматически войти в состав не только нового парламента, но и всех других будущих парламентов; это — во-первых. И во-вторых, что только «охвостью» принадлежит право впредь устанавливать «законность» избрания того или иного члена парламента.
Кромвель добивался изменения этого проекта. Когда же лидеры парламента убедились в том, что армейская верхушка никогда не согласится на подобный закон, они решили провести его за ее спиной. Заверив Кромвеля, что пока не будут принимать никакого решения по этому вопросу, они на следующий день, воспользовавшись его отсутствием в палате, в спешном порядке принялись обсуждать законопроект, с тем чтобы сделать его законом. Узнав о таком вероломстве парламента, Кромвель пришел в бешенство. В чем был (в домашнем черном кафтане и серых чулках), он отправился в парламент, не забыв захватить с собой несколько десятков мушкетеров. Он вошел туда, сел рядом с Гаррисоном. О том, что было дальше, красочно повествует Ледлоу в своих мемуарах: «Кромвель... сказал ему, что надо распустить парламент и что нужно это сделать сейчас. Гаррисон возразил, что дело это большое и трудное и что нужно хорошенько его обсудить. «Вы правы»,— ответил генерал и еще около четверти часа сидел молча. Затем, когда был поставлен вопрос об утверждении законопроекта, Кромвель шепнул ему: «Теперь пора, я должен это сделать» — и, внезапно встав с места, произнес речь». О ее содержании дает представление тот же мемуарист: «Он осыпал парламент самыми грубыми упреками, обвиняя его членов в том, что они не пожелали сделать что-либо для общественного блага, отстаивают корыстные интересы пресвитериан и юристов, являющихся пособниками тирании и угнетения; обвиняя их в намерении навсегда сохранить за собой власть...
После этого он сказал, что господь отрекся от них и избрал своим орудием других людей, более достойных, чтобы свершить его дело. Он говорил с такой страстью и воодушевлением, словно обезумел. Сэр Питер Уэнтворт встал с места, чтобы ответить ему, и сказал, что он впервые слышит такие неподобающие для парламента речи и что это тем более ужасно, что их произносит слуга парламента...
Пока он говорил, генерал вышел на середину зала и, продолжая свою бессвязную речь, крикнул: «Довольно, довольно, я положу конец вашей болтовне». Затем, расхаживая по залу вперед и назад, как сумасшедший, и топая ногами, он воскликнул: «Вы полагаете, что это не парламентский язык, я согласен с вами, но вы и не можете ожидать от меня иного языка. Вы не парламент, я говорю вам, что вы не парламент, я положу конец вашим заседаниям»,— и, обратившись к Гаррисону, он приказал: «Позовите их сюда». После этого подполковник Уортли вошел в зал с двумя шеренгами мушкетеров. Когда сэр Генри Вэн заметил это, он громко крикнул с места: «Это не честно, это противно морали и общепринятой нравственности!» Тогда Кромвель обрушился на него: «Ах, сэр Генри Вэн, сэр Генри Вэн! Боже, избави меня от сэра Генри Вэна». Затем, не называя имен, но указывая пальцем так, чтобы легко можно было догадаться, о ком речь идет, Кромвель обвинял одного в пьянстве, другого — во взяточничестве, третьего — в безнравственности. Спикер отказался покинуть свое место, «пока его не принудят к этому силой». Кромвель крикнул: «Уведите его!» «Сэр,— сказал подошедший к нему Гаррисон,— я помогу вам». Спикер взял его за руку и сошел с места. После этого Кромвель приказал очистить палату от всех членов. «Вы вынудили меня на это,— сказал он им вдогонку,— ибо я день и ночь молил господа, чтобы он лучше убил меня, чем заставил сделать это». Кромвель подошел к секретарю и, выхватив у него заготовленный акт о роспуске палаты, сунул его себе под шляпу. Ему в глаза бросилась лежавшая на столе булава — символ власти спикера. «Что нам делать с этой безделушкой? Унесите ее прочь!» Когда все было закончено, Кромвель приказал запереть двери и отправился домой. Это произошло 20 апреля 1652 г.
Вечером того же дня судьбу парламента разделил и избранный им Государственный совет. Напрасно его председатель Бредшоу — судья, объявивший Карлу I смертный приговор,— пугал Кромвеля «опасными последствиями», когда о содеянном узнает страна. Между тем эта весть была встречена в народе с большим удовлетворением, как доносил домой венецианский посол: «Ни одна собака даже не тявкнула». Такими словами подтвердил и Кромвель это сообщение. На время Кромвель снова стал наиболее популярным человеком в стране. Приверженцы радикальных сект снова понадеялись, что он избавит народ от «египетского рабства». Даже «истинный уравнитель» Джерард Уинстенли посвятил ему свою коммунистическую утопию «Закон свободы», вручив ему ее судьбу. В этот день Кромвель в последний раз проявил выдающиеся качества революционера.
Однако было бы ошибочным предполагать, что Кромвель разогнал «охвостье» Долгого парламента по причине его полного безразличия к нуждам и ожиданиям народа.
В действительности дело было в другом: члены «охвостья» больше не скрывали намерения увековечить свою власть, которая даже в глазах грандов, не говоря уже о народных низах, полностью потеряла всякое моральное оправдание. Продолжение этой власти грозило неизбежными взрывами массового недовольства.
Но кто же эти люди, которых Кромвель при разгоне «охвостья» назвал «более достойными» осуществить «дело божье»? Ему было очевидно, что искать этих людей путем «свободных выборов» в новый парламент в условиях, когда существовала реальная угроза того, что роялисты и пресвитериане, воспользовавшись растущим недовольством масс политикой Республики, добьются в нем большинства в парламенте, было предприятием более чем рискованным. Тогда оставалось очень узкое поле для маневрирования. Оно простиралось между двумя «партиями», существовавшими в Военном совете по вопросам политического устройства страны. Ламберт отстаивал план временного управления страной узким Государственным советом, созданным армией; Гаррисон, приверженец радикальной секты милленариев («людей пятой монархии»), мечтал об установлении «правления святых». Ни один из этих проектов не был приемлем для Кромвеля, поскольку он не включал хотя бы видимости парламента, этого символа «народного» волеизъявления. На офицерском Совете было решено созвать в качестве членов парламента «божьих людей», т. е. представителей известных своим пуританским рвением церковных общин. В июле 1653 г. 140 человек, отобранных офицерским Советом из кандидатов, названных церковными конгрегациями по графствам (фактически получилось то, что большинство избранных были названы самим офицерским Советом), съехались в Лондон.
Собрание «святых», вскоре ставшее известным как «Малый (или Бербонский) парламент», было столь же внутренне неоднородным, как и армия, в недрах которой оно было укомплектовано. Неудивительно, что оно очень скоро оказалось неприемлемым для офицерской верхушки, и прежде всего потому, что тон в нем задавали «опасные религиозные энтузиасты» — «фанатики», как вскоре стали называть оказавшихся в нем сторонников радикальных реформ. В действительности не они составляли большинство этого собрания: 115 человек из 140 являлись мировыми судьями, а 55 оказались впоследствии членами ранее функционировавших парламентов. Иными словами, речь в этих случаях идет о сельских джентльменах довольно «охранительного» склада мыслей. И хотя радикально настроенное ядро составляло в нем меньшинство (около 40— 60 членов этого собрания), оно вселяло страх в грандов непредсказуемостью планов и действий.
Потребовалось, однако, немного времени, чтобы Кромвель раскаялся в своих «увлечениях святыми». Оказалось, что радикальное ядро «собрания божьих людей» всерьез задумало осуществить далеко идущие реформы различных сторон общественной жизни. Провозгласив свое намерение «стать орудием, свергающим всякий гнет и удаляющим препятствия к тому, чтобы все нуждающиеся и обремененные были благословенны», парламент «святых» образовал комитеты, каждый из которых должен был подготовить проект соответствующей реформы. Так, они назначили комитеты для реформы системы права, для выработки рекомендаций относительно помощи бедным и жертвам огораживаний, реформы финансовой системы, церковного устройства и брака — таков был круг рассматривавшихся вопросов.
Уже первые шаги работы «Малого парламента» свидетельствовали о том, что он не собирается ограничиваться дискуссиями. Он начал с того, что отменил откуп налогов, финансовую систему, обогащавшую откупщиков за счет казны; подлежали уничтожению акцизные сборы, особенно обременительные для бедных; обсуждался билль о реформе Канцлерского суда (верховного суда по гражданским делам), давно заслужившего позорную славу беспримерной волокитой (в нем накопилось более 20 тыс. нерешенных дел, многие из которых были 20- или даже 30-летней давности) и взяточничеством. Церковный брак заменялся браком гражданским (впервые была введена регистрация актов гражданского состояния). Близким к решению был вопрос о десятине («Пусть священников содержат те, кто нуждается в них» — такова была простая и смелая формула). Когда обо всем этом услышали Кромвель и его окружение, перед ними снова возникла угроза «уравнительства».
Неудивительно, что офицерская верхушка во главе с Ламбертом начала против «Малого парламента» кампанию клеветы и травли. И, вступив в сговор с умеренной частью парламента, офицеры решили положить конец деятельности парламента «святых».
12 декабря 1653 г. консервативно настроенные «святые» явились в палату в ранний час, когда значительная часть ее членов-радикалов, не подозревавших о заговоре, отсутствовала. Заседание началось с выступления одного из «умеренных», обрушившегося на парламент с градом обвинений: он хочет уничтожить духовенство, собственность, право, и в заключение оратор предложил объявить парламент распущенным, так как «дальнейшая его деятельность не будет на благо государства». Не поставив эти предложения на голосование, спикер поднялся со своего места и в сопровождении 66 членов собрания отправился к Кромвелю в Уайтхолл, где объявил о решении парламента передать ему свои полномочия. Отказавшихся покинуть палату «святых» выдворили оттуда с помощью мушкетеров.
Кромвель по своему обыкновению сделал вид, что происшедшее является для него полной неожиданностью. В действительности он, разумеется, был обо всем достаточно осведомлен, в том числе и о замышлявшемся офицерами «самороспуске» парламента «святых».
Теперь инициатива в политическом «устроении» страны целиком перешла к офицерам во главе с Ламбертом. Выработанная ими конституция, известная под названием «Орудие правления», была нацелена на сосредоточение исполнительной власти в одном лице. В соответствии с ней 16 декабря 1653 г. Кромвель был провозглашен Лордом-Протектором Англии. В стране устанавливался режим единоличной власти. В речи после церемонии принесения присяги Кромвель обещал править таким образом, чтобы «Евангелие могло цвести в его полном блеске и чистоте, а народ мог пользоваться своими справедливыми правами и собственностью». Таков финал. Кромвель-революционер объявил себя Констеблем Англии собственников.
С позиции историков, как роялистов, так и «республиканцев», Кромвель «наконец сбросил маску». Он достиг цели, к которой будто бы шел если не с самого начала гражданской войны, то по крайней мере со времени казни короля и затем разгона «охвостья». Думается, что в действительности скорее объективное развитие событий — от революции к контрреволюции — привело ее к концу 1653 г. к подобному исходу: страх перед устремлениями народных низов оказался у грандов сильнее желания реформ. Сама невозможность конституирования «свободно избранного» парламента в условиях непрекращающихся роялистских заговоров и роста массового недовольства политикой Республики, с одной стороны, и все более откровенный социальный консерватизм джентри, проявлявшийся Кромвелем и его окружением, о чем свидетельствовал горький для них опыт «Малого парламента»,— с другой, позволяют понять причины отказа правящей офицерской верхушки даже от чисто внешних атрибутов республиканизма и пойти на установление режима Протектората. Другого в тех условиях просто не было дано. Кромвель — прославленный полководец гражданских и внешних войн страны, единственный человек, само имя которого обеспечивало послушание армии и держало в страхе врагов,— оказался в данных условиях «естественным» правителем страны.
Как мы помним, Кромвель никогда не был убежденным республиканцем. Еще в декабре 1651 г. на совещании у спикера палаты Лентала он заявлял: «Мы должны рассмотреть, будет ли республика или смешанная (т. е. конституционная.—М. Б.) монархия лучшей формой устройства; если же предположить нечто монархическое, тогда кому эта власть должна быть доверена». В то же время он отнюдь не был из ряда тех честолюбцев, которым гордыня слепит глаза.
Он был искренен, когда заявлял первому парламенту Протектората: «Я не призвал самого себя на это место». Хотя для народных низов революция закончилась разгромом левеллеров, для Кромвеля же она закончилась «неудачей» парламента «святых». Вместе с ним он потерпел поражение в своем главном стремлении — «реформировать Англию», не затрагивая привилегий и интересов классов-союзников, т. е. Англии собственников. В этом заключался стержень его политического идеала на том отрезке революции, когда на первый план выдвинулась задача юридического и политического закрепления ее результатов.
Отныне Кромвель стал олицетворением движения революции по нисходящей — от Республики к монархии. Подобное же перерождение настигло и некогда революционную армию, сменившую широкие общественные идеалы на жалованье наемников. Для достижения этой цели из нее изгнали носителей этих идеалов. Прежде всего это коснулось и высших офицеров. После роспуска «Малого парламента» из армии были удалены милленарий генерал- майор Гаррисон, полковник Рич и их приверженцы. В окружении Кромвеля-Протектора оказались теперь только офицеры «благородных кровей» — Дезбро, Сиденхем, Монтэгью и др. Установление режима Протектората сопровождалось во всех сферах публичной жизни резким сдвигом вправо. Приведем только несколько иллюстраций.
Племянник графа Манчестера (в прошлом врага Кромвеля) — Эдуард Монтэгью был назначен адмиралом флота; на место уволенного полковника Рича был назначен член аристократической семьи Говардов, известный своей реакционностью еще в дни монархии.
Согласно «Орудию правления», законодательная власть в стране вручалась Протектору «совместно с парламентом», а исполнительная — Протектору «совместно с Государственным советом». По широте полномочий, сосредоточенных в его руках, Кромвелю мог позавидовать и «легитимный» монарх: он был главнокомандующим армией и флотом, контролировал финансы и правосудие, руководил внешней политикой, с ведома Государственного совета объявлял войну и заключал мир, наконец, в перерывах между парламентами его ордонансы имели силу законов. 16 февраля 1654 г. в Вестминстерском дворце состоялась торжественная церемония «введения» Кромвеля в должность Лорда-Протектора. На ней он предстал сугубо штатским человеком — черный бархатный костюм сменил кожаный дублет, туфли и чулки — ботфорты со звенящими шпорами, походный плащ уступил место черной мантии, его шляпа украсилась золотой лентой.
Как это ни парадоксально, Кромвель-Протектор больше устраивал имущих, нежели Кромвель — член парламента и кумир армии. Единоличный правитель знаменовал в их глазах возврат к «традиционной», близкой к монархической форме правления. И Кромвель как будто только то и делал, чтобы завоевать их доверие и расположение. Он всячески демонстрировал свое расположение к аристократии: три баронета были введены им в Государственный совет, и при удобном случае он напоминал, что и сам он по рождению «джентльмен с положением». Куда девались его былая «раздвоенность», мучившие его сомнения перед каждым политическим решением?
Избавившись от всяких следов демократизма, отбросив либеральную фразеологию, Кромвель теперь обратил свое красноречие против угрозы слева, олицетворяемой приверженцами радикальных сект. Одни лишь воспоминания об опасности, исходившей от левеллеров, недавно еще являвшихся его союзниками, приводили его в содрогание. Так, обращаясь к первому парламенту нового режима, он метал громы и молнии против левеллеров: «Знатный, джентльмен, йомен — [сохранение] различий между ними представляет большой интерес для нации. Магистратура нации, не была ли она растоптана в прах, не стала ли она предметом озлобления и презрения со стороны приверженцев уравнительных принципов... не клонились ли эти принципы к уравнению всех... Какова была [их] цель, если не та, чтобы сделать держателя столь же благополучным, сколь им является лендлорд. Это звучало благовестом для всех бедных людей и, несомненно, приветствовалось всеми порочными людьми».
Нет ничего удивительного в том, что сила государственного подавления была теперь направлена прежде всего против приверженцев революционной демократии. Жестоким преследованиям подверглись не только воинственные милленарии, отважившиеся на открытые вооруженные выступления, но и сугубо мирные «квакеры», уповавшие не на силу оружия, а на силу слова — «внутреннего просветления». Была введена строжайшая цензура печатного слова, мало-мальски независимые газеты закрывались. В январе 1655 г. был арестован бывший левеллер Овертон, возглавивший попытку восстания в армии, размещенной в Шотландии; через месяц был арестован Джон Уайлдман, представлявший в 1647 г. гражданских левеллеров на конференции в Пэтни.
Однако новый режим вопреки его резкому повороту вправо встречал оппозицию и среди отдельных слоев имущих классов. Речь в этих случаях шла либо о скрытых «роялистах» и приверженцах дома Стюартов, либо о так называемых республиканцах, все еще не примирившихся с разгоном Кромвелем «охвостья» Долгого парламента. И эта оппозиция заявила о себе уже в первом парламенте Протектората, созванном 3 сентября 1654 г. Подтянув войска, Кромвель потребовал от всех его членов признания (присяги) нового режима — отказавшиеся присягнуть сами себя исключали из парламента (таких оказалось более 100 человек). Однако, когда и после этой своеобразной чистки оппозиция не проявила склонности к «сотрудничеству», Кромвель 22 января 1655 г. распустил парламент.
«Полагаю, моя обязанность — заявить вам, что ваше дальнейшее пребывание здесь не служит ни на пользу этой нации, ни общему благу, и поэтому я объявляю о роспуске этого парламента». Действительность, к которой привела политика «примирения партий» в среде имущих, оказалась прямо противоположной ожидаемому результату. Денежные мешки Сити не стали щедрее по отношению к режиму Протектората. Республиканцы — сторонники олигархического правления под покровом защиты «исконной конституции» не переставали видеть в Кромвеле «узурпатора», а роялисты не прекращали интриг и подготовки открытого мятежа.
Бюджетный дефицит стал неизлечимым недугом Протектората. Войны миновали, а военные расходы не уменьшились. Армия стала главной опорой режима. Однако содержание ее и флота требовало огромных сумм, которые не покрывались ординарными поступлениями от налогов. Все конфискованные в ходе революции земли были уже распроданы. Сити, не веря в стабильность режима, отказывал ему в кредитах. Временами положение становилось столь критическим, что прибегали к сбору средств по подписным листам, открывавшимся фамилией Протектора. Сохранение налогов военного времени вызывало острое массовое недовольство. Им попытались воспользоваться роялисты в марте 1655 г., в ряде городов вспыхнули мятежи, правда такие ничтожные по своим масштабам, что их подавление заняло считанные дни. Однако слоям, разбогатевшим на грабеже конфискованных земель, они лишний раз напомнили, как тесно связано их благополучие с режимом Протектората. Этим воспользовался Кромвель. Летом 1655 г. страна была разделена на 12 округов, во главе которых были поставлены генерал-майоры, наделенные чрезвычайными полномочиями для поддержания «порядка и спокойствия». Так называемый режим генерал-майоров сделал очевидной ту истину, что Протекторат может существовать только как режим чрезвычайный, опирающийся на армию, цементируемую именем Кромвеля.
Контраст внутренней политике Протектората, ограничивавшейся охранительной функцией всеанглийского Констебля, составляла его внешняя политика, в которой предвосхищались интересы буржуазного будущего страны. Суть этих интересов — подчинение этой политики цели торговой и колониальной экспансии, облегчению заморских колониальных захватов. Именно этим объяснялась способность Кромвеля не следовать слепо принципу «повсеместная поддержка протестантизма любой ценой». Заключив мир с Голландией (1654 г.), Кромвель должен был решить, каким будет следующий шаг: на чью сторону встать? Его выбор в пользу союза с Францией диктовался не только желанием лишить претендента на английский престол Карла Стюарта французской поддержки, но и более выгодной для Англии перспективой колониальной экспансии Англии за счет Испании.
Дело в том, что Испания — наиболее обширная колониальная империя того времени — явно клонилась к упадку. Вест-Индские владения Испании казались Кромвелю легкодоступной добычей. Еще в октябре 1654 г. туда была отправлена военная экспедиция в составе 38 кораблей с целью захватить Эспаньолу. И хотя вместо нее пришлось ограничиться второстепенным островом — Ямайкой, начало было положено. В ответ Испания отозвала своего посла из Лондона и объявила Англии войну. В тот же день Кромвель подписал договор о союзе с Францией. Теперь вместо легкой военной прогулки в Вест-Индию предстояла затяжная и дорогостоящая морская война с Испанией — первая ярко выраженная колониальная война буржуазной Англии. Пришлось снова обратиться к помощи парламента, от которого по-прежнему зависело вотирование налогов. Второй парламент Протектората открылся 17 октября 1656 г., и хотя и на этот раз Государственный совет из 400 избранных членов парламента утвердил полномочия только 300, тем не менее и в этом «очищенном составе» парламент оказался отнюдь не безропотным — он обрушился на режим генерал-майоров. Большинством в 212 голосов против 20 он был отменен. Хотя офицерская верхушка пришла в ярость, Протектор неожиданно одобрил этот акт, то ли потому, что сам тяготился бесцеремонным вмешательством этой верхушки в государственные дела, то ли потому, что без парламентских субсидий Протекторату вообще грозил крах.
Воодушевленные этой неожиданной поддержкой, члены парламента решили сделать следующий шаг: увенчать Кромвеля короной и тем самым исключить из престолонаследия династию Стюартов. Этим достигалась двоякая цель: придать послереволюционному политическому устройству «традиционную» — конституционную — основу, что гарантировало бы его устойчивость и преемственность. Это в свою очередь позволило бы резко удешевить его, поскольку он не нуждался бы в столь дорогостоящей опоре, какой являлась постоянная армия. Наконец, это обеспечило бы незыблемость земельных перестановок, совершенных в ходе революции.
27 февраля 1657 г. член парламента от Лондона, управляющий компанией купцов-авантюристов Христофер Пекк внес в палату предложение просить Кромвеля принять королевский титул и восстановить верхнюю палату. 25 марта большинством голосов (123 — «за», 63 — «против») было принято постановление обратиться к Кромвелю с официальной петицией, которая в действительности являлась проектом новой конституции. Нельзя сказать, чтобы «Смиренная петиция», как она была названа, вызвала гнев Кромвеля. Когда депутация парламента явилась к нему для ее передачи, он благодарил за оказанную ему честь. Он хорошо сознавал, что корона раз и навсегда положила бы конец неопределенности его положения, зависимости от офицерской верхушки армии, примирила бы с новым режимом значительную часть роялистов. Однако на сей раз этот столь решительный на поле боя человек заколебался. Напрасно юристы палаты горячо убеждали его в том, в чем он сам, и, по-видимому, давно, был убежден. Его пугало невыясненное общественное мнение страны, в особенности армии.
Между тем, как и следовало ожидать, офицерская ее верхушка резко воспротивилась этому плану. Уже через четыре дня после предложения Пекка 100 офицеров посетили Протектора с просьбой не давать согласия. Королевский титул, заявили они, «не нравится армии», он «является скандальным в глазах божьих людей». Флитвуд, Десборо и Ламберт грозили отставкой. Прайд в случае принятия Кромвелем королевского титула грозился его убить при первой возможности. В самом парламенте этим предложением возмущались республиканцы: «Неужели вы хотите сделать Лорда-Протектора величайшим в мире лицемером, посадив его на трон, отвергнутый господом?» И Кромвель не без колебаний и нелегкой внутренней борьбы ответил отказом.
Еще в речи 13 апреля 1657 г. Кромвель был на этот счет далеко не определенен, заявив: «Я не считаю, что эта вещь необходима»,— и подчеркивал при этом, что не считает возможным высказать все соображения на этот счет.
Приблизительно в те же дни Уайтлок записал, что «Протектор в своих частных суждениях высказывает удовлетворение (предложением) принять... титул короля». Однако из-за настояний республиканцев, опасений мятежей и дезертирства значительной части армии его настроения изменились, и многие офицеры армии всячески угрожали ему в случае согласия. 8 мая последовал наконец решительный отказ: «Я убежден, что не могу возглавить правительство с титулом короля»; на все же другие пункты «Смиренной петиции» он ответил согласием.
Хотя Ламберт и его коллеги поплатились своими постами, но они сделали свое дело: Кромвель по-прежнему оставался в полной зависимости от расположения армии. 26 июня 1657 г. состоялось торжественное утверждение новой конституции. Хотя режим генерал-майоров был упразднен, власть Кромвеля не ослабла, он снова остался неограниченным правителем страны.
После принятия присяги спикер палаты облачил Протектора в опушенную горностаем пурпурную мантию, опоясал его мечом и вручил ему в руки скипетр и Библию. Очищенная от «недовольных» армия все еще сохраняла верность Протектору. Шпионская сеть во главе с Терло бдительно охраняла его жизнь. Его резиденция Уайтхолл по роскоши и блеску превзошла многие дворы европейских монархов. Звезда Протектора ярко сияла и за пределами Англии. В благодарность за военную помощь против Испании Франция предоставила Кромвелю право на Дюнкерк — порт на берегу Фландрии... А через год после блестящей победы солдат Кромвеля (под командованием Тюренна) над испанцами Дюнкерк и его внешний порт Мардик стали английскими владениями. Союза с Кромвелем напрасно добивался шведский король Карл-Густав, стремившийся превратить Балтийское море в «шведское озеро». Однако Кромвель предпочитал роль посредника между Швецией и Данией, добиваясь наиболее выгодных условий для английской торговли в этом районе.
Союз с Португалией (1654 г.) потенциально открыл для английской торговли обширный рынок ее колоний. Кромвель носился с планами изгнания голландцев из Нового Амстердама и французов из Канады, но прежде всего Кромвель заложил фундамент Великобритании, включив Шотландию и Ирландию в английскую политическую систему.
И тем не менее вопреки этим внешнеполитическим успехам Протекторат становился все менее популярным в английском народе. Испанская война подорвала заморскую торговлю. Множество ремесленников, и прежде всего занятых в производстве сукна, осталось без работы. Крестьяне- копигольдеры были предоставлены неограниченной власти лендлордов. Ордонанс 1656 г. подтвердил отмену рыцарского держания и оставил по-прежнему копигольдеров в бесправном состоянии — держателей «на воле лорда» (что в новых условиях означало фактическую отмену даже тех непрочных «обычаев манора», которые эту волю прежде как-то связывали). Огораживателям были развязаны руки. Протекторат поощрял деятельность осушителей «Великой равнины болот», против которых в прошлом еще ополчался скромный сквайр Оливер Кромвель. Внесенный в парламент в 1656 г. билль «О мелиорации пустоши и предупреждении обезлюдения», преследовавший цель поставить процесс огораживаний под контроль государства, был отклонен, поскольку в нем было усмотрено «покушение на право собственности». Реформа права, которую Кромвель сам в прошлом неоднократно требовал, была предана забвению, как и требование отмены церковной десятины. Неудивительно, что Протекторат почти полностью лишился опоры за пределами армии, его финансовое положение стало критическим. Не веря больше в стабильность режима, Сити оставался глух к обращениям Протектора с просьбой о кредите. Государственный долг достиг по тому времени громадной суммы в 1,5 млн. ф. ст.
Между тем Протектору исполнилось 58 лет, и его здоровье сильно пошатнулось. Усилилась одутловатость лица, шаркающей стала походка, тряслись руки — он едва мог писать. Вне семьи он был почти одинок, и в делах государства он мог полагаться только на близких: младшего сына Генри — наместника Ирландии, своего зятя Флитвуда — фактически командовавшего армией, родственников, задававших тон в Государственном совете. Летом 1658 г. тяжело заболела его любимая дочь Элизабет, и Кромвель две недели не отходил от ее постели. Смерть ее была для него тяжелым ударом. В середине августа он сам заболел, и 3 сентября, в день его счастливых побед под Денбаром и Вустером, Кромвель умер. Казна была совершенно пуста. Для устройства похорон пришлось прибегнуть к займу — на этот раз кредиторы не поскупились. «Узурпатора» похоронили в древней усыпальнице английских королей — в Вестминстерском аббатстве. Однако после реставрации (монархии) Стюартов по постановлению верноподданнического парламента 30 января 1661 г., в день казни Карла I, прах Кромвеля был извлечен из могилы, и после варварской процедуры «повешения цареубийцы» от трупа отсекли голову, туловище было зарыто в яме, выкопанной под виселицей, а голову, насаженную на копье, выставили у Вестминстерского дворца «на обозрение».
Итак, Кромвель, непобедимый при жизни на поле брани, оказался неуловимым для «опьяненных жаждой мести» роялистов, и не только потому, что смерть его опередила их торжество, а прежде всего потому, что имя его и дела к тому времени уже принадлежали не им, а истории.

Статья получена: www.world-history.ru