Что такое мир ислама?

По телевидению и радио, в кино и газетах нам по десять раз на дню так или иначе намекают: он — страшная угроза цивилизованному человечеству. В нем заключена неумолимая разрушительная сила, которую, по большому счету, можно победить лишь вместе с ним. Будь бдителен и готовься к бою, бедный человек Запада… Из другой же части земного шара с той же взвинченной страстью раздается обратное: без него — невозможно никакое благо. Душа только в нем — на верном пути. И кто этого не понимает — глупец или враг.

 

 

Как тут быть, как разобраться? Как, в конце концов, приблизиться к пониманию — что такое мир ислама?

Экспансия ислама в VII-VIII веках
Стремительное распространение ислама в первые века после его возникновения было подобно взрывной волне. Кочевые, не слишком многочисленные и разрозненные племена бедуинов к тому времени больше тысячи лет кочевали по своей великой пустыне из оазиса в оазис, не помышляя ни о каких завоеваниях, но великая идея Мухаммада о халифате - праведном государстве на этом свете, долженствующем объединить все народы, — словно воспламенила их. При жизни Пророка подавляющая часть Аравийского полуострова оказалась политически объединенной под властью Медины. В царствование же первых трех его наследников, так называемых «трех праведных халифов» (632-656 годы), исламская держава уже включала в себя и Багдад (вскоре этот город превратится в цветущую столицу), и Иерусалим, и Египет. На севере триумфальное шествие мусульман было задержано упорным византийским сопротивлением — с греческой империей арабы впоследствии так и не справились. Но на западе и востоке их владения неуклонно расширялись вплоть до 750 года, когда на пике своего могущества династия Омейядов господствовала одновременно над Пиренеями и Гиндукушем, знамена ее развевались на берегах Инда, Нила и Куры, армяне, корсиканцы, белуджи и берберы были ее подданнными.

Буквальному переводу с арабского языка на русский слово «ислам» не поддается. Самое близкое, что можно придумать — «смирение», «покорность Богу», «предание себя Ему». А известнейший знаток мусульманской теологии, норвежец Фритьоф Шуон, говорит так: «Ислам — это встреча Бога, как такового, и Человека, как такового». То есть Всевышний выступает вне любых имен и качеств. Его нельзя увидеть, нельзя выразить доступными нам средствами. Он «есть Вещь, но в своей вещности превосходит любую другую вещь» — так выражена эта философская идея в одном из хадисов (то есть речений, высказанных вне Корана) Пророка Мухаммада.

«Новое» начинается с мусульманского символа веры.

Точно так же, как последователи Иисуса и его апостолов верят «во единаго Бога Отца Вседержителя… Сына Божия Единороднаго… распятаго же за ны при Понтийстем Пилате… и в Духа Святаго, Господа животворящаго…», правоверные мусульмане утверждают: «Ашхаду ан ла илаха илла-л-Лах ва ашхаду анна Мухаммад расул Аллах» («Свидетельствую, что нет бога, кроме Бога, а также свидетельствую, что Мухаммад — посланник Бога»).

Эту формулу изрек сам Пророк, когда к нему явился некий незнакомец в богатой одежде (это был, надо понимать, сам архангел Джабраил, или, в западной огласовке, — Гавриил) и спросил: «Что есть Ислам?» В ответ мекканцу пришлось тут же определить четыре основные заповеди, до сих пор составляющие основу истинно мусульманского образа жизни. Это: салаат — ежедневная пятикратная молитва, закят — добровольное пожертвование в пользу бедных, пост во время священного месяца Рамадан (принимать пищу и пить разрешается только ночью, после захода солнца) и хадж, паломничество — прежде всего в Мекку. В последнем предписании допускается единственное послабление: если у кого-то не хватает средств или здоровья, посещение дальнего аравийского города можно заменить «малым хаджем» к ближайшей от дома святыне.

Ислам и авраамические религии
Религиоведение относит мусульман наряду с иудеями и христианами к последователям авраамических религий. Фактически это означает то, что в каждой из них присутствует основополагающая история (миф, представляющий идеальный образец веры) о праотце Аврааме, жившем в XIX веке до н. э., заключившем завет с Богом, в котором Бог за послушание пообещал ему, что он будет отцом множества народов.

А практически речь идет о концептуальной и генетической близости великих религий, рожденных одна за другой в Передней Азии. Действительно, их фундаментальные постулаты — взгляд на Бога как на личностное творческое начало, четкое противопоставление Добра и Зла, понятие об их непримиримой борьбе — идентичны.

В каждой из этих систем Мухаммад, Моисей и Иисус, соответственно, призывают человека к чистоте помыслов, отказу от греха и раскаянию. Награда за праведную жизнь — воскресение после Судного дня и вечное райское блаженство.

Кроме того, мусульманами признается особенно важным, что все авраамические религии родственны друг другу формой полученного ими Откровения, то есть священными писаниями (арабское выражение «ахл альКитаб», «люди Книги», объединяет представителей трех конфессий). При этом, правда, Коран принципиально отличается от Пятикнижия Моисеева и Евангелий. Он не боговдохновен, подобно Библии, где наряду со словом Божьим звучит и человеческое. Коран содержит прямую речь Всевышнего, переданную Мухаммадом.

Принципиальные же, вероучительные расхождения между авраамическими религиями начинаются лишь на богословском этапе — с вопроса о природе Господа. Причем надо сказать, что мусульмане «через голову» христиан сближаются здесь с иудеями. И те, и другие не приемлют догмата о Триединстве Божественных Отца, Сына и Святого Духа (Троице), «подозревая» в нем элементы язычества. В то же время те, кто исповедует ислам, конечно, неодобрительно смотрят на национальные пристрастия сурового израильского Иеговы.

Кстати, мусульмане свято уверены, что их Пророк приходил на землю не для создания новой религии, а для восстановления старой, истинной веры Авраама, который, согласно Корану, и был первым мусульманином. Иудеи и христиане тоже знали поначалу свет истины, но со временем он для них померк.

Любовь Хоботова

Рожденный свободным

В отличие от христианства ислам не знает института священников. И на пути хаджа, и у домашнего очага, в час рождения и смерти, в горе и в радости мусульманин общается с Богом самостоятельно, без посредников и толкователей. Отсюда — парадокс: последователи Пророка, постоянно обвиняемые в нетерпимости, во все века имели больше свободы и возможностей судить о собственной вере, чем католики или православные.

Хотя все грамотные мусульмане формально равны в религиозной жизни, на деле эта жизнь направляется весьма четко — людьми, которых сама община («умма») призвала наставлять и помогать верующим на пути к Всевышнему. Имамы, возглавляющие храмовую службу в мечетях, и муллы, которые читают молитвы и преподают в школах, избираются самым что ни на есть демократическим образом. Правда, в шиитском Иране существует еще институт аятолл — от слова «айату-л-лах», «знамение Божье». За аятоллой признается высочайший авторитет в вопросах духовной, а со времен революции 1979 года — и светской жизни.

Итак, побеждает тот, кто кажется большинству имеющих право голоса (то есть всех проживающих в округе взрослых мужчин) самым рассудительным, красноречивым, благочестивым. Разумеется, исламскому электорату свойственно подчас ошибаться так же, как американскому или российскому… Кстати, именно в нашей стране, искони склонной ко всякого рода централизации, описанная выше практика была нарушена: еще с дореволюционных времен в России сложилась система «духовных управлений», вольных смещать и назначать мулл по своему усмотрению. Очевидно, поэтому в лексиконе отечественных журналистов прижилось выражение «мусульманский священник», что с точки зрения ортодоксального ислама звучит примерно как «военный офицер».

Итак — свобода и только личная ответственность перед Всевышним.

На этот, казалось бы, тупиковый вопрос Пророк дал ответ, очевидно, единственно возможный в свой простоте: «Не существует религии там, где нет разума». Мусульманин по определению должен стремиться к познанию, чтобы научиться выносить верные суждения. Так возникает еще одно парадоксальное недоразумение: из десятилетия в десятилетие Европа повторяет, что исламское общество отстало, темно и безграмотно. В этом, мол, его главный порок, который подлежит исправлению лишь просвещенными цивилизаторами — собственно, европейцами.

Конечно, основательное «знакомство» западного мира с исламским пришлось на ХIХ век, когда последний пребывал в некоторой стагнации. Но в эпоху расцвета ислама, в IХ—ХI веках, самый высокомерный парижанин или римлянин так бы не сказал, ведь свет передовой науки доходил тогда до христианских стран именно с Востока.

Но тем не менее и в наше время странно звучат обвинения в невежестве тех, кто уже почти полторы тысячи лет живет по таким законам Корана: «Высшее служение Богу есть приобретение знания». А также: «Отправляйся за получением знания даже в Китай» (подразумевается не то, что нужно учиться у иноверцев, хотя и в этом мусульманская доктрина не видит ничего страшного, а то, что в столь важном деле любые усилия целесообразны). Пророк запретил даже браки между необразованными людьми.

Как Господь устраивает и изменяет весь мир по своему разумению, так и мы способны на своем месте работать над миром и над собой. В наших широтах это, пожалуй, назвали бы «творческим потенциалом». А виднейший мусульманский ученый Хамид аль-Газали еще в XI веке (то есть задолго до дискуссии по аналогичному вопросу между Мартином Лютером и Эразмом Роттердамским) выражается так: «Свободная воля представляет собой особый вид воли, который возникает по сигналу разума относительно того, в чем человек не уверен».

Ясно при этом, что «правильно» сомневаться и критически подходить к жизни мусульманин может только до тех пор, пока он чувствует в себе высшую силу и соотносит с ней свои действия. Свобода воли обусловлена преданностью вере. Однажды у Мухаммада спросили: «Кто самый достойный из людей?» Тот ответил: «Разумный. Разумен же тот, кто уверовал в Бога, поверил Его посланникам и поступал в покорности Ему». А если вспомнить возможные переводы названия мухаммадовой религии, то получится, что разум — это и есть ислам.

Ислам и Мухаммад
Мусульманская религия и вера (дин и иман — для последователей Пророка эти два понятия не едины по смыслу, хотя и вытекают одно из другого, о чем говорится в основной статье) возникли в VII веке как результат проповедей жителя Мекки из рода хашим арабского племени курайш, некоего Мухаммада. Родился он около 570 года в семье купца, занимался караванной торговлей. В сорок лет его стали посещать видения, перешедшие затем в речения из незримого источника. Вчерашний купец ни на минуту не сомневался в их божественном происхождении.

Мухаммад не стал, подобно своим предшественникам на пророческом поприще, облекать существо ниспосланных ему откровений в проповеди, а передавал их буквально, так, как говорил Всевышний. Вскоре среди мекканцев у него появились верные последователи и ярые враги, причем последних оказалось многим больше. Осознавая необходимость продолжить свою великую миссию, Пророк новой веры бежал из родного города на север, в оазис Йасриб, откуда происходила его мать. С этого исторического момента ислам вырвался на «оперативный простор». От него, кстати, начинается мусульманское летосчисление (хиджра).

В Йасрибе, переименованном после смерти Мухаммада в Мадинат-ан-Наби, «Город Пророка» (сокращенно — Медину), родоначальник мусульманства поселился в доме, который стал и первой в мире мечетью. Там и были сформулированы основные принципы исламского обряда, бытового поведения, а также искусства. Кроме того, здесь вдохновенный мекканец впервые столкнулся с иудеями и христианами, но это, как говорится, уже совсем другая история…
К 630 году Пророк стал правителем Медины, Мекки и значительной части Аравии. Он умер после тяжелой болезни, возвращаясь из военного похода в 632 году, на седьмом десятке лет. После него остались единственная дочь Фатима и ее муж, двоюродный брат Мухаммада, Али ибн-Абу-Талиб, которые передали знамя ислама его грядущим поколениям.

Энвер Ахметшин

Деньги, не имеющие процентов
Основным правилом ведения денежных дел Коран объявляет справедливость, которая обеспечивается здоровой конкуренцией и запретом на какую-либо монополию. Далее, ради той же справедливости, шариат (свод основных законов, обязательных для мусульман) устанавливает равные права между участниками торгового процесса на распространение сведений о своих товарах (говоря языком сегодняшнего дня — на рекламу), осуждает спекулятивный доход и ссуду под проценты. Последняя, надо сказать, рассматривается как тяжкий грех и находится вне закона. Последователей Мухаммада возмущает сама идея прироста денег «из ничего». Поэтому исламские банки работают по иному принципу и тем самым создают серьезную проблему для интеграции исламских экономик в магистральную мировую.

Если в западной модели деньги сначала заимствуются у одного объекта, чтобы затем дать их взаймы второму, причем в обе эти операции заложен определенный процент для банка (в первом случае — в его выплату, во втором — во взыскание), то на Востоке дело обстоит иначе.

Одна сторона вносит в предприятие капитал. Другая— свой труд. Стороны заранее договариваются, в каком процентном взаимоотношении они будут делить прибыль. Если работа предприятия завершилась убытками и прибыли нет, то финансовые потери ложатся только на вкладчика. Таким образом, шариат подчеркивает, что потеря времени и сил стороны, вкладывающей в предприятие свой труд, не менее важна, чем потерянные деньги.

Красота веры

Всевышний в исламе, как известно, не предстает в человеческом облике. Но при внимательном рассмотрении оказывается: «ничто человеческое» не чуждо искусству мусульман. Это касается не только знаменитой школы средневековой книжной иллюстрации, но также многочисленных скульптур и барельефов.

Как же так?

Это противоречие лишь для непосвященных выглядит вопиющим. Мусульманин ничего не имеет против ярких и даже откровенных изображений. Главное — чтобы они даже в малейшей степени, в зародыше не притязали на сакральный статус. Служение кумирам — страшнейший грех, и в этом мнении ислам бескомпромиссен. Те, кто называет себя воинами божьими, часто преследуют идолов, какой бы религии они ни принадлежали. Так, скажем, талибы несколько лет назад расстреливали из гранатометов древние статуи Будды в афганском Бамиане.

Ислам четко разграничивает две главные в жизни каждого правоверного сферы: веру (иман) и религию. Ислам же сам по себе превращается из религии просто во всеобъемлющий образ жизни.

Вера занимается исключительно «вертикальными» отношениями между Всевышним и людьми. За религией остается «горизонтальная» ось.

В Коране читаем: «Арабы говорят: мы веруем. Скажи: вы не уверовали, а покорились исламу». В чем разница? Не всякая ли вера предполагает подчинение? Получается, что не совсем, если учитывать тонкость связей между иманом и исламом. Веруя Всевышнему, ты принимаешь мир таким, каким он устроен. Любопытную аналогию к этому сложному философскому построению предлагает, кстати, сама Книга мусульман, самое метафорическое из всех священных писаний. Сначала откровение Божье мусульманскому Пророку было передано им через проповеди. Так появился стержень, столп религии. И лишь после смерти Мухаммада оно было обращено в Коран (по-сирийски слово «кериана» означает «чтение вслух»), чтобы весь белый свет мог узнать это откровение. В результате чего получился тот ислам, который мы знаем.

Такое двуединство мусульманского учения — внутри одного «отделения» есть другое, привнесло в него еще одно важное качество: оно «ненавязчиво» и ненасильственно охватывает все проявления жизни в восточном социуме. Если на Западе научные и культурные течения, считавшие себя передовыми, обычно хотели или вынуждены были противопоставлять себя религии, то в исламе это просто невозможно. Напротив, от него исходят все достижения его приверженцев. В известном смысле можно сказать, что только он на протяжении столетий связывал огромное «лоскутное» пространство от Испании до Бухары и Индии. Связывал как высшее созидательное начало, а не как «исповедание», конечно. Ведь философия, поэзия, искусство и архитектура мусульман универсальны и внешне с каноном не связаны. В самом деле, если рядовой российский гражданин постарается припомнить все, что ему знакомо из исламской культурной традиции, он не обнаружит там и тени религиозной пропаганды. И лишь немногим ведомо, что чувственные образы Саади или Омара Хайяма прекрасно вписываются в Доктрину, отображая любовь к Всевышнему.

Конечно, в исламе, как и везде, находились ревнители строгих правил, осуждавшие всякое «вольнодумство». Они и до сих пор вмешиваются в художественную жизнь мусульман, которым сама религия позволяет быть предельно открытыми всевозможным новациям. Именно поэтому в исламе возник суфизм — интеллектуальное ядро религии, которое занялось поиском истины вне скучной схоластики, «наросшей» со временем на стенах и фасаде мухаммадова «строения». Через это братство мистических озарений и духовных практик прошли почти все крупные мыслители и созидатели в мусульманских землях. Ничего удивительного. Ведь и в Европе того времени пытливые умы от Декарта и Лейбница до Гёте и Пушкина входили в ложи розенкрейцеров или носили фартуки «вольных каменщиков» (масонов).

Наука об истинном пути
Все мы знаем, что мусульманину разрешается иметь более одной жены, что ему нельзя пить вино, есть свинину и играть в азартные игры, что он должен пять раз в день совершать намаз, обратившись лицом к Мекке, читать Коран и так далее, однако кто или что именно его к этому обязывает? Откуда правоверный черпает сведения, которые ему нужны от рождения до смерти? Из шариата — науки об «истинном пути», каковая охватывает абсолютно все стороны бытия, «изобретая» подчас и вовсе невероятные. В сущности, речь идет о том, чтобы «делать жизнь с Мухаммеда» и его первой, еще мединской праведной общины. Все, что было принято тогда и заслужило одобрение Пророка, попав впоследствии в речения Сунны («приложения» к Корану, содержащего разнообразные частные высказывания Основателя), то хорошо перед лицом Бога. И — наоборот.

В результате к XI—XII векам сложился монументальный свод правил, обычаев и законов, сведенный воедино несколькими поколениями. Ныне мусульмане почитают его как «вечный и неизменный». Или, если взглянуть с другой стороны, можно сказать: все в исламе, что не относится к романтике, поэзии или языкознанию (область «аль-Арабия»], а также — к философии, математике или астрономии |«аль-Хикамия»|, относится к шариату.

Он, в свою очередь, состоит из восьми скрупулезно выверенных разделов: фарза, то есть действий, предписываемых каждому верующему (а кто отвергает их, тот переходит в категорию неверных!. Важиба, за невыполнение которого будешь записан в великие грешники, но не проклят, как в первом случае. Сунната — его хорошо бы выполнять, чтобы потом иметь заступником на Страшном суде самого Пророка. Мустахаба, и вовсе не обязательного, но все же способного добавить человеку добродетелей в глазах Всевышнего. Мубаха — всего, что можно и делать, и не делать совершенно произвольно. Харама — списка грехов-преступлений. Макруха — перечня грехов поменьше. И, наконец, мустакруха, объединяющего поступки вредные и глупые, но особого вреда никому не причиняющие.

Изучение шариата является долгом каждого мусульманина согласно фарзу, а люди сторонние, «всматриваясь» в него, могут сделать множество любопытных выводов относительно самой молодой из мировых религий. Скажем, то характерное обстоятельство, что ислам — единственный из конфессий поддерживает торговлю и всячески приветствует ее как дело богоугодное, напрямую вытекает из харама, который чуть ли не большую часть из своих 170 пунктов посвящает имущественно-денежным делам. Пророк же под страхом божественного проклятия запрещает и продавать заведомо испорченные товары, и держать у себя заработок рабочего, не выплачивая его сразу, и передавать имущество, принадлежащее наследникам, другим лицам, и хранить чужое имущество, когда известен владелец, задерживать долги и даже запасаться урожаем с целью дальнейшей перепродажи по более высокой цене. Впрочем, конечно, об основополагающем Мухаммад тоже не забыл — по хараму нельзя убивать, прелюбодействовать, совершать самоубийство.

Остальные разделы шариата полны причудливых, на наш сегодняшний взгляд, предписаний, советов, рекомендаций. Кроме того, интересно нахождение того или иного «норматива» в том или ином разделе закона. Например, долг мужа содержать жену, одевать ее и кормить (то же — по отношению к детям! прописан в фарзе, а долг жены подчиняться мужу — только в важибе. Таким образом, если она не станет подчиняться, окажется меньшей грешницей, хотя, конечно, и это плохо. Просыпаться с рассветом, мыть руки перед едой, принимать правой рукой и непременно в семейном кругу пищу, причем сидя, носить старую одежду, пока не износится, стричь ногти — всего лишь рекомендуется суннатом, в то время как служить в армии, давать бедным милостыню с дохода от пчелиных ульев — это жесткие требования фарза. А вот что касается соблюдения светских законов, если они противоречат шариату, мусульманин не обязан им подчиняться.

Очищение и благотворительность
Закят — одно из ключевых понятий в исламе. Это — доля Бога в имуществе мусульманина, иными словами — обязательная доля, отчисляемая каждым человеком, который хоть чем-то владеет, на благотворительность, исчисляющаяся 2,5% всех доходов в год.

Закят буквально означает «очищение», имеется в виду, что специальный налог очищает сердце мусульманина от жадности и эгоизма. Сердца же тех, кому он предназначен, освобождаются от зависти и ненависти к более богатым. А предназначен он, во-первых, бедным и сиротам. Во-вторых, из средств закята оснащаются снаряжением солдаты, сокрушающие неверие и устанавливающие справедливость.

Религия настаивает, что мусульманин, не платящий закят, — не просто грешник, но вероотступник. «Он будет гореть в пламени Геенны и для него будут уготовлены пластины, которыми будут прижигать его бока и лоб».

Характерно, что никогда и ни при каких обстоятельствах не мог получить доли от закята кто-либо из прямых потомков Пророка. «Милостыня не полагается роду Мухаммада, ибо это — нечистоты людей». Зато между мужчинами и женщинами из этой семьи равномерно распределялась одна пятая часть так называемого хумса, который, в свою очередь, составлял одну пятую всякой военной добычи. Впрочем, в наше время можно выдавать закят и им. Хумса больше нет.

Любовь Хоботова

Аль-Мадина Аль-Хакика

Сегодня между всеми направлениями и разновидностями ислама, которых насчитывается более двухсот, сходства куда больше, чем между христианскими конфессиями и тем более сектами.

На протяжении долгих лет историки и богословы пытались раскрыть «загадку» природной «эластичности» ислама. Его способности все в себя вбирать и все на себя примерять, какой бы тесной одежка с виду ни казалась. Предлагались сложнейшие теософские объяснения, наверняка и в них есть свой резон. Однако о простой и очевидной причине часто забывают — об урбанистических корнях мусульманства. Странно, но оно, вызывающее у многих ассоциации с полудикими бедуинами пустыни, тяготеет в большей степени к городу. Ислам грезит городом, в нем он возник и в него же постоянно устремлен. А ведь достаточно представить себе «каменные джунгли» Востока, чтобы понять: терпимость здесь является условием выживания. Враждовать и постоянно бороться с соседями по сверхузким улочкам и лабиринтам невозможно — «человеческий улей» просто не выживет. Сама организация пространства располагает к консолидации.

Прообразом такого консолидирующего «мешка», общего котла, где варится все и вся, для мусульман поныне остается Мекка. Когда-то это святилище кубической формы («кааба» по-арабски и есть «куб») было культовым центром язычников, которые поклонялись там Эсваду — упавшему с неба черному камню, вделанному потом в одну из примыкающих стен. Согласно легенде Каабу основал сам Авраам, который шел за большой змеей до того места, где она свернулась кольцом. Поняв, что нашел место, где «небеса встречаются с землей», праотец всех семитов построил там храм.

Прошло два с половиной тысячелетия, и именно в Мекке немолодой уже купец по имени Мухаммад начал свою проповедь о едином Боге. До поры до времени будущему пророку и в голову не приходило покидать родные места, но когда земляки ополчились на него за назойливые и непонятные речи, он с немногими сподвижниками ушел на север — в Медину. А потом, вернувшись с победой домой, соорудил вокруг Каабы мечеть (прообраз всех позднейших мечетей), иначе «масджид», на родном языке Пророка — «место поклонения». Так сформируется исламский кругозор: Кааба — в Мечети, Мечеть — в середине Города, Город — в середине Мира.

Все сходится: арабскому слову «мадина» (город) соответствуют однокоренные маданийат (культура) и тамаддун (цивилизация). Уже упомянутый в этом сюжете ал-Фараби писал: «Величайшее благо и высшее совершенство могут быть достигнуты в первую очередь городом, но никак не обществом, стоящим на более низкой ступени совершенства», например кочевниками. У него же появляется философская категория «аль-мадина аль-хакика» (Истинный град), а в одном из трактатов еще IX столетия говорится и о «граде Духа» — «альмадина аль-руханийа». В общем, куда ни глянь, везде города — осознанные и «обоснованные», как средоточия всякого блага и убежища от хаоса.

Конечно, в многочисленных государственных образованиях, где люди «бог весть почему» селились буквально плечом к плечу, жили и селяне, и кочевники. И, в конце концов, эти «дикари» неизменно обнаруживали преимущества городской тесноты, и сами в нее вливались. Так вышло с тюрками, образовавшими великие империи: сельджукскую и османскую, с берберами, осевшими в благодатной Андалусии. Наконец, с самими соотечественниками Пророка, бросившими своих верблюдов и пески ради богатых домов Дамаска и Багдада. …

«Я — город Знания, а Али — врата его», — внушал Мухаммад, говоря между прочим о своем зяте, который позже стал четвертым халифом, соединившим в своем лице всякую земную власть над мусульманами: и духовную, наставническую, и светскую, политическую. С тех пор ислам не отделяет первую от второй. Толкователи вскоре добавили, что в таком случае три других праведных халифа — Абу-Бакр, Омар и Осман — являются фундаментом этого города, который, конечно же, не мог не воплотиться символически. К примеру, на порталах некоторых культовых зданий, таких как знаменитое медресе Шир-Дор в Самарканде, появляются изображения львов. Причем здесь лев? Притом, что один из хрестоматийных арабских эпитетов Али — Асад, то есть «Лев». А «Шир-Дор» на фарси означает «Львиные врата».

И можно вспомнить сотни таких историй: город-мир в исламе насыщен аллюзиями, и среди них, как нигде больше, мусульманин чувствует себя наиболее комфортно. Структура восточного людского муравейника, обычно представляющаяся европейцу хаотической, на самом деле организована по плану, который дает каждому отдельному «муравью» душевное убежище. Подчеркнуто замкнутое и плоское пространство прерывается вертикалями минаретов, создавая яркий образ города-храма. Все предсказуемо, все логично и в то же время динамично, как сама жизнь. Все — на своем месте. И здесь — самое время вернуться к изначальной сути ислама, с которой начали разговор: каждая деталь, каждый поворот, стена или камень так или иначе содержат символический образ всего, что есть под Луной. В каждой капле отражается мир.

На стенах западного портика Дамасской мечети, отстроенной и украшенной в 715 году при халифе Аль-Валиде, сохранились мозаики, изготовленные византийскими мастерами-христианами. Многоэтажные дворцы возвышаются над густыми рощами, которые, в свою очередь, «сбегают» по крутым склонам к берегам реки с крутыми мостиками. Живописная застройка представляется настолько реалистичной, что некоторые специалисты даже видят в ней архитектурный ландшафт самого старого Дамаска с протекающей в нем рекой Барадой.

Что же на самом деле изображает эта мозаичная композиция? Оказывается, рай. Рядом со «столицей» помещена и соответствующая цитата из Корана.

И за смертной чертой правоверные мечтают остаться в городе.

Чистые ваххабиты
Говорят, что однажды в приватной беседе с Сергеем Степашиным (в то время премьер-министром России) саудовский принц Фейсал недоумевал: отчего в России самых «отпетых» — чеченских и не только — террористов называют «ваххабитами»? Ведь настоящие ваххабиты — это члены королевской семьи Саудовской Аравии и большинство их подданных, люди сугубо мирные, богатые и процветающие. Они покровительствуют самой священной Мекке, выступают с самых авторитетных университетских кафедр и ни к какому вооруженному насилию не призывают.

Все началось в XVIII веке. В пустынной аравийской деревне Эль-Уйайна в семье шариатского судьи родился некий Мухаммад ибн Абд-аль-Ваххаб. Похоже, именно отцовская профессия оказала наибольшее влияние на взгляды этого человека: всю жизнь он упорно проповедовал возвращение к чистейшим нормам мусульманского права, призывал всех жить в точности, как Пророк в Медине, обвинял единоверцев в отступлении от буквы Корана — к многобожию. «Язычники до Мухаммада жили праведнее, чем современные люди», — горячился Ваххаб. Согласно его учению, официально и по сей день называемому «единобожеским», следует упразднить всякую тень культа святых в исламе, «удалить» с небес любых существ, которые за века развития религии — по недоразумению или злому умыслу — туда попали. Поклонение — только Богу, молитва — только Ему.

По утверждениям цинично настроенных историков, в общественно-политической обстановке той эпохи все это означало лишь желание окончательно вывести Аравию из-под власти Оттоманской Порты, представить султана и его сатрапов как вероотступников. Что, кстати, удалось: объединив усилия с влиятельным торговым кланом Саудидов, пламенный проповедник вскоре подчинил себе почти все свое отечество. А клан, с которым он породнился, правит полуостровом по сей день. Впоследствии его члены неоднократно терпели поражение от турок и их союзников, но затем всегда вновь побеждали.

В отношении же сугубо богословском — ваххабизм чист перед исламом. Еще 200 лет назад авторитетнейший мусульманский Университет Аль-Асхар в Египте изучил постулаты новой теории и признал ее соответствующей духу веры.

Неожиданная интерпретация учения в сегодняшней России, похоже, возникла по недоразумению. Кто-то из террористов где-то, ради красного словца, назвал себя ваххабитом — и пошло-поехало. Между тем высшие авторитеты той же «Хизболлы», например, со страниц своих интернетовских сайтов без устали проклинают Саудовскую Аравию (за то, что она противится созданию всемирного халифата), а самого Ваххаба обзывают «самозванцем».

Так что не лучше ли найти для экстремистов, прикрывающихся зеленым знаменем ислама, более подходящее название — фундаменталисты, например. Или, как принято говорить во Франции, — «интегристы», то есть сторонники обращения всего мира в ислам?

Исламофобия
Теперь большинству из нас кажется, что этот термин был всегда, однако на самом деле в широкий обиход он вошел сравнительно недавно — в 1997 году, после опубликования британским исследовательским центром «Раннимид Траст» доклада под названием «Исламофобия — вызов для всех». Там говорилось, что это зловредное явление заключается главным образом в «изображении мусульманской цивилизации как не отличной от Запада, а просто отставшей от него; мусульманской культуры не как многоликой и прогрессивной, а как застывшей и статичной... фундаменталистской и потенциально угрожающей всем другим культурам».

Впрочем, в этом документе также констатируется, что каких-либо «гонений на ислам» в современной Европе практически нет. Нет их и в России, где мусульманское население, по некоторым данным, превышает 20%. Верующим не препятствуют в совершении обрядов, никто не шантажирует их, требуя отказа от убеждений. Федеральная власть оказывает исламским структурам всяческую поддержку. Несколько лет назад при Правительстве РФ был создан Совет по хаджу. Это даже вызвало волнение в других религиозных конфессиях. В обществе зазвучали вопросы: «Почему государство не финансирует и христианское паломничество?»

Бытовая исламофобия у нас также не особенно развита. Даже после масштабных терактов в России (в Буденновске, Москве, Волгодонске, Беслане) не произошло никаких антимусульманских выступлений. В отличие, кстати, от Америки, где манифестации после 11 сентября 2001 года имели религиозную окраску.

Любовь Хоботова

Ислам и любовь
То «скандальное» обстоятельство, что в исламе разрешено многоженство, совсем не отменяет для мусульманина обязанности любить каждую из тех, кого он взял в свой дом. Брак для мусульманина — половина веры, внушает Коран: взаимоотношения мужа и жены описаны в Книге исчерпывающе.

Например, особым долгом для верующего является сексуальное удовлетворение жены. Пророк сказал: «Ни один из вас не должен набрасываться на жену, подобно животному, сначала должен быть посланник между вами — поцелуи и слова». Задача мужчины заключается в том, чтобы уберечь жену от искушения прелюбодействовать из-за неудовлетворенности супружеской жизнью. Правда, если уж не уберег, жалеть приходится как раз женщин. Шариат требует для них смертной казни за измену.

Любовь Хоботова

Распахнуть двери

Так что же, спрашивается, мусульманам не живется мирно в своем городском раю, среди великих духовных сокровищ, накопленных веками? Как получилось, что ислам стали сводить к свирепому фанатизму и нетерпимости? Конечно, при желании в Коране и традициях ислама можно отыскать проповедь войны и насилия. Как вам нравятся, например, такие строки: «Когда вы встречаетесь с неверными, то рубите им голову. Когда же вы разобьете их совсем, то крепите оковы. А потом или милуйте, или же берите выкуп, пока война не завершится».

Что это значит? Да ничего, в сущности. Метафорические отрывки из древних книг, да еще и вырванные из контекста, могут произвести на неподготовленного читателя превратное впечатление. А если понимать все откровения дословно и пытаться выполнять их без поправки на эпоху, перевод и образность речи — не останешься и часу в здравом рассудке. Однако кровожадные рекомендации и заявления, которыми, скажем, Ветхий Завет не беднее Корана, вряд ли позволяют объявлять всех иудеев и христиан врагами чужих свобод. То же — и с мусульманами. Тем более что на каждый воинственный «клич» в Коране найдутся три других, где говорится об уважении к «людям Книги» — христианам и иудеям, и о необходимости жить с ними в добрососедстве.

Что же касается пресловутого джихада, которым сегодня пугают мир не только враги ислама, но и его чересчур усердные «друзья», то этим словом традиционно именовалось укрепление мусульманской веры. И хотя «внешний» джихад, то есть война против неверных, никогда не сходил окончательно с повестки дня, виднейшие богословы призывали уделять главное внимание джихаду «внутреннему» — под ним понималась усердная работа каждого мусульманина над собой. Те же богословы в наши дни не перестают осуждать кровавые дела террористов, прикрывающихся зеленым знаменем Пророка. Но, видимо, то, что они говорят, слишком «блекло» и не подходит под «формат» того же телевидения, во всяком случае, их голоса не транслируются на весь мир. Как и голоса мусульманских философов, ученых и деятелей культуры, призывающих «распахнуть двери иджтихада».

Под этим термином имеется в виду совершенствование прежних богословских и правовых установок в новых условиях, но сам он (термин), увы, вышел из употребления еще в XI веке. Тогда горячая «лава» молодой религии уже начала основательно остывать, социально-политические институты практически оформились, закостенели, и иджтихад был запрещен. Предполагалось, что мусульманская жизнь уже научилась регулировать сама себя автоматически и может течь верным руслом без ревизий. Но вот прошла тысяча лет, и многим исламским интеллектуалам вновь кажется, что это не так. Один из таких людей, живущий в Париже философ с мировой славой Мухаммад Аркун, призывает, сохраняя и распространяя свою веру, заменить джихад иджтихадом.

Однако возрождать иджтихад из XI века невозможно, поэтому Аркун, пользуясь термином французских структуралистов, призывает совершить «бриколаж» — осознанный отскок к нему, взяв с собой все накопленные человечеством знания. Он говорит: «Мы нуждаемся в новой риторике, новом синтаксисе, новой теории метафоры, которая является основой для любого языка». Итак, ислам совершенствуется, пусть благодаря усилиям немногих людей. Возврата к прошлому нет, это понимают и те, кто с оружием в руках пытается настоять на своем. Разница между воителями джихада и интеллектуалами понятна, последние пытаются решить насущные проблемы с помощью Разума, что, как мы могли убедиться, и есть истинно исламская позиция.