Кресты Беленджера

Мурада Магомедова в Махачкале не было. Говорят, летом его всегда трудно застать в городе, что, впрочем, и неудивительно, он же археолог, а археологи летом в поле, в поиске, и если что-то находят, потом весь год живут только этим, тщательно исследуют находки, показывают друг другу на конференциях, а в свободное время пишут статьи и книги.

Книга Мурада Магомедова (Магомедов М.Г. Живая связь эпох и культур, 1990.) попала ко мне случайно и в счастливую минуту; она на сей раз привела в любимый Дагестан, а потом в кумыкское селенне Чирюрт... Чирюрт — селение как селение, ничего особенного, в нем я бывал и раньше, бывал, как многие, ни о чем не догадываясь, ничего не ведая.

 

 

Не задумываясь даже, что означает слово «чирюрт».

Там, где сомкнулись равнина и горы; там, где буйный Сулак утихает и его берега покрывают песок с галькой; там, где кончаются горные дубравы и начинается степь, прикрытая редким кустарником; там, на границе двух миров — равнины и гор,— нашел себе место Чирюрт.

О его почтенном возрасте ничто не говорит: смотри — не увидишь. Скорее наоборот, все говорит о его молодости. Поэтому-то, видимо, я и проезжал мимо. Небольшая ГЭС. Кого она удивит в конце XX века? Как и ее водохранилище, кажущееся заросшим озером среди гор? Одноэтажные домики с обыденным обликом, выглядывающие из зелени садов, тоже совсем не архитектурное чудо, ради которого стоит останавливать машину. Даже мечеть, сверкающая краской, смотрится точно так же, как любая другая сельская мечеть — их ныне предостаточно в Дагестане.

Словом, в Чирюрте все будничное, простое. Правда, в названии слышится птичья игра звуков — чирюрт, чирюрт; «чир» — по-тюркски «стена», а «юрт» — «селение», выходит, «стена у селения». Или «селение у стены». Но что это за стена?

О ней-то я и узнал в Москве, из книги Мурада Магомедова, тогда и захотелось посмотреть все самому. Показывал стену Зайналабид Батырмур-заев, ученик Мастера, сельский учитель и блестящий знаток истории Дагестана (наверное, мы доживем до того времени, когда сможем познакомиться с его замечательной диссертацией). Зайнал привел меня в Чирюрт и, словно по райскому саду, долго водил по выжженной земле, оживленно рассказывая и рассказывая.

Поток сведений обрушивался водопадом, и — что ценно! — иные исторические факты можно было тут же, на месте, проверить, потрогать руками, например... Потрогать руками время — о таком только мечтают.

...На окраине Чирюрта один из переулков заканчивается шлагбаумом: кто-то перегородил улицу, чтобы скот не уходил к горе. За шлагбаумом — степь и каменистый проселок, подернутый низкой травой. Проселок взбирается к подножию хребта и теряется за ним.

Хребет, вернее его гребень, очень необычный. Его при сотворении неведомые силы разрезали вдоль, и южная половина от этой операции сползла вниз, отчего другая, северная половина, получилась с одного бока отвесной — неприступной стеной.

Подрезанным выглядит склон горы на самом верху. Его-то еще в давние времена и не оставили незамеченным. Не случайно именно здесь более полутора тысяч лет назад появился город, один из первых на Северном Кавказе. Лучшего места не придумать: просторная километровая площадка, позади нее неприступные горы, сбоку река, а впереди бескрайняя степь, уходящая за горизонт. Вся как на ладони.

Древние строители лишь завершили то, что не успела природа: чуть продолжили горы. Примерно на километр тянется массивная стена, та самая, которая позже дала имя Чирюрту.

Сам же город назывался иначе — Беленджер. Он был вторым по величине и первым по значению в покрытой тайнами Хазарии.

Собственно о Хазарии, о ее городах и людях известно немного. И долго не знали, что в этих знаниях достоверное, а что плод воображений: легенды и факты в науке — далеко не одно и то же. Мурад Магомедов своими раскопками, кажется, открыл еще одну забытую страницу в истории человечества. Нам оСтастся лишь прочитать ее. И поспорить. Ради истины, конечно.

Тем более что о Беленджере ученые спор вели давно. Этот цветущий город упоминался византийцами и арабами, о нем хорошо знали римские, а потом и генуэзские купцы. Однако из наших современников никто не ведал, где находится город из легенды, что стало с ним? Следы его, казалось, навсегда стерло время, как и память о самих тех временах.

Высказывалось даже мнение, что этого города никогда и не было. Мол, Беленджером древние называли территорию нынешнего равнинного Дагестана.

Город-миф?! Что ж, были и такие. Собственно, вся Хазария долго была скорее мифом, чем реальностью. Слишком мало, ничтожно мало сохранилось о ней сведений. Все утеряно.

Долго, по единичным камушкам из архивов, словно мозаику, историки воссоздавали картины жизни Хазарии, чередуя мифы с реальностью. Как бы забывая, что без материальных подтверждений, без фактов любая, даже самая правдоподобно написанная история будет не более чем гипотезой. Пред-по-ло-же-нием! Ведь письменные свидетельства противоречивы, как и люди, оставившие их.

О Хазарии знали только по письменным источникам. Считалось, что следов материальной культуры древнего народа не сохранилось. Впрочем, их никто по-настоящему и не искал, эти следы. По крайней мере, о серьезно подготовленных экспедициях на земли Хазарского каганата слышать не приходилось. Так что едва ли не все прежние «хазарские» находки — случайные, они могли быть, могли и не быть... Мурад Магомедов стал Колумбом хазарской земли. Но, хочется думать, главное его открытие еще впереди.

В древнем мире Хазарию называли не страной, не государством, а каганатом. Называли по имени кагана, он был у тюркских народов князем князей, их верховным правителем. В степях Европы и Азии, куда пришли тюрки почти две тысячи лет назад, насчитывалось несколько их каганатов. А все вместе каганаты носили одно имя — Дешт-и-Кипчак, что, как известно, означало Степь кипчаков или Половецкое поле.

Хазарский каганат возник, очевидно, сразу же после походов гуннов, разрушительным смерчем пронесшихся по степям Азии и Европы. Сейчас доподлинно известно, что гунны пришли с Алтая и говорили на тюркском наречии, что их внешность, образ жизни были типичными для тюркских народов. В сочинениях латинского историка Аммиана Марцеллина сохранилось немало сведений о жизни таинственных степняков, у которых «молодежь, с раннего детства сроднившись с верховою ездою, считает позором ходить пешком». «Гунны приросли к коням», воюют только на конях, их время — II-IV век нашей эры.

Однако у других, не менее именитых ученых древности, у того же Геродота или Страбона, о гуннах несколько иное мнение, иная точка отсчета их «биографии», они полагают, что первые племена тюркоязычных гуннов появились в Степи в VII — VI веках до нашей эры, когда здесь еще властвовали скифы...

Существуют и другие гипотезы истории Степи. Нет лишь одного — единственного того варианта, который полностью бы соответствовал истине. Свое весомое слово не пр'оиз-несли археологи.

...Когда мы открыли скрипящий от ржавчины шлагбаум и вышли из Чирюрта, появились аульские мальчишки, постояли, посмотрели вслед, но за нами не пошли: они знают, что интересно в их округе, а что нет.

Идем по иссушенной до звона земле. Сухая низкая трава цепляется за брюки. Из-под ног взлетают кузнечики. Едва ли не на каждой колючке белой монеткой висят улитки... Ни зверя, ни птицы в такую жару. И вот из-за бугра открылась стена, сложенная из серых увесистых камней...

Стена начиналась у горы и тянулась вниз к реке. Внушительное сооружение! Шириной метров шесть, никак не меньше, а высотой... Трудно сказать, какова высота стены, ведь значительная ее часть под землей. На поверхности оставалось два-три метра былого величия.

Подходим ближе, я сам убеждаюсь, что камни «сидят» на глиняном растворе, как сказано в книге, и «сидят» прочно. Ни один не поддался. Однако испытывать судьбу здесь нельзя — камни лучше не трогать, на них можно только смотреть, ведь между ними порой прячутся от жары фаланги или скорпионы.

Кое-где стену разрушили — совсем свежие проемы видны то здесь, то там. Они как раны.
— Так теперь берегут память предков, — с досадой заметил мой провожатый Зайналабид Батырмурзаев.

Оказывается, иным жителям Чирюрта лень стало заготавливать камни при строительстве домов, они и повадились в археологический заповедник, в древнее хазарское городище... И стоило ради них открывать Беленджер?

Наши предки берегли стену: ее через каждый метр выстилали слоем камыша. И был в том великий резон! Так «дикие кочевники», основавшие город, отводили от постройки разрушительную силу землетрясений, потому что камышовые прокладки есть не что иное, как, выражаясь техническим языком, антисейсмические пояса. Вот почему в горах сохраняются, например, древние башни, дома, стены и не сохраняются — рушатся! — современные постройки.

Вокруг Беленджера когда-то высились сторожевые башни, они стояли вдоль стены, правда, теперь от них остались лишь округлые фундаменты. Заботливые потомки снесли и башни. Снесли тогда, когда еще никто не знал о погребенной здесь первой столице Хазарии.

А всего, только в междуречье Сулака и Терека, выявлено 15 крупных городищ и мелких поселений хазар. Обнаружены и другие древние памятники. Все эти находки (остатки городищ, крепостей, поселений, могильников) объединяет, одно — они, бесспорно, тюркской культуры, которая главенствовала в Степи уже к началу раннего средневековья. (Есть все основания утверждать, что в Степи жил один народ, или, по крайней мере, он составлял абсолютное большинство. Хотя историки называют его по-разному: хазары, печенеги, половцы.)

И как часто случается, чем больше узнавали люди о предмете исследования, тем быстрее развеивались мифы о Хазарии, отлетали, как шелуха от ореха.

Например, доказана явная ошибочность утверждений Л.Н.Гумилева, нашего крупнейшего специалиста по Степи, о разливах Каспийского моря, якобы смывших древнее государство и его следы. Ничего подобного! Фантазия автора, да и только.

Отсутствие его величества Факта и давало простор воображению, к сожалению, так строилась «история» Хазарии. И не только Хазарии!

...Стену в Чирюрте, судя по всему, возводили долго. Когда присмотришься, замечаешь, что верхние камни обработаны иначе, чем нижние. И уложены по-другому — у каменщиков тоже бывает свой почерк. Надстраивали стену по крайней мере дважды, как того требовал город, раскинувшийся по обе стороны реки. Бе-ленджер рос очень быстро, его экономическое значение было велико, и без массивных оборонительных сооружений покой города был бы непрочен.

Когда я спросил Зайналабида о системе обороны, он будто ждал этого вопроса и повел куда-то от стены.
— Вот здесь мы нашли выносные башни. Они были когда-то намного выше сторожевых. Такие же башни стояли и вон там, за рекой.

Он показал рукой вдаль. Однако я увидел лишь холмы, поросшие травой; он в этих холмах видел башни, ушедшие в века.

Там, за рекой, тоже делали раскопы. Зайналабид не одно лето провел за этой работой, чтобы увидеть унесенное временем.
— Мы много копали и много нашли. Но наши находки лишь капля в море.

Культурный слой в Беленджере — это три метра, как мне показалось, насыщенных керамическими черепками. Кое-где черепки попадались прямо на поверхности, будто кто-то специально расколотил караван глиняной посуды и рассыпал осколки где попало. Мы ходили прямо по ним.

Здесь, у спуска к реке, когда-то жили ремесленники. Иначе откуда столько черепков? Откуда печи для обжига керамики? Мало того, неподалеку обнаружены и металлургические печи VI века, ведь «дикие кочевники» были неплохими железоделателями. По крайней мере, равных им в этом ремесле на Кавказе не было. Сабли, шлемы, кольчуги, железные инструменты прославили Хазарию в древнем мире. Далеко гуляла о ней слава.

А еще мы смотрели курганы. Самые большие достигали пятидесяти метров в диаметре. Целые горы! Не верилось, что и они рукотворны. Однако стоило опуститься в раскоп, чтобы убедиться — действительно рукотворны.

Раскоп — это яма глубиной метра три-четыре, которая заканчивается боковым коридором в погребальную камеру, похожую на кочевую кибитку — такие же сводчатые потолки, а в ней — много домашней утвари, одежды, украшений... Все так, но в чужую могилу влезть сможет не всякий.
— Здесь были находки дороже клада — сказал Зайналабид.

Да я и сам понимал, что из этих вещей, «любезно» оставленных грабителями могилы, ученые выуживают куда больше информации, чем из золотых украшений, пусть даже очень тонкой работы и очень древних.

К сожалению, все курганы в Беленджере разграблены. Первыми потревожили их покой арабы, в 723 году захватившие этот богатый город. По преданию, золото из Хазарии они вывозили на арбах... В курганах грабителям было что поискать, ведь сюда переносился «дом» умершего, все его любимые и дорогие вещи, которые, как считали соплеменники, должны были еще послужить ему после смерти.

Можно долго любоваться найденным здесь оружием и поражаться точности слов римского историка Ам-миана Марцеллина, писавшего о гуннах: «Из оружия наиболее употребительны меч, лук со стрелами, снабженными костяными наконечниками, и аркан». Именно это оружие и сохранилось в курганах.

Правда, то, что Марцеллин назвал «мечом», у нас принято называть «шашкой». Это оружие, незнакомое европейцам, придумали степняки-половцы, оно помогло им тогда покорить степной мир... Кольчуги, железные панцири тоже заставляют задуматься об искусстве половецких ремесленников, все-таки VI век!

А стрелы? Разве они не произведения инженерного искусства? Встречаются двух — и трехлопастные. Встречаются с железными и костяными наконечниками. На любой вкус. Любых размеров. Такие стрелы, как нож масло, пронзали медные доспехи алан, главных соперников половцев в обладании Степью. Стрела не летела, а неслась со свистом навстречу цели. И тот свист был лучшей песней для моих предков.

К новым стрелам понадобились новые луки. Все-таки технический прогресс! Половцы придумали и их. Да так, что равных этим лукам не было в мире. Это совершеннейшее оружие вошло в мировую военную историю как «лук половецкого типа».

На луке вождя или атамана были костяные накладки. Ох, что это за накладки! На одной из них я увидел сцену охоты на кабана: еще мгновение, и вепрь прекратит свой стремительный бег... На другой — конь в летящем галопе. Он под взглядом художника будто замер. Выписаны мельчайшие детали. Чувствуется даже напряжение мышц.

А вот об этой находке хочу сказать отдельно. Что это? Точно не знаю. Для чего? Тоже неизвестно. Археологи уверяют — это накладка или пряжка. Может быть, и так. А речь идет о золотом кресте с зернью — великолепной работе. Он небольшого размера, абсолютно такой же, как... всем знакомый орден Святого Георгия на подвеске. Есть даже «лавровый» овал в центре, где, возможно, что-то было выгравировано. Но что? А если и вправду это самый древний орден, найденный у нас? По крайней мере, другое назначение кресту придумать трудно. Тем более что жители Белен-джера хорошо знали Святого Георгия-воина, поклонялись ему, ведь они были христианами, а он — их покровителем. Но об этом чуть позже.

Все прекрасное, что дает искусство, ценилось у степняков. Здесь нет вещи, которую сделали бы холодные, равнодушные руки. Каждая вещь поет.

О золотых женских украшениях, покрытых зернью, я не говорю — их надо видеть. Но фаянсовый скарабей, сердоликовая бусина с серебряной ленточкой, стеклянные синие подвески в виде мыши или хрустальные подвески, на которых вырезан петух, честное слово, достойны только глубоких вздохов — сперва ахнешь, а потом вздохнешь.
И все эти ценности — из домов правителей Беленджера.

Домов в городе «кочевников» было, конечно, много. Целые улицы. И если бы не курганные, истинно половецкие захоронения у горы, привлекшие внимание археологов, что знали бы мы о жителях далекой Хазарии?
Кроме всего прочего, курганы сохранили прекрасный антропологический материал.

Я как-то разговаривал с доктором Г.Е.Афанасьевым, крупным отечественным археологом, знатоком древне-тюркской культуры. Геннадий Евгеньевич меня удивил, когда как бы невзначай сказал, что останки половца даже в самом древнем захоронении он отличит с первого взгляда.

Степняки, оказывается, всегда представляли собой совершенно особый антропологический тип человека. Например, у них иная форма черепа, которая у нас, у прямых потомков половцев, до сих пор проявляется в «татарских» чертах лица — щеках, разрезе глаз, лбе. Все мы, жители Степи, европеоиды с легким, почти незаметным налетом монголоидных признаков. В этом — особенность половецкого лица, его узнаваемость. Пропорции туловища и ног, особенно голени, у половцев тоже свои, особенные. (Подробнее см. «Вокруг света» № 4/92, очерк «Любо, терцы!».)

Я не знаю, сколько может Зайналабид Батырмурзаев рассказывать об истории Хазарского каганата. Час? Час можно слушать. День? День будешь ходить рядом с ним и не устанешь.

Увлеченный человек, ничего кругом не замечающий, кроме своей археологии. Но заслушиваться его рассказами все-таки нельзя. Особенно на развалинах Беленджера.

Идем, и вдруг я почувствовал, что не могу дальше шага ступить, словно стеклянная стена выросла передо мной. А Зайналабид идет, ничего не замечает.
— Стой,— кричу я ему.

Перед нами в двух шагах замерла огромная ящерица, похожая на варана, она буквально сливалась с камнями и землей. Гад холодно буравил черными, немигающими глазками.
— А-а, их здесь много, — спокойно ответил Зайналабид, поднял камень и швырнул его вдогонку ретировавшемуся хозяину нынешнего Беленджера.

Очень много рассказал Зайналабид о захоронениях. Как всякий прирожденный исследователь, он мечтает открыть свой город. Или хотя бы курган на худой конец, но такой, в котором не побывала бы нога грабителя. Каждый человек имеет право на мечту, но лишь в награду дается она. За настойчивость!
— Зайнал, такие курганы у половцев были всегда?
— Нет, — ответил он.

Оказывается, раньше, в первые века жизни половцев в Степи, обряд погребения у них был совсем другим — трупы сжигали. Ведь степняки были тенгриане, они поклонялись Огню и Солнцу. Потом вдруг к ним пришел новый ритуальный обряд — погребение. Это «вдруг» случилось точно в VI веке, и впервые оно зафиксировано при захоронении хазарской знати.

С тех пор в царские курганы умерили клали в деревянных гробах. А простых людей стали хоронить в гробах, сплетенных из камыша.
Почему половцы изменили традициям предков? Найти ответ на этот вопрос помогли материалы раскопок.

Вот что любопытно: в более ранних захоронениях VI века, как бы отдавая дань прошлому, под гробы подсыпали пепел или белую известь. Потом, в более поздних захоронениях, обходились без пепла и без извести... Весть об изменении традиций у хазар через Шелковый путь, проходивший через Хазарский каганат, дошла до Китая: зафиксированы слова китайского императора Тат Цзуна в 728 году, что хазары оставили обычай сжигать трупы и погребают их под курганами.

Что же заставило степняков изменить обычаям предков-язычников? То была новая религия, пришедшая в Степь по тому же Шелковому пути, — христианство. Это была религия, позволявшая объединять племена в ГОСУДАРСТВО! Вот почему так много я говорю о ней. Степь не была «проходным двором» истории, как утверждают иные историки.

...Мы подошли к кукурузному полю, оно начиналось прямо в древнем городе. Зайналабид остановился. Помолчал. Его глаза зло сверкнули.
— Как нарочно,— вымолвил он,— в Дагестане кто-то решил все кумыкские памятники уничтожить. Когда мы копали, кукурузы не было.
— А что было, Зайнал?
— Церкви. Остатки церквей.

Четыре христианских храма стояли в Беленджере... И я вспомнил легенду, которую знает едва ли не каждый, обратившийся к истории хазар. О том, как каган пригласил к себе иудея, христианина и мусульманина, чтобы те рассказали о своей религии. Кагану якобы понравилась иудейская религия, и он велел принять ее своим подданным...

Красивая сказка. Археологически она абсолютно не подкреплена! Наоборот, найденные остатки христианских церквей убеждают совершенно в другом. Не удивлюсь, если окажется, что эту сказку придумали иудеи, стремившиеся прибрать к рукам Шелковый путь, на котором властвовали хазары.

Увы, приходится сомневаться. В Хазарии, во всех пятнадцати ее городищах, не найдено никаких следов ни иудейской, ни мусульманской религии. Хотя бы какие-то культовые предметы из тысяч найденных. Ничего.

Значит, синагог и мечетей там не было! Пусть остаются на совести авторов внешне правдоподобные сочинения Моисея Каганкатвади и Моисея Хо-ренского, поведавшие миру об иудизации хазар,— археологического подтверждения их слов нет. Есть лишь им опровержение.

Церкви в Беленджере строили небольшими. И, судя по сохранившимся фундаментам, сверху — в плане — они напоминали крест. Фундаменты точно ориентированы с запада на восток. Любопытно, что храмы в Беленджере — пока самые древние оплоты христианства не только на Северном Кавказе, но и на всей территории нынешней России. Отсюда, видимо, проросла первая ветвь христианства в нашем Отечестве. А если так, то нужно говорить не о 1000-летии, а о 1600-летии Христовой религии на земле нашей.

Оригинально объяснение, которое дает открыватель Беленджера Мурад Магомедов тому, почему церкви строили небольшими, а площадки перед ними, наоборот, разбивали просторными. «Первоначально молящиеся, — пишет он, — оставались вне церкви. Приобщение степняка к новому, мало знакомому Богу в непривычных для него крытых помещениях было, очевидно, трудным делом. В церковь входил лишь священник». Возможно, из Хазарии пошли пролетные часовни, которых потом много появилось на дорогах Дешт-и-Кипчака.

Когда христианские миссионеры пришли в поселения степняков? Кто были они, взявшие свой тяжелый крест?
В VI веке! И даже раньше. В этом убеждают не только церкви Беленджера, но и письменные свидетельства, поведавшие о крещении степняков, о сооружении в их поселениях крестов и стел, увенчанных крестами.

Ответ же на второй вопрос не столь очевиден. Связывать его только с армянскими миссионерами, как предлагает Мурад Магомедов, думается, неправомерно. Почему? Да потому, что носителями христианства могли быть и миссионеры из Византии, и даже средиземноморцы, то есть римляне.

Через Хазарию же пролегал Шелковый путь, важнейшая артерия жизни. Она связывала и Византию, и Средиземноморье с Востоком, с его товарами. Из Хазарии западный мир получал золото, добываемое на Урале, меха, доставляемые с Севера, и многое другое. Хазария была очень важным звеном в жизни Запада. Не случайно же император Константин V женился на дочери хазарского кагана — в том был явный политический расчет.
Однако истинным утверждением новой веры в Степи стал, конечно же, VIII век, когда в Византии началось иконоборчество.

Массы иконопочитателей, спасаясь от преследователей, искали приют у хазар, где христианство уже давно пустило глубокие корни. В Степь из Византии переезжали семьями и родами. И всем находилось место...
— Вот здесь нашли первый крест, — сказал Зайналабид. Перед нами лежала ровная площадка среди невысоких курганов, где когда-то стояла церковь.

В восточной — алтарной — ее части археологов ожидало крупнейшее научное открытие. Можно лишь догадываться о том волшебном волнении, которое они пережили, ради него не жалко и жизни. Убирая лишнюю землю на вымощенном кирпичном полу, вдруг увидели первый крест — и не придали ему значения. Потом нашли обломки еще двух, и наконец стало ясно, что откопана церковь.
Уникальнейшая находка, открывшая завесу над духовной жизнью степняков!

Один из крестов полностью восстановили. Он вырезан из цельного монолита, примерно в метр высотой. Древний мастер постарался не ради славы: рельефная лента обрамляет ветви креста, будто вчера кто-то положил ее здесь.

На солнце крест сиял, горел, светился и играл красками неба. Почему? Да потому, что на кресте, на лицевой стороне, видны углубления, куда вставляли орнаментированные фрагменты из драгоценных металлов и камней. Это сияющее великолепие царило на постаменте у восточной стены храма.
— Постамент тоже был разрушен, — продолжал Зайналабид,— его собирали по кускам.
— А еще что там нашли? — не терпелось мне.
— Солонку и миску. Наверное, ритуальные. А рядом боевой железный топор лежал...

И я представил себе тот миг, когда наседающие враги ворвались в Белен-джер, жажда крови гнала их по улицам. Всюду дым, пожары. Но горстка защитников насмерть стояла в храме, у святыни, стояла до последнего... А потом начался пир Сатаны.

Беленджер дрался с врагами не раз, следы нападений и пожаров до сих пор остались в земле. Но город отстраивался вновь. Сперва это были строения из необожженного кирпича и из бревен. Позже, когда в Беленджер явился армянский епископ Макар, стала распространяться кирпичная кладка, она, судя по всему, произвела благоприятное впечатление: первой из обожженного кирпича сложили церковь.

Возможно, армянский епископ повлиял в Хазарии не только на строительство, но и на какие-то культовые традиции. Только было ли то влияние решающим? Вот в чем вопрос.

По-моему, Мурад Магомедов сам опровергает себя же, когда рассказывает о найденных им предметах искусства. Он отмечает, что культ Богородицы — Мадонны с младенцем — быстро подчинил себе искусство в Хазарии. «Христианские сюжеты и символы находят воплощение в самых различных предметах погребального инвентаря», — пишет он. Даже на монетах тогда чеканили крест.

Но, заметьте, какой крест? Мальтийский! А о чем это говорит? О том, что поначалу Римская церковь бросала зерна на хазарское поле. Рим сеял «разумное, доброе, вечное» в душах степняков. И не только степняков, но и других народов Северного Кавказа. Напомню, точную копию беленджеровскому медальону с Богородицей нашли в 1977 году в Кисловодске, в могильнике «Рим-гора».

Мало кому известно, что со времен Петра I по России ходили слухи о колониях генуэзцев на Кавказе. Например, в донесении полковника артиллерии Гербера отмечалось, что генуэзцы поселились здесь еще в VII столетии. Может быть, поэтому зародившееся на Северном Кавказе христианство стало впоследствии католическим? Эта страница нашей истории абсолютно белая. А впрочем... сохранились записки венецианского посла Иосафата Барбаро, который в середине XV века посетил Кавказ и описал свои встречи с христианами греческого и католического исповедания.

Доподлинно известно также, что в средневековье в Римской католической церкви значилась Прикаспийская провинция, из Рима сюда, на Северный Кавказ, назначался епископ. В папских буллах о распространении христианства об этой провинции упоминалось не раз.

Как напоминание о многовековом общении народов Северного Кавказа с Римом я смотрю на костелы, до сих пор сохранившиеся во Владикавказе, Пятигорске, Ставрополе, а также в горах. До сих пор остались и приверженцы католического вероисповедания...

«Борьба за веру» в Хазарии, по-моему, не могла быть столь ожесточенной, как о ней пишут. Да, были попытки навязать степнякам мусульманство, но поход арабского полководца Мервана в 737 году закончился все-таки неудачей, главную битву арабы проиграли — поверженные хазары не приняли религию своих врагов. Из гордости, конечно, не приняли!

К тому же притязания арабов закончились очень быстро — Степь разбила их войско. Больше арабы на священной земле Дешт-и-Кипчака не появлялись. Лишь иногда наведывались сюда их купцы и путешественники, записки которых проливают свет на жизнь степняков.

И опять же, как и в случае с иудеями, арабские источники уверяют, что в хазарских городах жили мусульмане. Какие мусульмане? Неизвестно. Так, Ибн Хаукуль, побывав в столице Хазарии, пишет: «Город населяли мусульмане и другие, и в городе у них были мечети». Не выдает ли и он желаемое за действительное?

Если мусульмане, то они могли быть только шиитами, религия которых пустила к тому времени корни на земле нынешнего Азербайджана. Других вариантов развития мусульманства просто не могло быть.

Мои рассуждения подтверждают и древние путешественники, побывавшие в Степи, например, Плано Карпини и Вильгельм Рубрук, который ясно написал: «Мы нашли некий хороший город, по имени Эквиус, в котором жили сарацины (мусульмане), говорящие по-персидски, хотя они были очень далеко от Персии». Этот таинственный город лежал «на очень красивой равнине, имеющей справа высокие горы, а слева некое море или озеро...». Стоит лишь добавить, что автор ехал с запада на восток.

В нынешнем Дагестане шиитов к северу от Дербента практически нет. Сведений о том, что в междуречье Сулака и Терека шииты когда-то отступили от веры и стали суннитами, тоже не встречается. Упомянутыми мусульманами, таким образом, могли быть только иранцы, вернее талыши, которые до сих пор живут в Дагестане, они — шииты.

Сколько же тумана на половецкой земле, будто специально его напустили.
— Зайнал, а когда же мусульманство пришло на Северный Кавказ?
— Очень трудный вопрос, — и чтобы не отвечать на него, он повернулся и заторопился обратно к каменистому проселку, ведущему в Чирюрт.

Но отвечать и не требовалось, я уже знал ответ, а спросил лишь для того, чтобы увидеть именно такую реакцию Зайналабида Батырмурзаева, истинного мусульманина, хотя и потомка древних христиан. Конечно же, он, историк, почувствовал, что я тоже знаю правильный ответ. Но промолчал.

Вопрос веры для мусульманина — святой вопрос, не подлежащий обсуждению. Но чтобы понять историю своего народа, нужны исследования, и я на свой страх и риск провел простой опыт — попросил знакомых стариков написать имена своих предков. Семь поколений обязан знать настоящий мусульманин.

Почти у всех после третьего-четвертого поколений в обратном отсчете начинались не мусульманские имена: Кучай, Авиль, Бутуй, Дадау, Хадир, Кы-тык, Акай, Баммат, Асев... То были древние половецкие имена. Выходит, мусульманство к кумыкам — нынешним потомкам половцев — пришло в XIX веке, в период Кавказской войны. Таково было условие военной помощи кавказцам со стороны Турции, где живут именно сунниты, а не шииты.

...Мы молча вышли из археологического заповедника, закрыли проржавевший шлагбаум, чтобы коровы не ходили по Беленджеру, молча сели в машину и уехали. Каждый думал о своем после встречи с историей, которую, оказывается, можно, потрогав руками, понять.